Леонид Бершидский - Рембрандт должен умереть
Местный партнер, без которого никак не мог обойтись Тедди, после разговора с мистером Андерсоном согласился уменьшить свою долю в бизнесе до символической. Партнер был авторитетный человек как раз из тех мест, где шла гражданская война, но и он быстро почувствовал, что с мистером Андерсоном может общаться только как младший со старшим. «Я таких, как ты, только в кино видел», – сказал он американцу на прощание.
Мистер Андерсон был успешен в новом качестве. Он не совался ни в какие смежные бизнесы, избегал и наркотиков, и торговли девушками – в городе хватало людей, готовых воевать за эти рынки. Он же строил понятный, легальный бизнес, просто не давал себя обкрадывать. Воровство, как он убедился, в Москве весьма и весьма распространено, и все время надо быть начеку, чтобы уважали и не раздели до нитки. Это давалось ему легко.
Но мистер Андерсон не чувствовал себя счастливым. Он так и не нашел постоянную подругу. Женщины, с которыми он проводил время, оформляли и подавали себя, как дорогой товар. Он платил, но пользовался ими с удивительной для него самого неохотой, понимая, что дело не в возрасте, а в чем-то еще.
У него не было друзей. Тедди уважал его и немного побаивался, и это чувствовалось, даже когда они выпивали вместе. Дружить с местными мешали положение и языковой барьер: учить русский он попытался, но понял, что безнадежно опоздал – слишком сложно. Впрочем, хорошими способностями к языкам он никогда не отличался.
Все пошло иначе, когда, сидя у Рози, мистер Андерсон познакомился с молодым русским, отлично говорившим по-английски. Виталий работал в каком-то банке с труднопроизносимым названием, из которого в памяти американца застрял только слог «пром». Он недавно побывал в командировке в Нью-Йорке, и его просто распирало от восхищения тем, что он там увидел. «Технологии там, понимаете? Счет открывают за пять минут! Попробуй открой тут меньше чем за 20! – орал он в ухо мистеру Андерсону, перекрикивая музыку. – По телефону деньги переводить можно! Кредитные карточки у всех есть, да по несколько, но банки денег не теряют на этом – умеют работать с любыми клиентами, и победнее, и побогаче! А мы тут, черт, отстали лет на десять минимум!» Мистер Андерсон не совсем понимал, почему такие простые вещи не даются русским банкам, но его заразил энтузиазм молодого банкира. «Если в Штатах все настолько лучше, вам не хотелось там остаться?» – спросил он у нового знакомого. «Да ни за что! Пусть дураки уезжают, а мы здесь без них скоро сделаем не хуже!» – отвечал русский.
Русское сочетание недовольства своей страной с огненным патриотизмом не удивляло мистера Андерсона, выросшего среди ирландцев. Его вообще мало что удивляло в Москве. «Неплохой слоган для Ирландской республиканской армии, – сказал он. – Только вместо дураков у них англичане».
Виталий сперва непонимающе уставился на американца, потом дошло, рассмеялся. Оба почувствовали, что подружатся. А через пару месяцев мистер Андерсон предложил помочь Виталию с капиталом для собственного банка. Тот недолго пребывал в эйфории, взялся за работу яростно и умело. Мистер Андерсон чувствовал, что не ошибся в своем московском друге и что тот давно хотел пуститься в свободное плавание, ждал своего шанса и теперь не упустит его. «Только назови банк, чтобы я мог выговорить», – попросил мистер Андерсон.
Так появился «АА-Банк». Виталий Коган назвал его так не без задней мысли: как-то в Улан-Баторе он увидел и не смог забыть вывеску «Аж Ахуйн Банк». Как он впоследствии выяснил, означало это не «Очень хороший», а «Сельскохозяйственный» (у монголов и сельское хозяйство, и экономика вообще называются одним словом с известным каждому русскому корнем). Обсуждать лингвистические тонкости с Центральным банком Виталий не собирался, поэтому в названии своего детища оставил только двойное А: это и для всяких справочников полезно, попадаешь в самое начало списка, и логотип можно сделать отличный.
Скоро мистер Андерсон почувствовал, как хорошо владеть банком. Проблемы с выводом прибыли из России исчезли, мелкие финансовые вопросы, на которые им с Тедди раньше приходилось тратить время, стали решаться сами собой. Виталий был благодарным младшим партнером и делал все, чтобы мистер Андерсон не пожалел о своем решении. Например, убеждал американца присмотреться к только что заработавшей по-настоящему в Москве фондовой бирже: такие возможности бывают раз в сто лет! Но тот отказывался. Биржа – это не его. «Я не играю в игры, в которых кто-то другой сдает карты», – объяснял он Виталию один из своих самых твердых жизненных принципов.
В 1998-м Коган – ненадолго – признал его правоту. Но после кризиса «АА-Банк» стал расти только быстрее: банки-гиганты, заигравшиеся с государством, рухнули, когда оно объявило дефолт, и настало время более гибких и юрких. Виталий был как раз такой.
Мистер Андерсон по-прежнему ничего не понимал в банковском деле, но его радовал расширяющийся благодаря Когану круг друзей. Молодые русские, с которыми знакомил его Виталий, прилично говорили по-английски и не пугались его: видали, возможно, и пострашнее на этом своем Диком Востоке, думал мистер Андерсон, отечески улыбаясь новым приятелям. Им было с ним интересно: он рассказывал пусть и тщательно отобранные, но все равно кинематографичные истории из прежней жизни. Про мафиозные семьи, продажных федеральных агентов, про знаменитого вора-ирландца, ради страсти к музейным грабежам похерившего блестящую карьеру рок-музыканта… «Неужели в Америке все вот так? Это же совсем как у нас!» – удивлялся кто-то из новых знакомых, наивно вытаращив глаза на американца. «Теперь уже не так», – с грустью отвечал мистер Андерсон.
Появилась наконец у него и подруга. Дарье было тридцать семь, и она не была ни красива в строгом смысле слова, ни опасна, ни меркантильна. Она работала юристом в «АА-Банке», но постепенно, с согласия Когана, превратилась в личную помощницу старшего партнера. Зарплату – вполне достаточную для комфортной жизни – ей платил банк, то есть, в некотором смысле, сам мистер Андерсон. Но она не нуждалась в его деньгах и, казалось американцу, искренне о нем заботилась. Ей нравилось, как он умеет рассказывать, как без видимых усилий заставляет себя слушаться, как предугадывает ее желания. Ей хотелось отплатить ему тем же, сделать так, чтобы он ни в чем не нуждался. К двухтысячному году они уже всерьез обсуждали, не пожениться ли. Мистер Андерсон вдруг понял, что не прочь завести ребенка: он чувствовал, что ему будет приятно после ужас какого долгого перерыва держать в руках маленькое, родное, пахнущее молоком…
На одной из вечеринок в доме Когана на Новорижском шоссе, только входившем в моду среди тех, кому стала тесна и скучна Рублевка, мистер Андерсон вдруг заметил, как человек постарше остальных – немного за сорок, пожалуй, – издали сверлит его взглядом. «Дарья, ты его знаешь?» – спросил он подругу. Та видела внимательного гостя впервые. Ясность внес Коган: это, сказал он, чиновник нового поколения, глава департамента в Минфине. Занимался бизнесом – черт его знает, каким именно, – но теперь решил послужить стране.
Когда гости уже стали разъезжаться, чиновник новой формации подошел наконец к мистеру Андерсону, протянул визитку и произнес:
– Я слышал о вас много хорошего, мистер Салливан, а вот лично не был знаком. Очень хотелось бы встретиться с вами, есть что обсудить.
– Андерсон, – машинально поправил его американец. – Моя фамилия Андерсон.
– Я знаю, мистер Салливан, – улыбнулся министерский. – Пожалуйста, позвоните мне, нам непременно надо встретиться.
Слегка поклонился и пошел к выходу. Джимми Салливан, он же Джеймс Андерсон, проводил его тяжелым взглядом. Он думал, что готов к такому повороту событий. На катящемся камне мох не растет, повторял он друзьям перед самым отъездом из Бостона. Те, кто не прислушался, либо до сих пор в тюрьме, либо вышли совсем недавно. Но, посмотрев на Дарью, которую, он заметил, в последнее время стало тошнить по утрам; на Виталия, громко смеющегося с гостями, – Джимми Салливан не смог представить себе, как сейчас, в 70 лет, он опять начнет все сначала. Он слишком прижился в Москве, оброс местным мхом и не хотел больше никуда катиться. Салливан спрятал визитку модернизированного чиновника во внутренний карман твидового пиджака.
Валерий Федяев так и не объяснил Салли, как он его вычислил. Фотографии ФБР, снятые в 1994-м, и более поздние «состаренные» фотороботы одного из самых разыскиваемых людей Америки были совершенно не похожи на тихого московского бизнесмена Джеймса Андерсона. Салли перестал носить очки – начал пользоваться линзами, облысел, немного обрюзг – вроде изменения не слишком заметные, но в результате, думал он, сравнивая себя иной раз с портретами в Интернете, сходства почти не осталось. Да и кто стал бы искать его в Москве? Скорее уж где-нибудь в Ирландии, где у него множество друзей, или на Ривьере, где он хотел было обосноваться до отъезда Терезы. А в здешнем хаосе казалось так легко скрыться!
