Кэтти Райх - Смерть дня
– Да, мам, – ответила я.
Несуществующая бдительная знакомая женщина была, наверное, старейшей шуткой в нашей семье.
Гарри подарила мне фирменную сияющую улыбку и положила ключи в карман джинсов.
– Спасибо. Ладно, хватит обо мне. Давай расскажу, что задумал на сей раз Кит.
Следующие полчаса мы обсуждали последний проект моего племянника. Кристофер Говард получился от второго брака Гарри. На восемнадцатилетие он получил значительную сумму от отца, купил пятнадцатиметровый парусник и занялся его ремонтом. Зачем, Гарри не понимала.
– Расскажи мне еще раз, как Гови выбрали имя?
Я знала историю наизусть, но любила ее послушать.
– Мама Гови сбежала сразу после того, как он родился, а папаша еще раньше. Она оставила Гови на ступенях приюта в Бейсике, в Техасе, с запиской, приколотой к одеяльцу. В ней говорилось, что мама вернется, а ребенка пусть назовут Говард. Парни из приюта не поняли, что она имела в виду: имя или фамилию, и решили не рисковать. Его крестили как Говарда Говарда.
– Чем сейчас занимается Гови?
– Все теми же нефтяными скважинами, а еще охотится за каждой юбкой в Западном Техасе. Но он очень добр ко мне и Киту.
Когда мы поели, официант унес тарелки и я заказала кофе. Гарри отказалась: стимулирующие средства мешают очищению. Мы помолчали. Потом:
– Так где хотел с тобой встретиться ковбой?
Я бросила помешивать кофе и попыталась сообразить, о ком она. Ковбой?
– Коп с потрясающей задницей.
– Райан. Он собирается в клуб "Херли". Сегодня День святого...
– О, черт, и правда! – Она посерьезнела. – Наш долг перед предками – присоединиться к прославлению великого святого, пусть даже малыми средствами.
– Гарри, я давно...
– Темпе, но если бы не святой Патрик, наших предков съели бы змеи и мы никогда не появились бы на свет.
– Я не говорю...
– А сейчас, когда ирландцы оказались в таком трудном положении...
– Дело не в этом, как ты прекрасно знаешь.
– Далеко отсюда до "Херли"?
– Пара кварталов.
– Решено. – Она распростерла руки ладонями кверху. – Идем туда, слушаем пару песенок, уходим. Мы же не на ночь в опере подписываемся.
– Я такое и раньше слышала.
– Нет, обещаю. Как только ты захочешь, мы сразу уйдем. Эй, мне тоже с утра рано вставать.
Довод впечатления не произвел. Гарри из тех людей, что не спят сутками.
– Темпе. Тебе надо хоть изредка выходить в свет.
А этот произвел.
– Хорошо. Но...
– Хо-хо. Да хранят тебя святые, мошенник.
Гарри сигналила официанту, чтобы тот принес счет, а у меня сжимался в комок желудок. Когда-то мне нравились ирландские пабы. Любые пабы. Я не хотела открывать старый послужной список и делать в нем новые записи.
"Расслабься, Бреннан, чего ты боишься? Ты уже ходила в "Херли" и не утонула в пиве. Правильно. Что же ты дрожишь?"
* * *Гарри мило болтала всю дорогу от Сен-Катарин до Кресчент. В девять тридцать на улице уже собралась толпа, парочки и полицейские смешались с последними покупателями и туристами. Все носили тяжелые пальто с шарфами и шляпами. Люди выглядели толстыми и неповоротливыми, как кусты, завернутые и подвязанные на зиму.
Часть Кресчент над Сен-Катарин – английская "улица мечты": по обе стороны расположены бары для одиночек и модные рестораны. "Хард-рок кафе". "Четверг". "У сэра Уинстона Черчилля". Летом зрители потягивают напитки на балконах и наблюдают за романтичными танцами внизу. Зимой все перебираются внутрь.
Немногие, кроме завсегдатаев "Херли", заходят дальше Сен-Катарин. Но только не в День святого Патрика. Когда мы подошли, очередь уже выстроилась от входа, по лестнице и до угла.
– Черт, Гарри. Я не собираюсь отморозить себе задницу. Я не хотела упоминать о предложении Райана.
– Ты здесь знаешь кого-нибудь?
– Я не завсегдатай.
Мы молча встали в очередь и начали переминаться с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть. Это напомнило мне о монахинях из Мемфремагога, а потом и о незаконченном отчете по Николе. И о дневниках на тумбочке возле кровати. И об отчетах об убитых младенцах. И о занятиях в Шарлотте на следующей неделе. И о докладе, который я собиралась представить на собрании по физической антропологии. Лицо онемело от холода. Зачем я позволила Гарри себя уговорить?
В десять вечера постоянные посетители редко выходят из пабов. Через пятнадцать минут мы продвинулись всего на полметра.
– Я чувствую себя замороженным полуфабрикатом, – пожаловалась Гарри. – Ты точно не знаешь никого внутри?
– Райан говорил, я могу воспользоваться его именем, если будет очередь.
Мои представления о равноправии не выдержали перед угрозой обморожения.
– Сестричка, о чем ты думала?
Гарри без зазрения совести использовала любой удобный случай.
Она сошла на тротуар и исчезла в начале очереди. Через минуту я увидела ее у задней двери рядом с особенно громадным представителем Ирландского национального футбольного клуба. Оба махали мне. Стараясь не встречаться взглядом с оставшимися в очереди, я кинулась к лестнице и проскользнула внутрь.
Я последовала за Гарри и ее спутником через лабиринт комнат, составлявших "Ирландский паб Херли". Каждый стул, полочка, стол, барный стул, каждый квадратный сантиметр пола заполнен одетыми в зеленое завсегдатаями. Вывески и зеркала рекламировали "Басе", "Гиннес" и эль "Килкенни". Здесь пахло пивом и стоял такой дым, что хоть топор вешай.
Мы протиснулись вдоль каменных стен между столами, кожаными креслами и бочонками и пробились наконец к бару из дуба и меди. Уровень шума превосходил допустимый при взлете самолета.
Когда мы обошли главный бар, я заметила Райана на высоком деревянном стуле у боковой комнаты. Он прислонился к каменной стене, одной ногой зацепился за нижнее кольцо стула. Другая нога лежит на сиденьях двух пустых стульев справа. Его голова выделялась на фоне квадратного отверстия в камне, окруженного резным зеленым деревом.
Через окошко виднелось трио, играющее на скрипке, флейте и мандолине. Столы располагались по периметру комнаты, а посредине на невозможно маленьком пятачке прыгали пять танцоров. Три женщины двигались вполне сносно, но молодая пара просто переминалась с ноги на ногу, расплескивая пиво на все подряд в радиусе полутора метров. Никто не обращал на них внимания.
Гарри обняла футболиста, и он растворился в толпе. Я удивилась, как Райану удалось сохранить для нас стулья. И зачем. Я еще не решила, раздражает меня его уверенность или радует.
– Слава Богу, – сказал Райан, когда заметил нас. – Рад, что вы таки выбрались, леди. Присаживайтесь и наслаждайтесь.
Ему пришлось кричать, чтобы мы его услышали.
Райан подцепил ногой один из свободных стульев, подтянул его поближе и похлопал по сиденью. Гарри без промедления сняла куртку, уложила ее на стул и уселась сверху.
– При одном условии! – прокричала я.
Он поднял бровь, на меня уставились голубые глаза.
– Прекрати изображать ковбоя.
– Добрая ты, как камень в шоколаде.
Райан говорил так громко, что на шее вздувались вены.
– Правда, Райан.
Я бы никогда не смогла сравниться с ним по мощности голоса.
– Ладно-ладно. Садись. Я пошла ко второму стулу.
– Я угощу вас газировкой, мэм.
Гарри захихикала.
У меня открылся рот, потом Райан вскочил и расстегнул мою куртку. Положил ее на стул, и я села.
Райан помахал официантке, заказал "Гиннес" себе и диетическую колу для меня. Я снова обиделась. Неужели я настолько предсказуема?
Он посмотрел на Гарри.
– Мне то же самое.
– Диетическую колу?
– Нет. Второе.
Официантка исчезла.
– А как же очищение? – проревела я в ухо Гарри.
– Что?
– Очищение?
– От одного пива не отравлюсь, Темпе. Я не фанатик.
Чтобы разговаривать, приходилось кричать, поэтому я сосредоточилась на музыкантах. Я выросла на ирландской музыке, и старые песни всегда будили во мне детские воспоминания. Бабушкин дом. Пожилые дамы, ирландский акцент, канаста. Складная кровать. Дэнни Кей на черно-белом экране. Засыпаю под пластинку Джона Гэри. Наверное, музыканты играли слишком громко, на бабулин вкус. Утрированно.
Группа запела балладу об отчаянном пирате. Я узнала песню и обхватила плечи. На припеве ладони сами захлопали в пятикратном стаккато. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Хлоп! Хлоп! На последнем ударе появилась официантка.
Гарри болтала с Райаном, слова терялись в общем шуме. Я потягивала колу и оглядывалась. Высоко на стене в ряд висели резные деревянные щиты – тотемы древних семей. Или кланов? Я поискала "Бреннан", но из-за темноты и дыма большинство прочитать было невозможно. "Карга"? Нет.
Музыканты заиграли мелодию песни, которая бабушке понравилась бы. О молодой женщине, туго перевязывавшей волосы черной бархатной лентой.
Я посмотрела на фотографии в продолговатых рамках: портреты людей в воскресной одежде крупным планом. Когда их снимали – в 1890-м? 1910-м? Лица такие же угрюмые, как и в Беркс-Холле. Может, мешали жесткие воротники.
