Дэвид Бальдаччи - Доля секунды

Вдоль одной из стен стояли полки с аккуратно сложенным специальным снаряжением: защитными костюмами и ботинками, шлемами, толстыми перчатками, сапогами, красными фонарями, топорами, баллонами с кислородом. Все это должно было понадобиться не скоро, но лучше приготовиться заранее: торопливость может привести к провалу. Теперь оставалось дождаться, когда все встанет на свои места. Надо просто подождать.

Он занял место за рабочим столом и на следующие два часа целиком погрузился в работу: рисовал, вырезал, создавал и доводил до совершенства разнообразные творения, которым не суждено украсить собой музеи или частные коллекции, но для него самого они представляли не меньшую ценность, чем самые великие произведения искусства разных эпох. В каком-то смысле он действительно создавал шедевры и, подобно многим старым мастерам, тратил на это долгие годы.

Он продолжил работу, думая о том, когда наконец будет завершено самое важное творение его жизни.

24

Мишель сидела с ноутбуком на коленях и копалась в базе данных Секретной службы в поисках нужной информации. Это занятие требовало внимания и сосредоточенности, но при звонке сотового телефона она тут же соскочила с кровати и схватила трубку. На дисплее высветилась надпись «Номер не определен», но она все равно нажала кнопку соединения, надеясь, что звонил Кинг. Мишель не ошиблась, и его первые слова обрадовали ее.

— А где вы хотите встретиться? — сразу же спросила она.

— А где вы остановились?

— В очень уютном местечке под названием «Би-энд-би» примерно в четырех милях в сторону от шоссе номер двадцать девять.

— Неподалеку от Винчестера? — уточнил он.

— Да.

— Неплохой выбор. Надеюсь, вы довольны.

— Сейчас — точно да.

— Около мили от места, где вы остановились, есть гостиница «Умный джентльмен».

— Я проезжала ее. На вид — открыта только для своих.

— Так и есть. Встретимся там и пообедаем. В двенадцать тридцать удобно?

— Обязательно буду! И, Шон, спасибо, что позвонили!

— Не благодарите, пока не услышите то, что я собираюсь вам сказать.

Они встретились в широком портике старинного викторианского здания. Кинг оделся в пиджак спортивного покроя, зеленую водолазку и бежевые брюки. На Максвел была длинная черная плиссированная юбка, белый свитер и стильные сапоги на каблуках, отчего она оказалась на дюйм выше Кинга. Работа в Секретной службе вроде бы и не располагала к следованию моде. Однако охраняемые лица нередко посещали светские мероприятия с участием хорошо одетых и состоятельных людей, посему гардероб и внешний вид агента должны были им соответствовать. По этому поводу телохранители шутили, что им на зарплату рабочего нужно выглядеть миллионером.

Кинг кивнул на синий «лендкрузер» с багажником на крыше, стоявший неподалеку.

— Это ваш?

Она кивнула.

— Да. Я всегда занимаюсь активным спортом, когда появляется время, а на такой машине могу поехать куда угодно.

Они сели за столик в глубине ресторана. Посетителей было не много, и они могли разговаривать, не опасаясь, что им помешают.

Когда подошел официант и поинтересовался, готовы ли они сделать заказ, Мишель быстро ответила:

— Да, сэр.

Кинг улыбнулся, но ничего не сказал, дождавшись, пока официант отойдет.

— Чтобы отучиться от этого, мне понадобились годы.

— Отучиться от чего?

— От обращения «сэр», причем ко всем — от официантов до президентов.

Она пожала плечами:

— Я этого даже не замечаю.

— Что вполне понятно: это у агента входит в привычку. Как и многое другое. — Он задумался. — Знаете, глядя на вас, я никак не могу понять одной вещи.

Она чуть заметно улыбнулась:

— Только одной? Я разочарована.

— Почему все же такая успешная спортсменка и умная образованная девушка подалась в правоохранительные органы? И дело не в том, что данное поприще не для вас. Просто мне кажется, что вы могли бы преуспеть где угодно.

— Наверное, дело в генах. Мой отец, братья, дяди, кузены — все работают в полиции. Мой отец — шеф полиции в Нэшвилле. И мне захотелось стать первой женщиной в семье, которая тоже пойдет работать в полицию. Я отработала год офицером полиции в Теннесси, а потом решила изменить семейной традиции и подала заявление в Секретную службу. Меня приняли, а остальное — уже в прошлом.

Когда принесли заказ, Мишель принялась за еду, а Кинг стал медленно потягивать вино.

— Насколько я могу судить, вы здесь уже бывали раньше.

Шон кивнул, допил бордо и тоже начал есть.

— Я привожу сюда клиентов, друзей и коллег.

— Вы выступаете в судах?

— Нет. Завещания, обязательства, сделки.

— Вам это нравится?

— Хватает на содержание дома. Не самая увлекательная работа в мире, но местная природа того стоит.

— Здесь действительно очень красиво. Я понимаю, почему вы решили сюда переехать.

— Тут есть свои плюсы и минусы. Например, начинает казаться, что здесь человек защищен от волнений и горестей остального мира.

— Но они проникают и сюда, верно?

— И еще начинает казаться, что ты можешь забыть прошлое и начать все заново.

— Но ведь вам это удалось?

— Я так думал, но ошибался.

Она вытерла губы салфеткой:

— Так зачем вы хотели меня видеть?

Он взял свой пустой бокал:

— Не желаете присоединиться? Вы же не при исполнении?

Немного поколебавшись, она кивнула.

Через минуту им принесли напитки, и Кинг предложил перейти в небольшую комнату отдыха, расположенную по соседству.

Уютное помещение было пропитано ароматом сигар и трубочного табака, смешанного с запахом кожаных переплетов книг на старомодных ореховых полках, закрывавших все стены. Кроме Шона и Мишель, там никого не оказалось. Они опустились в глубокие старые кожаные кресла. Кинг поднес бокал к глазам, любуясь цветом вина, вдохнул его аромат и только потом пригубил.

— Хорошее вино, — одобрительно произнесла Мишель, сделав глоток.

— Дайте ему полежать еще десять лет, и вы ни за что не скажете, что пьете то же самое вино.

— Мое знакомство с винами ограничивается только умением вытащить пробку.

— Восемь лет назад я сам был таким. И предпочитал пиво. Что, кстати, было мне больше по карману.

— Значит, оставив Секретную службу, вы переключились с пива на вино?

— Тогда в моей жизни было много перемен. Один мой друг работал сомелье и научил меня всему, что я теперь знаю о винах. Мы подошли к делу основательно — начали с французских вин, потом перешли к итальянским и даже уделили время калифорнийским белым, хотя он оказался настоящим снобом в этом отношении. Для него подлинными винами были только красные.

— Хм, интересно, вы единственный знаток вин, которому доводилось убивать людей? Я хочу сказать, что эти два вида деятельности не очень-то сочетаются друг с другом, верно?

Он опустил бокал и удивленно на нее взглянул.

— Любовь к вину вам кажется возвышенным занятием? Вы знаете, сколько из-за него пролилось крови?

— Когда его пили или когда о нем говорили?

— Какая разница? Смерть есть смерть.

— Не буду спорить: вам лучше знать.

— Если вы считаете, что после убийства человека остается просто зарубка на оружейном ложе, то вы ошибаетесь.

— Я никогда об этом не думала. Наверное, зарубка остается в душе?

Он поставил бокал:

— Я пригласил вас, чтобы предложить обмен информацией. Вы не против?

— Я — за, но в разумных пределах. Кто начнет?

— Я облегчу нашу задачу и начну первым. Итак, Джоан Диллинджер была той ночью в «Фермаунте».

— В вашей комнате?

Кинг покачал головой:

— Теперь ваша очередь.

Мишель немного подумала:

— Ладно. Я разговаривала с горничной, работавшей в тот день, когда убили Риттера. Ее зовут Лоретта Болдуин. — Увидев на лице Кинга недоумение, она продолжила: — В то утро Лоретта убиралась в вашем номере. И нашла черные кружевные трусики на светильнике под потолком. — Мишель снова сделала паузу и добавила, стараясь выглядеть невозмутимой: — Полагаю, они не были вашими. Вы не похожи на человека, обладающего таким экстравагантным нижним бельем.

— Это верно. Тем более черного цвета.

— А вы тогда разве не были женаты?

— К тому времени мы с женой уже жили раздельно. У нее была неприятная привычка спать с другими мужчинами, когда я находился в отъезде, а уезжал я достаточно часто. Мне кажется, что они даже приносили с собой зубные щетки и пижамы. Я чувствовал себя лишним на их празднике жизни.

— Хорошо, что сейчас вы можете говорить об этом с улыбкой.

— Но тогда, восемь лет назад, мне было не смеха. Вообще-то время не лечит, а просто учит не придавать каким-то обстоятельствам серьезного значения.