Иэн Бэнкс - Пособник

Я чуть не смеюсь.

— Вы это серьезно? Хотите, чтобы я предоставил вам алиби?

— Нам просто хотелось бы знать, что вы делали в эти дни.

— Ну, я был здесь. Я хочу сказать, что не покидал Шотландии, к Лондону и близко не подъезжал, или… я вообще на юг уже больше года не ездил.

Инспектор сдержанно улыбается.

— Хорошо, — говорю я. — Мне придется свериться с моим дневником.

— Вы могли бы его принести, мистер Колли?

— Это я его так называю — дневник, вообще-то это лэптоп. Мой компьютер.

— А, значит, у вас есть эта штуковина. Она в этом здании?

— Да. Он внизу. Я только что купил новый, но уже перенес туда все файлы. Я…

Я начинаю вставать, но инспектор поднимает руку.

— Пусть сержант Флавель за ним сходит, а?

— Хорошо. — Я снова сажусь и киваю. — Он у меня на столе, — говорю я сержанту, который уже идет к двери.

Инспектор откидывается к спинке стула и достает свою пачку «Би-энд-Эйч». Он опять перехватывает мой взгляд и машет пачкой в мою сторону.

— Может, все-таки… — спрашивает он.

— Да, пожалуй, я закурю, — говорю я и тянусь за сигаретой, презирая себя за это, но думая: господи, это же чрезвычайные обстоятельства, мне нужна любая помощь, любая подпорка сгодится.

Инспектор дает мне прикурить, затем встает и направляется к окну, выходящему на Принцесс-стрит. Я поворачиваюсь на своем стуле следом за ним. День сегодня яркий, по лику города несутся тени облаков и пятна солнечного света, и здания то темнеют, то сверкают серым.

— Прекрасный вид, правда? — говорит инспектор.

— Да, замечательный, — соглашаюсь я.

Сигарета вставляет не по-детски. Надо чаще бросать.

— Похоже, этой комнатой пользуются не слишком часто.

— Да. Да, думаю, не часто.

— А жаль.

— Да.

— Забавно, вы знаете, — говорит инспектор, разглядывая вдалеке, там, где кончается город, поля Файфа, серо-зеленые под тяжелыми облаками на той стороне реки. — В тот вечер, когда был убит сэр Тоби, и наутро после того, как был обнаружен мистер Персиммон, кто-то позвонил в «Таймс» и заявил, что это сделала ИРА.

Инспектор поворачивается, чтобы взглянуть на меня, его лицо окутано облачком табачного дыма.

— Да-да, — говорю я. — Я слышал, что ИРА взяла на себя убийство сэра Тоби, но потом они от этого отказались.

— Да, — говорит инспектор и, словно бы в недоумении, смотрит на свою сигарету. — Кто бы это ни был, но оба раза они использовали кодовое слово, принятое у ИРА.

— Правда?

— Да, вот это-то и забавно, мистер Колли. Мы с вами оба знаем, что есть несколько кодовых слов, которые использует ИРА, когда предупреждает по телефону о заложенных бомбах или когда берет на себя ответственность за убийство или какое-нибудь другое преступление. Эти кодовые слова нужно знать, иначе любой Том, Дик или Пэдди могли бы позвонить и заявить, что это ИРА; в первый раз они могли бы и весь Лондон парализовать. Но наш убийца… он знал одно из кодовых слов. Одно из последних.

— Вот как.

Меня снова бросает в холод. Я понимаю, к чему он клонит. Ну, меня тоже голыми руками не возьмешь.

— И что же? — спрашиваю я, затягиваясь сигаретой и щуря глаза. — Вы подозреваете бывшего полицейского, да?

Инспектор еще раз удостаивает меня своей едва заметной улыбкой. Он издает этот странный звук, всасывая слюну, и направляется ко мне; мне даже приходится податься в сторону, чтобы его пропустить. Он протягивает руку, стряхивает пепел в пепельницу и возвращается обратно к окну.

— Вы правы, мистер Колли. Мы и в самом деле подозревали полицейского — действующего или отставного. — Инспектор вроде бы о чем-то размышляет. — Или, вполне вероятно, телефонного оператора, — говорит он, словно эта мысль и для него неожиданность.

— Или журналиста? — высказываю предположение я, подняв брови.

— Или журналиста, — вежливо соглашается инспектор и прислоняется к оконной раме — его силуэт четко выделяется на фоне проносящегося по небу яркого облака. — А вы, случайно, не знаете эти кодовые слова, мистер Колли?

— Нет, навскидку не знаю, — говорю я. — Такие вещи хранятся в компьютерной системе газеты и защищены паролем. Но я пишу в том числе на темы обороны и безопасности, поэтому знаю пароль, так что имею доступ к кодовым словам. Я, конечно, не могу доказать, что я их не знаю, если вы на это намекаете.

— Не то чтобы я на что-то намекал, мистер Колли. Просто это… любопытно.

— Послушайте, инспектор, — говорю я, вздохнув и гася сигарету. — Я холостяк, живу один, много работаю дома и… вообще много езжу по Шотландии; я передаю материалы в редакцию по телефону. Буду с вами откровенен: я действительно понятия не имею, есть у меня алиби на все эти дни или нет. Вполне возможно, что и есть; у меня очень часто бывают бизнес-ланчи или просто встречи, я встречаюсь с очень многими людьми, с людьми, которым вы бы поверили, — высокие полицейские чины, адвокаты, юристы. — Никогда не помешает напомнить любопытствующему полицейскому, что у тебя есть подобные связи. — Но к чему все это? — Я беспечно смеюсь, разводя руками. — Я хочу сказать — неужели я похож на убийцу?

Инспектор тоже смеется.

— Нет, не похожи, мистер Колли. — Он затягивается сигаретой, — Нет, — говорит он. Аккуратно несет сигарету к столу, наклоняется через меня, гасит ее в пепельнице и говорит: — Но я участвовал в допросах Денниса Нильсена;[42] помните такого, мистер Колли? Парень, который поубивал кучу народа?

Я киваю, а инспектор возвращается к окну. Мне не по душе, как развивается наш разговор.

— Молодые парни, уйма молодых парней; запрятаны под полом, закопаны в саду… целая футбольная команда жмуриков, черт бы его драл. — Он снова смотрит в окно, избегая моего взгляда. — И он тоже не был похож на убийцу.

Открывается дверь, и входит сержант Флавель с моим новым лэптопом. У меня внезапно появляется дурное предчувствие.

Я сижу в баре «Кафе Рояль», через стенку — ресторан, где мы на прошлой неделе обедали с Уильямом и И. За голосами чешущих языки посетителей я слышу отдаленный стук-перезвон столовых приборов и тарелок, доносящийся из-за высокой перегородки и отдающийся эхом под высоким лепным потолком. Мой приятель Эл то и дело отлучается пописать, а я тем временем разглядываю стеллажи за стойкой, и мне никак не отделаться от оптической иллюзии или еще чего-то в этом роде — что-то здесь не так. Я вижу бутылки на полках передо мной, и я вижу их отражения в зеркале за ними, но себя я не вижу! Я не вижу своего отражения!

Эл возвращается сквозь толпу, вежливо протискиваясь между посетителями, поднимает свой плащ с сиденья, водружает локти на стойку и присасывается к кружке.

— Помоги-ка мне, Эл, — говорю я. — Я либо спятил, либо превратился в какого-нибудь долбаного вампира, или еще что.

Эл смотрит на меня. Он старше меня — ему, я думаю, сорок два, — мышиного цвета волосы; лысина с блюдечко, над носом — пара заметных параллельных шрамов, отчего кажется, будто он всегда хмурится, но на самом-то деле обычно он улыбается. Чуть-чуть пониже меня. Он технический консультант, мы с ним познакомились на игре в пейнтбол — этакое дурацкое мальчишеское развлечение; администрация склонна считать, что такая вот беготня по лесу укрепляет командный дух.

— Ты это о чем, голова садовая?

Я киваю на стеллажи передо мной. Я вижу там людей за бутылками, как я вижу их у себя за спиной, я готов поклясться, что это одни и те же люди, и, значит, я должен быть между ними и зеркалом, которое за бутылками, но я себя не вижу. Я киваю опять, надеясь, что движение отразится в зеркале, но этого не происходит.

— Посмотри! — говорю я. — Посмотри — там, в зеркале.

Ведь это же зеркало, да? Я приглядываюсь. Стеклянные полки. Медные стойки. Бутылка красной «Столичной» смотрит на меня, а ее задняя сторона видна в зеркале; то же самое с бутылкой синего «Смирноффа» — этикетка смотрит на меня, а ее белая тыльная сторона видна сквозь бутылку и налитую в нее водку. То же и с бутылкой «Бакарди», стоящей рядом. В зеркале я вижу маленькую наклейку на обратной стороне бутылки и вижу ее сквозь бутылку спереди. Конечно же, это зеркало!

Эл двигает головой — его подбородок почти ложится мне на плечо. Он всматривается вперед. Достает очки из кармана пиджака (я знаю, он о них очень уж печется) и надевает их.

— Ну? — спрашивает он, и в голосе его слышится раздражение.

Подходит барменша, наливает кружку пива, а потом поднимает зенки наверх — что это я там высматриваю — и стоит, загораживая мне обзор, мне приходится наклонять голову, но только когда она уходит, я снова вижу то, что прежде.

— Камерон, чего это ты несешь? — говорит Эл.

Он поворачивается и смотрит на меня. Я снова смотрю в зеркало.

Господи! И его тоже не видать!

Может, все дело в бурбоне «Сазерн камфорт», который мы выпили за победу Клинтона над Бушем, вернее, в его, этого самого бурбона, количестве. Хорошо хоть, что мы не стали пить «Будвайзер», как предлагал Эл; странно, что ему вообще могла прийти в голову такая мысль — отравлять наши организмы подделкой под пиво, сваренной в Соединенном Королевстве; да оно и в оригинале-то — шипучая моча (а у них еще хватает наглости рекламировать его как «оригинальный продукт»!) Вот вам еще один из Великих Обманов Рекламы, зомбирующей обитателей Эссекса,[43] у которых и без того уже кора головного мозга прекратила свою деятельность — их серое вещество неизбежно атрофировалось за годы чтения «Сан» и питья «Скола».