Айра Левин - Щепка
Она сидела, смотрела на него. Покачала головой.
– Нет, – сказала. – Я передумала. Быть все время при тебе заботливой мамочкой я не собираюсь. Такие отношения меня как-то не устраивают. Ты, Пит, взрослый человек. Должен сам отвечать за свои действия. Прекрасно знаешь, что думаю по этому поводу. Если хочешь, чтобы наши отношения продолжались, сам займись замками.
Он вздохнул:
– Честность – лучшая политика?
– Да, именно так.
Он еще раз вздохнул, захлопнул справочник. Повернулся и положил книгу на консоль.
– Права, конечно. – Оборачиваясь к ней, улыбнулся. – И вправду собираешься из меня сделать человека. – Взял ее руки в свои, склонившись, поцеловал. Сидел, смотрел на нее – голубые глаза в голубовато-белом мерцании совсем голубые. – Исправлюсь... Кое-что обдумываю, кое к чему уже приступил. Тут вот какое дело: нужно бы еще понаблюдать за парочкой пальмовских клиентов и квартирой 11Б – там две особы. Еще Островы... Они над тобой. Не могу вот так сразу прекратить. Обещаю, в скором времени – все.
– Надеюсь, Пит, – сказала она. – Так хочу, чтобы ты бросил это занятие.
Они приникли друг к другу, поцеловались.
– А что касается тебя – никогда. Только воочию, – сказал он, отворачиваясь и высвобождая руку. Опять начал что-то переключать, щелкая тумблерами. Монитор на 20Б, предпоследний в нижнем ряду погас. Он улыбнулся. – Ты и Сэм – вне моего обозрения. Обожаю симметрию.
Она посмотрела на темные экраны в нижних левых рядах. На 8Б заметила движение.
– Медиум появился, – сказал он. Дотронулся до кнопок.
Взявшись за руки, смотрели на большие экраны. Руби встречала гостя. Плотного вида мужчина в темной паре вошел в гостиную. А Джей, в пальто, орал что-то Лизе. Та разговаривала по телефону, заткнув пальцем другое ухо.
– Ну-ка, сделай звук! – сказала Кэй. – На одну минутку.
Первое, что она сделала в понедельник утром, позвонила в юротдел. Вейн был уже на месте. Спросила, как там Сэнди и детишки. Все в порядке, все здоровы...
– Слушай, справочка требуется о нашем законодательстве в случае посягательства на личную жизнь, – сказала она. – Конкретная ситуация: один субъект монтирует видеокамеру с целью слежки в квартире, которую сдает в аренду в установленном порядке – контракт и все такое. И еще деталь – здесь, в Нью-Йорке.
– Съемщик не подозревает, что у него в квартире видеокамера?
– Да, – повторила она. – Телефон тоже прослушивается. У меня в рукописи как раз такой вот сюжетец. Автор намекает, что по закону репрессивные санкции не очень четкие. Прав ли он, и если да, то все-таки есть ли какая-то определенность в этом вопросе?
– Не могу ответить с лету: не моя область, но для тебя с удовольствием выясню. А пока могу сказать, что запись телефонного разговора, если не санкционирована – бывают такие случаи, – федеральное преступление, наказывается в каждом штате по-разному.
– Я так и думала, – сказала она.
– А может, даже и государственное. Выясню про видеокамеру – сообщу. Думаю, не займет много времени.
– Да, что хочу добавить – видеокамера за пределами квартиры, – сказала она. – Там световод вмонтирован через потолочную люстру.
– Это что, связано с чем-то специальным, какое-то мероприятие?
– Нет, – ответила она. – Банальное подглядывание, пошлое любопытство.
– Ага! Героин что ли?
– Как это вы догадались?
Она попросила Сару принять Флоренс Лири Уинтроп и ни с кем не соединять, кроме Вейна.
Целых полчаса мариновала Флоренс. Потом раздался звонок.
– Вейн?
– Твой писатель прав. Нет специальных криминальных законов – ни федеральных, ни государственных – в отношении электронного видеонаблюдения, как такового. В общем, хозяину грозит гражданское дело, даже не уголовное, если съемщик узнает об этом. Несанкционированное подслушивание и запись телефонного разговора – это криминал, конечно. Пять лет... Да и то может войти в противоречие с государственным законом о "подглядывании". По которому вообще дают копейки, так сказать.
– Что же это такое? Я поражена, – сказала она.
– Я, признаться, тоже. Может, есть какие-нибудь тонкости, не знаю. По этому вопросу посоветовал бы обратиться в АСГС.
Она поблагодарила его, извинилась перед Флоренс.
– Ну, говорил же тебе, – сказал Пит вечером, улыбаясь. – Эти мои юристы все знают, а когда они дома – ну прямо как на коллоквиуме...
– За несанкционированное телефонное прослушивание, кстати, пять годков.
– Знаю, – сказал он.
Они сидели в "Табльдоте", небольшом ресторанчике, на Девяносто второй улице. Несколько парочек. Столиков всего восемь. Стоят в одну линию, вдоль витрины-окна. Обычный шум и звон посуды. Их посадили в углу, за круглым столиком. Сидели, касаясь друг друга коленями. В бокалах – белое вино. Сидят, смакуют, намазывают маслом хлеб.
– Не смогу я уничтожить проводку. Пришлось бы потолки ломать. Собственно, все равно никто не обнаружит. Да я и не записываю разговоры. Вот, например, сегодня и вовсе ничего не смотрел. В понедельник днем делать нечего. Вечером, когда все дома, – другое дело.
– И что же ты делал целый день? – спросила она.
– Вынашиваю одну идею, прикидывал на компьютере. Пока ничего не скажу – кое-что следует отшлифовать. Ничего, что пока умолчу? Думаю, понимаешь.
– Конечно, – сказала она. – Ты же не на допросе, а я не прокурор. Спросила исключительно для того, чтобы узнать, как день провел. Полагаю, трудно отвыкнуть от привычного занятия. Я, например, все думаю об этом. Действительно, гипноз какой-то.
– Вот-вот! Жизнь все это, не придумано. Поэтому, – сказал он, – например, в кино, на экране, видишь автомобильную катастрофу – горы лома, трупов! – и хоть бы что, а если такое на улице, на твоих глазах, – совсем другое дело.
– И потом, никогда не знаешь, что будет дальше, – сказала она.
– Это да! Это, пожалуй, самое главное, – сказал он. – Полная непредсказуемость. И никаких повторов...
Она вздохнула, отпила из бокала.
– Все так! Но если бы только не полное непотребство с нашей стороны. Гадко...
– Ты говоришь так, потому что тебе вбит в голову стереотип – неприлично, неэтично и все такое, – сказал он. – Хотя в принципе никто же от этого не страдает. Держу пари, среди присутствующих вряд ли нашелся бы хоть один, кто отказался взглянуть.
Она посмотрела на него.
– Все? Сняли тему. Больше ни разу, ни одной минуты, – сказала она.
– Знаю, все знаю. Сказал же! Сегодня даже не включал. А у Пальма самый интересный из его пациентов именно в понедельник.
Подошел официант, поставил перед ними викторианские тарелки с едой. Красиво! Жареная рыба-меч, лосось на пару.
Вкусно очень! Ели с удовольствием.
Он рассказывал ей про пациентов Пальма.
Двое с семнадцатого – длинные, как жерди, – вошли с улицы. Один из официантов узнал их, посадил за свободный столик, через два от них.
– Колсы из семнадцатой А, – сказал он, понизив голос. – Самые сексуально озабоченные в нашем доме.
– А мы нет?
– Мы? Да ты что! Мы на пятом, может, на шестом месте.
– И рвемся в первые ряды...
По пути домой, на углу, зашли в корейскую лавочку, разукрашенную множеством цветов. Купили апельсиновый сок и яблоки для нее, молоко, виноград и кофе для него. У дверей, снаружи, топтался какой-то оборванец – в руках бумажный стаканчик. Бросил ему сдачу.
Перешли Девяносто вторую улицу, дошли до угла, подождали у светофора. Смотрели на возвышающуюся башню дома, розового в лучах вечернего солнца. Окна в два ряда. Поблескивают стекла, сверкают блики...
– Странное чувство, – сказала она, беря его за руку. – За окнами люди со своими заботами...
– Я тоже об этом подумал. Вот сейчас и мы придем домой...
– Конечно, у всех все то же самое. Улыбнулись друг другу. Поцеловались.
Перешли на противоположную сторону Мэдисон-авеню.
Уолт, в зимней униформе, стоял в дверях, придерживая створку.
– Привет, Уолт, – сказали оба.
– Мисс Норрис, мистер Хендерсон...
Когда шли по вестибюлю, он сказал ей на ухо:
– Крутит любовь с Денизой Смит из пятой Б.
– Он?
– А ты что думала? – нажал кнопку. Они увидели, как Уолт засуетился снаружи, распахивая дверь подъехавшего такси. – А знаешь, что их соединило? Его голос. Когда-то пел в Сити-опере. В хоре, правда. Он и Руби гужевались целый год, потом он порвал с ней. Она все время его накалывала.
В вестибюле появилась черно-белая пара с покупками на Рождество. Пластиковые сумки от "Лорда и Тейлора". Раскланялись, улыбнулись.
Пит сказал:
– Рождественская страда?..
