Итан Блэк - Мертвый среди живых
— Кто я? — спрашивает Уэнделл.
Стон доносится из первого ряда, поскольку работает магнитофон и щелкает слайд-проектор. В тусклом свете возникает снятая Уэнделлом крупная фотография грязного, размытого дождем поля. Одни лужи. Борозды. И кое-где талый снег.
«Меня предупредили, что я умру именно здесь в ужасных мучениях».
Слово «умру», конечно, вызывает интерес у его старшеклассников. Тишина нарастает, поскольку ученики поумнее не в силах удержаться от попытки разгадать очередную немую тайну мистера Ная.
Теперь снимок океана — зеленого, вздувшегося, с белыми шапками пены.
«Мне удалось убежать из этой грязи, но теперь я могу утонуть».
— Вы моряк? — спрашивает девушка из первого ряда.
— Кукла дурная, — говорит ее сосед. — Зачем показывать поле, если он моряк?
— Потому что он дурак, — выкрикивает высокий парень сзади, где сидят умники, и класс взрывается смехом. Хохот вздымается волнами, цунами издевательств. Уэнделл только улыбается.
«Идеально, — думает будущий убийца. — Иде-аль-но».
Теперь на экране яркий блеск звезд — белых и сияющих, страшно далеких.
«Боюсь перевернуться», — звучит голос из магнитофона.
Най с куриными мозгами. Глупый Най. Учитель гражданского права и истории Уэнделл Най, который не может вести нормальные уроки, как другие преподаватели. Нет, именно он должен загрузить свои классы историями и тайнами, которые творит дома, углубившись полночью в письменные работы, после того как объехал пять районов и наснимал фото с немыслимых ракурсов. Поэтому его ученики никогда и не уверены в том, на что смотрят в кадре.
Настоящий, а не магнитофонный Най бросает детям вызов:
— Это в самом деле продвинутый класс? Или я забрел сюда случайно?
Пленка представляет новую загадку, высокую и мерцающую, словно прошедшую весь путь от Марса или Венеры. Уэнделл издевается над ребятами, предлагая им частички правды, косвенные намеки. «Если я не погибну и моя миссия удастся, то миллионы будут обожать меня».
Щелчок.
Рыбачья лодочка. Снимок сосулек.
«Холодно. Я изнемог, но не должен спать, иначе умру!»
Вопреки самим себе, дети увлечены. Так происходит всякий раз.
— Вы мужчина или женщина? — спрашивает девушка.
— Как может бессонница убить вас? — насмехается юноша.
— Стойте! Я знаю! Вы — Чарлз Линдберг, первый человек, который совершил перелет через Атлантику!
Экран заполняет Эйфелева башня. Уэнделл никогда не был в Париже, и этот снимок он взял из одной монографии.
— Да!
Используя те же приемы, он поведал им о герое Войны за независимость Итане Алене, президенте Вудро Вильсоне, записал поздно ночью на магнитофон голоса журналиста Джекоба Рииса, матери Терезы, папы Иоанна Павла II времен его заключения в советской тюрьме, Нельсона Манделы, Симона Боливара. Дети смеются всякий раз, когда гаснет свет, но каждую весну его воспитанники получают более высокие оценки при сдаче государственных тестов и более высокие стипендии, их принимают в более достойные колледжи. Потом они поддерживают с ним связь через письма и электронную почту.
«Вы были настоящим другом, мистер Най, — пишут они. — Тогда я этого не понимал».
— Зачем вы с ними так возитесь? — спрашивают его в учительской другие преподаватели.
— А какой тогда смысл быть учителем? — отвечает вопросом на вопрос Най. Именно так говаривал ему отец.
— Чего ради заботиться об этом добропорядочном гражданском дерьме? — проворчал как раз в то утро Гас Минетта, учитель английского, но Уэнделл внутренне извинял этого человека, забитого бюрократией, жалованьем, раздраженными родителями, учащимися, которые равнодушны к занятиям. — Уэнделл, — растягивал слова Минетта, — вы человек из пятидесятых годов. Как герой художника Нормана Рокуэлла. Затюканный, ни в чем не повинный человек в сумасшедшем доме, кишащем бандитами.
— Я люблю детей.
Это происходит за шесть лет до смерти Габриэль Вьера, на последнем уроке Уэнделла Ная в четверг. Как всегда, когда ученики разгадывают таинственное, Уэнделл испытывает трепет — но сегодня чересчур взволнован, потому что видит по одному-двум раскрасневшимся лицам, что их обладатели собираются поступать в университеты — именно так он и думает всю вторую половину учебного года.
Последний нормальный день в жизни Уэнделла, и он надеется. «Мне надо, чтобы один из них на меня разозлился». Остается всего восемь минут урока, а он льет и льет речь о великом герое Чарлзе Линдберге, о том, как он популяризировал авиацию, как его обожали миллионы и как он стал своего рода рок-звездой. Давай же… разозлись… Возносит чрезмерную хвалу летчику, говорит о том, как великолепен Линдберг, как значителен он был в каждом уголке Бруклина… На Уэнделле рабочая форма — куртка из ткани цвета хаки, туфли «Виджанс», накрахмаленная белая рубашка и полосатый, не в тон галстук. Уэнделл откидывается на спинку стула.
«И вот вам», — думает он, взмах руки в левую сторону класса — там сидят проблемные дети.
— Кому нужен какой-то долбаный мертвый пилот? Что нам с ним делать? — интересуется парень в пятом ряду.
Смех. Ребята ждут, чтобы умники попали в переделку. И Уэнделл — хороший актер — держит паузу, пристально смотрит, позволяет ученикам думать, что он выходит из себя, и наблюдает, как у них в глазах появляется кровожадность. Три десятка учеников глазеют на одного и ждут его наказания.
— Превосходный вопрос, — говорит Уэнделл.
— Мой?
— Вопрос вдумчивого человека.
Возмущенный похвалой летчику парень вновь обретает себя и дерзко говорит:
— Именно поэтому я и задал его.
— Мы изучаем прошлое, чтобы понять настоящее. Конечно, вы больше интересуетесь современным миром, мистер Хафф. Скажите, что вам хотелось бы изучать? Мы выбираем новое задание.
— Вы имеете в виду, что мне хочется?
— Тема должна быть связана с социальными науками.
— Девушки! — выкрикивает парень. — Это социальное!
— Пляж! — предлагает одна из девушек. — Пусть проведет полевое исследование!
Общий хохот.
Но парень в пятом ряду принимает вызов всерьез. Он не привык, чтобы ему давали советы.
— Ладно, но задание должно иметь смысл для нас, мистер Най! И прямо сейчас!
— Вы рассуждаете как избиратель. Помните, как мы говорили о том, сколь ничтожное количество американцев приходит на выборы? О том, что они чувствуют пренебрежение к себе? Хорошо! Так скажите нам, что для вас важно.
Ни одной насмешки — уважение. Уэнделл трогает шариковую ручку в кармане рубашки — привычка для концентрации.
— Расскажите нам о том, что вас волнует и что вы хотели бы изменить, — настаивает Най.
— В кафетерии еда воняет, — выпаливает парень.
Гогот. Остальные кричат:
— Да! Еда пахнет дерьмом!
Дети, которые следили за часами несколько минут назад, теперь слушают. Жалоба притягивает внимание лучше всего, это Уэнделл знает.
Осмелев, парень смеется, рисуясь перед одноклассниками.
— Сегодня они даже не сумели назвать правильно ленч, — говорит он. — «Куриное жаркое из гузки» — и вкус соответственный!
Уэнделл кивает с веселым видом и втягивает остальных в разговор:
— А что еще вы изменили бы в школе? Взрослые не воспринимают ваше мнение всерьез, но вы проводите здесь семь часов в день, и условия, в которых вы находитесь, несомненно, важны.
— Нас многое достает, — говорят школьники. — Надо покрасить стены в коридорах. Из-за решеток на окнах мы чувствуем себя как в тюрьме. Детекторы на металл задерживают нас утром.
— Если шаткие перила на лестнице третьего этажа рухнут, кого-то может прикончить. Их надо закрепить, — говорит Хафф.
— Хорошо. На самом же деле, — говорит Уэнделл с огнем в глазах, — вы спрашиваете, как работает правительство, как расходуются налоги — не только налоги ваших родителей, но и ваши, потому что всякий раз, когда вы покупаете сладости, одежду или даже эти смешные дутые куртки, которые так популярны, вы помогаете выплачивать мне жалованье.
— Тогда вы уволены! — кричат с задних рядов дети. На этот раз Уэнделл смеется вместе с ними, и одновременно у него возникает идея, которую он никогда не пробовал раньше. Новое задание. Занятная тайна. Есть одна серьезная причина, из-за которой Уэнделл позволяет ребятам критиковать его задания каждый год, и она придает ему решительности. Позволяет ему и учиться тоже, а не только учить.
— Знаете, что может быть интересным? — спрашивает он класс. — Что может быть забавным?
Касаясь фотоаппарата, он счастливо думает, обрекая себя: «Мне лучше поспешить, если хочу сделать новую магнитофонную пленку на этой неделе».
Воорт припарковывает «каприс» возле средней школы Натана Хейла в Парк-слоуп — всего в восьми кварталах от квартиры Эстель Мур — и спешит вниз по оживленной коммерческой Седьмой авеню ко входу.
