Роберт МакКаммон - Свобода Маски
— Это был тот самый человек, — ответил Мэтью. — Он намеревался доставить меня к Профессору Фэллу, пока я был не в себе. Как я уже сказал, я потерял память, поэтому не представлял себе, кто я или…
— Да, да, — маленькие пальчики отмахнулись от этого, как от дыма. — Я слышал, что такое случается, правда, никогда не видел живьем. Мало кто видел. Это будет весьма трудно доказать в суде.
— Если бы я не потерял память, зачем бы мне было отправляться куда-то с ним? Чтобы меня отвезли к Профессору и убили? Я уверен, Дальгрен хотел с моей помощью сторговаться с Фэллом, оказать ему моей поимкой хорошую услугу. Возможно, даже попасть обратно в его банду. Послушайте… Гарднер… имя Фэлла здесь совершенно точно известно! И агентство «Герральд» здесь знают тоже! Так почему я сижу в камере, если все это можно было бы объяснить, поработав полдня?
— Потому что, — ответил Лиллехорн, и голос его казался срывающимся и терпеливым одновременно. — Ни у кого нет половины дня, чтобы тратить его на вас. Я здесь нахожусь неофициально и отнимаю время у других насущных вопросов, — он склонил голову набок, и его нарисованные губы сжались в тонкую линию, прежде чем он заговорил снова. — Вам необходимо понять, где вы находитесь. Лондон — это не Нью-Йорк. Здесь у нас сразу могут произойти несколько ограблений, несколько драк в тавернах, маленькая ссора между любовниками или супругами и убийство. Здесь, Мэтью, перед нами предстает веселый город и его черные грехи. Если человек здесь пройдет пару кварталов ночью, и его не ограбят и не убьют, он может полагать свою жизнь зачарованной. Я понимаю, что Профессор Фэлл мог когда-то давно собрать все свои банды вместе и составить из этого то, что вы называете его преступной империей, но время не стоит на месте. Банды возрождаются с куда более молодыми и деятельными лидерами. Они контролируют целые районы города. И убийства… о, Господи Боже! В этом городе ножи чаще используются, чтобы перерезáть глотки, нежели для того, чтобы чистить рыбу. Каждое утро мы загружаем вагон трупами, и ты никогда не знаешь, что можешь найти: обезглавленную маленькую девочку лет восьми-девяти, человека с внутренностями, разбросанными, как драгоценные артефакты, по обе стороны его тела, женщину с отрезанными интимными частями тела… причем, сами интимные органы могут и вовсе пропасть без вести и никогда не найтись. Десятки жертв убийств — безымянные, безликие. Буквально. Каждый Божий день, — Лиллехорн сделал паузу, потому что тремор эмоции в его голосе, похоже, удивил его самого не меньше, чем он удивил Мэтью.
Дождь принялся сильнее бить в окно. Одна из свечей зашипела в своем подсвечнике, когда ее расклешенный фитиль поджег особенно маслянистый остаток свиного жира.
После этой недолгой паузы Лиллехорн заставил себя продолжить.
— Некоторые знают имя Профессора Фэлла, — сказал он тихо. — Но большинство — не знает. У него нет цели слыть известным среди толпы людей. Но я вам так скажу, Мэтью… то, что я слышал… то, что я видел за эти недолгие месяцы… все это гораздо хуже, чем все то, что творил Профессор Фэлл. Как я уже говорил, время не стоит на месте. Есть молодые руки, жадные до грязных денег и готовые отнять много невинных жизней, если будет необходимо. В Нью-Йорке присутствует совесть, Мэтью… присутствует уважение к другим людям. Здесь… ну… Нью-Йорк по последним данным населяют шесть тысяч человек. В Лондоне живут шестьсот тысяч человек, и все они перемешиваются, желают того, что есть у других, и ведут борьбу за жизнь, стараясь удержаться на этом свете как можно дольше. И огромное количество людей прибывает каждый день со всех направлений. Вы следите за ходом моей мысли?
— Да, — отозвался Мэтью.
— И закон здесь ведет борьбу за выживание, — продолжил Лиллехорн. — Ожесточенную борьбу, будьте уверены. Есть некоторые районы Лондона, куда не сунется ни один человек в здравом уме. Они пригодны только для животных. Здесь есть бордели, где самым старшим девочкам всего годков двенадцать, а младшим — около шести. Есть нищенские кварталы, где оголодавшие мужчины и женщины кидаются друг на друга и могут забить до смерти любого, чтобы добыть краюху хлеба. Есть люди, которые выполняют грязные поручения для каторжников или карманников. Прибавьте к этому уравнению дешевый и разрушающий умы джин, и вы получите Ад Данте прямо на английской земле, — Лиллехорн уставился в пламя масляной лампы, и Мэтью вдруг ощутил холодок, пробежавший по его спине. Понизившаяся температура была здесь ни при чем — всему виной было выражение боли в глазах этого человека. Очевидно, он не был полностью подготовлен к такой работе и к тому, каков на самом деле Лондон в 1703 году.
— Этот город, — вновь заговорил Лиллехорн. — Съедает молодых и слабых. Он отрезает головы детям и колотит лица мужчин и женщин, превращая их в отбитые куски мяса ради нескольких шиллингов. Он развращает разум и убивает душу. И грех его бездонен. Поэтому… некому проводить с вами полдня, молодой человек. К слову, для вас безопаснее находиться здесь, — заключил он. — Всяко лучше, чем, делить мокрую могилу за бортом «Странницы» с графом Антоном Маннергеймом Дальгреном.
Молчание, нарушаемое только шумом дождя, поглотило помещение. Рот Нэка исказился в явном намерении бросить в Мэтью очередное оскорбление, однако Лиллехорн — сухим и далеким голосом — осадил своего помощника:
— Молчи, — и пухлощекий хулиган послушно (что само по себе непостижимо) остался немым.
Мэтью вдруг стало понятно, что Лорд Корнбери не оказывал никакой услуги ни Лиллехорну, ни Нэку.
Молодой человек глубоко вдохнул и выдохнул. Он задал вопрос, который никогда не предполагал задавать такому человеку, как Гарднер Лиллехорн.
— Вы сможете мне помочь?
Помощник главного констебля рассматривал пламя в течение нескольких секунд, как будто оно затягивало его, или его свет был единственным лучом разума в царстве безумия. Затем он пришел в чувства, вернулся в реальность и ответил без тени иронии в голосе:
— Я обрисую вашу ситуацию генеральному секретарю в Олд-Бейли и попрошу аудиенции у суди Томасона Гринвуда. Судья Гринвуд честный и порядочные человек… молодой человек, который известен своей снисходительностью к суровым обстоятельствам. Вопросы, которые вы задали магистрату Эйкерсу, я читал. Их стоит предоставить судье и генеральному секретарю. Думаю, они их заинтересуют. Я буду стоять за вас, а то, как вы отплатите мне за эту услугу, мы придумаем потом.
— Хорошо, — сказал Мэтью с непреодолимым вздохом облегчения. — Могу ли я спросить, как много времени это займет?
— Я свяжусь с клерком судьи утром. А затем… не могу сказать со всей уверенностью. Но, надеюсь, мы сможем доставить вас в Олд-Бейли к концу месяца.
— К концу… месяца? Но Ноябрь едва начался! Хотите сказать, мне предстоит провести здесь еще целый месяц?
— Цените то, где находитесь, юный сэр, — сказал Лиллехорн, и голос его показался острым, как лезвие ножа. — Вам повезло, потому что тюрьма Святого Петра — это «Док-Хауз-Инн» для заключенных здесь. Вы читали «Газетт», поэтому знаете, что может быть хуже. Нэк, позови сторожа.
Нэк поднялся и постучал в дверь по команде Лиллехорна. Засов был снят с другой стороны и человек, на фоне которого Магнус Малдун мог показаться ничтожно маленьким, вошел в помещение. Бóльшую часть его тела составлял жир, а голова у него была гладко выбрита — лишь маленький клок волос остался незамеченным бритвой над левым глазом.
— Помните о манерах, пока находитесь здесь, — посоветовал Лиллехорн, когда охранник поднял Мэтью со стула, как если бы он был мешком с картошкой. — Делайте то, что вам говорят, и старайтесь не попадать в неприятности… если это возможно для вас, я имею в виду.
— Я понял, — ответил Мэтью. Руки охранника на его плечах были похожи на две железные наковальни. Никакие кандалы не требуются, когда тебя держит такой Голиаф. Жаль, правда, что интеллект этого человека, похоже, не превосходит интеллекта десятилетнего ребенка. — И спасибо, Гарднер. Я серьезно.
— Ну, разумеется, — за этой репликой последовала небольшая ухмылка. — Тюремная камера многих делает серьезными и более искренними. А также учит смирению. Что ж, будем надеяться, что эти жизненные уроки запомнятся вам надолго.
Последнее слово — последние четыре, если быть точнее, последовали от Диппена Нэка, с угрюмым видом вертевшего своей дубинкой, на которой он, очевидно, был женат: «Слишком далеко от дома!»
Затем охранник повел ковыляющего Мэтью прочь, назад в его холодную пещеру, состоящую из зарешеченных клеток, и два джентльмена из Лондона также удалились — назад в царство серого дождя и огромного Метрополиса серых зданий, серых тротуаров и серых лиц.
