Ян Валентин - Звезда Стриндберга
– Говорил ли он что-либо о каких-то предметах… или документах, найденных им в шахте? Кроме исчезнувшего креста?
– Эрик… – начала было Эва Странд, но ее опередила раздраженная реплика Дона:
– И что вам за радость… что вам за польза от этого?
Голос ему плохо подчинялся, и от этого он раздражался еще больше.
– Это очень длинная история, Дон Тительман…
Послышался кашель. Эберляйн покосился на человека-жабу. Тот сидел на высокой табуретке, опершись спиной на книжные полки.
– Слишком длинная…
Эберляйн словно ожидал ответной реплики, но Дон угрюмо молчал.
– Дело в том, что у нас есть веские причины полагать, что найденный Эриком Халлом крест принадлежит нам. Можно сказать так: все найденное в этой шахте, все без исключения… своего рода ключ к исторической тайне. Тайне, которую наш Фонд уже много лет пытается разгадать. Но вышло так, что Эрик Халл оставил нас, и вы, похоже, единственный, кто может нам помочь.
– Мне очень трудно понять, чем я могу быть вам полезен…
Раздраженное шипение человека-жабы за спиной.
– Я видел Эрика Халла всего один раз, – продолжил Дон хрипло. – И единственный предмет, про который мне что-то известно – это крест. Остальное я знаю только из газет.
– Жаль, что наша беседа начинается так… непродуктивно, – сказал Эберляйн.
– Вот как? Почему?
– Да… насколько я понимаю, вы говорите неправду…
Дон устроился поудобней на стуле и поправил пиджак.
– Начнем с начала. Если я не ошибаюсь, вы вели с Эриком долгие телефонные разговоры всю неделю до убийства. И, как мы слышали, в его компьютере есть записи о найденных им в шахте документах. Он же говорил вам об этом?
– Я не понимаю, о чем идет речь.
– Мы также знаем, что Эрик говорил о каком-то «сюрпризе», найденном им в шахте, – помимо креста. Что он имел в виду – документ или еще какой-то предмет, нам не известно.
– Другой предмет? Помимо креста? – голос адвоката.
– Мы приехали сюда только ради того, чтобы навести ясность в этом вопросе.
Дон оглянулся на человека-жабу. Тот сидел молча, уставившись в потолок.
– Говорил ли Эрик что-нибудь о предмете в форме звезды… или о заполярной области на север от Свальбарда [32]?
Дон покачал головой – у него было чувство, что его головой качает кто-то посторонний.
– И никаких документов?
– Я же сказал…
– О чем же вы говорили?
– Он звонил, как правило, поздно вечером… – Дон опять поерзал на стуле. – В основном просил приехать и посмотреть на крест.
– Пожалуйста, подумайте хорошенько, – сказал Эберляйн. – То, что не представляет никакого интереса для вас, для нас может оказаться решающим. Мельчайшая деталь…
Дон наконец придумал способ избавиться от пристального, гипнотизирующего взгляда немца – он стал внимательно рассматривать его шевелящиеся губы. Ярко-розовый рот на серой физиономии смотрелся странно.
– Я же уже сказал, – повторил он. – Он не говорил ни о чем, кроме креста.
Эберляйн щелкнул пальцами. Человек-жаба неуклюже слез с табуретки и враскачку подошел к столу. В руке у него была бумага, исписанная поблекшими синими чернилами.
– Вам это ни о чем не напоминает?
Это был тот же самый почерк, что и на открытке под подкладкой пиджака.
– Ни о чем, – сказал Дон и преувеличенно непринужденно пожал плечами.
Тут вмешалась Эва Странд:
– Я, как адвокат, должна знать, что здесь происходит. Совершенно ясно, что моему клиенту ничего не известно по интересующему вас вопросу, к тому же этот разговор ему неинтересен. Вы называете это беседой… у нас в стране это называется допросом. Пожалуйста, проследите, чтобы те, кто нас сюда доставил, я имею в виду, полиция безопасности, немедленно отвезли нас в Фалун. – Она резко встала и отодвинула стул. – К тому же, Эберляйн, документы, которые вы предъявляете моему клиенту, скорее всего, имеют непосредственное отношение к следствию и находятся под грифом секретности. Не понимаю, каким образом шведская полиция позволяет посторонним лицам получать доступ к такого рода информации.
Дон кивнул, стараясь, чтобы кивок получился энергичным, и тоже встал. Эберляйн неподвижно сидел за столом, слегка наклонив голову. Что-то обдумывал.
После длинной паузы он обратился к Дону.
– Ваш адвокат права, – сказал он.
– Вот как?
– Да, она права. Во всем, кроме одного, – это и в самом деле не допрос.
Обращенная внутрь улыбка, неестественно розовые губы. Неожиданно Эберляйн встал, пружинистым шагом обогнул стол и положил Дону руку на плечо.
– Это не допрос, – повторил он. – И вполне понятно, что вы не заинтересованы делиться какой-либо информацией, у вас непростое положение. Но поскольку вы, как нам кажется, последнее звено…
Глядя в сторону, немец теребил рукав вельветового пиджака Дона. Должно быть, взвешивал дальнейшую тактику.
– Но поскольку, – решился он наконец, – поскольку вы – последнее звено к Эрику Халлу и его находкам, давайте подойдем к делу по-иному. Может быть, это прибавит нам взаимного доверия. Я расскажу вам всю историю, а вы поможете мне ее закончить.
– И как вы это себе представляете?
– Время покажет.
Эберляйн похлопал Дона по руке и сказал, внезапно понизив голос:
– Думаю, что вы, как ученый, очень скоро будете так же заинтересованы узнать ответ на эту загадку, как и я.
Эберляйн пригласил Дона и Эву сесть. Он отошел к полкам, где по-прежнему восседал человек-жаба, наклонился и что-то прошептал. Тот, поворчав, неохотно поднялся и исчез.
– Чуть-чуть терпения, – Эберляйн улыбнулся Дону, – я уверен, вы будете вознаграждены за все неприятности.
15. Елена
Она была еще совсем подростком, когда стало ясно, что ее необычные способности не только не развиваются, а скорее угасают. С тех пор Елена научилась никогда ничего не требовать. Тем не менее в день восемнадцатилетия один из мелких чиновников Фонда вручил ей ключи от квартиры в нескольких кварталах от банка.
Булыжную площадь с замурованным колодцем в центре окружали высокие дома с затейливым бревенчатым каркасом и лестничными фасадами крыш. Фахверк, традиционный южнонемецкий стиль… В одном из таких домов Елена впервые в жизни получила возможность побыть наедине с собой.
Поначалу она восприняла этот жест со стороны Фатера как намек, что теперь она свободна и может начать другую жизнь. Но все оставалось по-старому. Всего пятнадцать минут ходьбы – и она в директорском кабинете. И работа продолжалась, как всегда, в величественной тени северной башни крепости.
Она завернулась в одеяло и присела за стол в алькове, служившем ей кухней. На столе стояла банка меда – она уезжала в Швецию в такой спешке, что забыла ее убрать.
Елена набрала ложечку и поднесла ко рту. Это движение было единственным, что оживило на секунду ее пустынную двухкомнатную квартиру. Она не собиралась заводить обстановку – что за смысл?
Из алькова была видна полутемная спальня. Кровать, так и оставшаяся неубранной, комод с узким зеркалом над ним и портрет Святой Девы Марии. Всё.
Над другой комнатой она потрудилась побольше. Здесь висел ряд боксерских груш, а к стенам, по обе стороны оружейного сейфа, были привинчены различные тренажеры.
Елена тщательно облизала ложку. Запах лета… miete di Acasia,акациевый мед.
Она даже не успела поспать после долгого пути. Туман в Тевтобургском лесу, вонючие индустриальные районы Рура… на белоснежном бензобаке мотоцикла она лежала пятнадцать часов и не видела ничего, кроме стремительно бегущего под колеса асфальта. Спрятанный на груди крест давал о себе знать странным холодком у сердца.
Она зачерпнула еще ложку тягучего янтарного меда. Может быть, это даже неплохо – боль в бедрах. Последнее время физическая боль ее не трогала – сказались долгие часы тренировок с парнями из Sicherheit [33]. Ее вообще теперь ничто не трогало.
По дороге из Копенгагена в Вестфалию она позвонила в правление Фонда еще раз. На этот раз на нее посыпались вопросы об Эрике Халле и о ком-то еще, кого они называли Тительманом. Елена попыталась вспомнить всё, о чем они говорили на даче под Фалуном… и сейчас, сидя за столом, в который раз прокручивала всю сцену с начала до конца. Она должна была убедиться, что не упустила ничего важного. С самого начала… Она представилась журналисткой «La Rivista per misteri e occulta»… Даже в такой момент ее мучила тоска по упущенной жизни. Она выбрала этот журнал, потому что когда-то, давным-давно, там была заметка о ней, о ее так называемом «астральном даре». Но тогда она, наверное, еще не умела читать… Всё, относящееся к первым годам ее жизни, Елена вспоминала как сон.
