Полина Дашкова - Питомник. Книга 2
– А чтоб было! Должно быть у женщины платье от «Шанель», иначе это не настоящая женщина. – Ира шмыгнула носом, на глазах у нее выступили слезы. – Нет, ну правда, Светуль, мы с тобой заслужили, чтобы у нас было такое платье, одно на двоих. Можно надеть дома, на несколько минут, когда никого нет, просто повертеться перед зеркалом. Ну, ты посмотри на него! – она загасила сигарету, еще раз вытерла руки салфеткой, расстегнула сумку, осторожно вытянула небесно-голубое, невесомое, бархатно-шелковистое чудо, нежно погладила ткань, приложила к щеке.
– Убери сию минуту! – нахмурилась Света.
– Нет, ну ты посмотри, потрогай.
– У меня руки грязные. Убери!
Ира послушно спрятала платье и принялась гипнотизировать сестру жалобным, умоляющим взглядом. Глаза у обеих были точно такого, небесно-голубого цвета, как шелковистый бархат платья.
– Ладно, не хнычь, – тяжело вздохнула Света после долгой паузы, – пусть пока лежит, конечно, жалко такую красоту выбрасывать. Но смотри не вздумай там, у нас, надевать. Мигом стукнут маме Зое, тогда, сама знаешь, что будет.
– Да что я, совсем идиотка? – Ира радостно хихикнула.
Толстячок на лавочке продолжал глядеть в газету, но уже не читал, а прислушивался к разговору. Он был рад отвлечься. Очередное скандальное разоблачение крупного государственного чиновника, три столбца грубого бойкого текста, холодная истерика, оплаченная другим чиновником, конкурентом разоблачаемого, вызывала тошную тоску, вредную для здоровья. Летний день тускнел, пруд казался грязным, утки жирными и общипанными, аллея заплеванной, листья пыльными, солнце жгучим и злым, радостный воробьиный щебет начинал резать уши, а прелестные близняшки за столиком у ларька представлялись преступницами, воровками, бог знает кем.
Сколько раз Илья Никитич Бородин зарекался читать газеты, но машинально покупал в ларьке по дороге на службу очередную порцию прессы, с отвращением поедал глазами строки, оправдываясь и извиняясь перед собой, дескать, необходимо быть в курсе текущих политических событий.
– Я так спрячу, что ни одна крыса не найдет, – Ира высморкалась в салфетку, – а когда все кончится, ты сама мне спасибо скажешь, мало ли куда нам придется пойти, будет хотя бы одна на двоих приличная шмотка.
– Ага, вот застукают нас, такое начнется, – нервно усмехнулась Света, – из нас все вытянут, все, до словечка. А если дойдет до…
– Молчи, зануда! – Ира вскинула руку и прижала пальцы к Светиным губам. – Ничего ни до кого не дойдет. У тебя с нервами плохо, сестренка. Ты думай о том, что нам осталось потерпеть совсем немного. И потом начнется настоящая жизнь.
– Я не могу, – Света оттолкнула Ирину руку и помотала головой, – я боюсь, Ирка, я все время боюсь, и ты тоже…
– Ну да, да, и что? Вешаться теперь? Слушай, а может, смотаемся туда прямо сейчас?
Света молча покачала головой и покрутила пальцем у виска.
Илья Никитич замер, пытаясь переварить услышанное, и не заметил, как рядом с ним присела на краешек скамейки стройная элегантная дама. Он обратил на нее внимание только тогда, когда она тихо произнесла:
– Добрый день, Илья Никитич. Извините, я немного опоздала, заставила вас ждать в такую жару, причем на самом солнцепеке. Мне почему-то казалось, что в это время солнце будет с другой стороны.
– Здравствуйте, Евгения Михайловна! – он улыбнулся, поспешно встал, взял ее руку, хотел поцеловать, но, как всегда, не решился, ограничился сухим рукопожатием, – жара – это ничего. Это даже приятно. В Москве так редко бывает настоящее лето, в прошлом году я не помню ни одного ясного солнечного дня, сплошные дожди.
– Люся приходит в себя, я даже сократила дозы транквилизаторов. У меня масса информации, – сказала Руденко. – Со стороны это может показаться полнейшим бредом, но, кажется, я знаю, как зовут убийцу.
– Да что вы говорите! – Бородин улыбнулся радостно, но как-то рассеянно, и доктор Руденко немного обиделась.
– Его зовут Руслан. Люся называет его Русланчиком. Есть большая вероятность, что он член какой-то сатанинской секты. Там, знаете, дикая смесь – вампиры, ведьмы, божества религии вуду.
– Нет, а чего? – продолжала между тем уговаривать сестру Ирина. – Неужели тебе не хочется взглянуть, что там творится? А, Светуль? Ну, на минуточку! Мы просто мимо пройдем, по другой стороне улицы.
– Отстань, – Света взглянула на часы, – все, нам пора. Электричка через час, пока до вокзала доедем…
– Свет, ну давай, а? – Ира вскочила так резко, что сумка упала с колен. – Нам все равно от Пушки до Савеловского по прямой…
– Через Маяковку, – покачала головой Света, – мы доедем до вокзала через Маяковку.
– Там с пересадкой, и идти дальше. Потеряем время, – возбужденно зашептала Ира, подхватила сумку и побежала по аллее в сторону Пушкинской.
– Стой, балда несчастная! – простонала Света, кинувшись вслед за сестрой.
Бородин тревожно посмотрел им вслед, схватил Евгению Михайловну за руку и пробормотал:
– Давайте немного погуляем, поговорим по дороге. – Он чувствовал, что его так и тянет в сторону Пушкинской, и усмехнулся про себя: «Сейчас мы выйдем на площадь и узнаем, что часа полтора назад там кого-то застрелили или сработало взрывное устройство в автомобиле. Нет, это у меня от жары. В моем возрасте нельзя сидеть на солнцепеке с непокрытой головой».
– Илья Никитич, вы поняли, что я вам сказала? – нахмурилась Евгения Михайловна. – Мне кажется, вы где-то не здесь.
– Я здесь, простите, меня разморило на солнце. Я очень внимательно вас слушаю. Вы сказали, его зовут Руслан, и что-то еще о вампирах, ведьмах и вуду.
– Я понимаю, звучит совершенно безумно, я сразу после разговора с Люсей все записала, вам надо обязательно прочитать. Правда, почерк у меня докторский, то есть совершенно непонятный. Я сегодня же введу текст в компьютер, отпечатаю на принтере.
– Да, конечно… спасибо...
Он почти бежал, у него началась одышка, было трудно говорить. Евгения Михайловна едва поспевала за ним.
– Илья Никитич, куда мы так несемся, мы же собирались просто погулять, вас разморило на солнце, очень опасно бегать в такую жару.
– Я привык бегать, – он взял ее под руку, – вот дойдем до Пушкинской, потом будем гулять.
– А что на Пушкинской?
– Надеюсь, ничего.
Глава двадцать шестая
– Классная дача у Солодкина, – неожиданно выпалила на бегу Света, – как тебе его жена?
– Никак. Он ее рано или поздно все равно посадит на иглу. Так что и говорить о ней нечего. Можно считать, труп. Как и сам Солодкин. Если человек на игле, он труп.
– Слушай, неужели правда Люська его дочь?
– Конечно. Во-первых, она на него действительно похожа, во-вторых, он же не ради нас, таких красивых, мотается со своей видеокамерой в «Очаг». Идиотам вообще везет, а уродам и дебилам особенно. Ты не заметила? – Ира хохотнула и скорчила отвратительную рожу – вытаращила глаза, растянула поджатые губы, пальцем сплющила нос и на минуту стала чем-то похожа на Люсю.
– Тогда почему он не возьмет ее домой? И почему появился только сейчас?
– Отцовские чувства взыграли, совесть замучила, а может, просто свихнулся от наркотиков. Да хрен его знает, – Ира махнула рукой, – я вообще не понимаю, зачем такие, как эта Люська, живут на свете.
То же самое Ира сказала семь лет назад, когда они попали в семейный детский дом и увидели Люсю. Низенькая, толстая, с плоским лицом, с круглыми глупыми глазами. Такой уродины, такой идиотки сестрички еще не встречали.
Она все время улыбалась и старалась всем угодить, понравиться, со всеми хотела подружиться, но особенно навязчиво льнула к близняшкам, ходила за ними по пятам, заглядывала в глаза, чистила им сапоги, стелила постели, красиво взбивала подушки и сама была готова стелиться перед ними, словно коврик, у которого нет другого назначения, кроме того, чтобы по нему ходили ногами. Она подметала и мыла пол каждый день, а перед сном изводила рассказами о своей волшебнице тете, у которой в пушистых клубочках пряжи хранятся немыслимые сокровища, драгоценные камни, золотые монеты. Близнецы обязаны были относиться к идиотке как к родной сестре. Они не имели права ее обидеть, за это их могли посадить в дисциплинарный карцер, в сырой темный погреб под сараем.
Но Люсю нельзя было не обидеть. От нее исходил особенный, ни с чем не сравнимый, сладкий и манящий запах жертвы. Разве может остановиться акула, чувствуя кровь? Разве в силах охотничья собака не бежать за подстреленной дичью?
К тринадцати годам Люся стала еще уродливей, лицо ее покрылось подростковыми прыщами. Сестры тихо корчились от смеха, наблюдая, как она прилипает к зеркалу, без конца чем-то мажет прыщи, возится со своими несчастными жиденькими сальными волосенками, делает идиотские прически, нанизывая на голову всякие яркие резинки, заколки, зажимы, штук по десять на каждую прядь.
