Патриция Корнуэлл - Все, что остается

— Да, — ответила я. — Возможно, что более тщательный осмотр позволит вам обнаружить еще что-то интересное.

Посмотрев в микроскоп, я не увидела ничего особенного, кроме дырки от пули, которую я заметила еще раньше в нижнепоясничной части туловища в районе позвоночника.

— Да, ты говорила — пуля повредила связки спинного мозга.

— Совершенно верно. Деборе стреляли в спину. Я обнаружила кусочек металла в ее позвоночнике.

— Вам удалось выяснить, где происходило убийство?

— Нам пока неизвестно, возможно, ее застрелили в лесу, а может, туда привезли уже трупы.

— С порезом на руке, — задумчиво произнес доктор Весси, снова внимательно всматриваясь в микроскоп. — Когда пуля достигла своей цели, девушку должно было парализовать, но получается, что она могла еще шевелить рукою.

— Рана появилась в результате попытки защищаться? — задала я вопрос, который раньше и у меня вызывал сомнение. — Рана находится с внешней стороны ладони. — Облокотившись на спинку стула, он внимательно глядел на меня. — Большинство защищающихся жертв в основном ранят ладони. — Вытянув свои руки ладонями кверху, он продолжал: — У нее же рана образовалась на внешней части ладони. — Поворачивая руки ладонями вниз, он заметил: — Обычно это бывает с теми, кто особенно яростно защищается.

— Кулаком, — предположила я.

— Совершенно верно. Представь себе, что я иду на тебя с ножом, а ты, защищаясь кулаком, несомненно наткнешься на нож и порежешь руку сверху. В такой ситуации раны на поверхности твоей ладони возникнут только в случае, если ты в какой-то момент разожмешь кулак. Но, что еще более примечательно: все полученные в результате самообороны раны представляют собой тончайшие, гладко нарезанные слои. Преступник размахивает руками или пытается нанести удар каким-нибудь острым предметом, в то время как жертва поднимает вверх руки или ладони для того, чтобы отразить удар. Если порез достаточно глубокий, то оказывается поврежденной кость. В таких случаях я не берусь утверждать и делать конкретные выводы относительно поврежденной поверхности.

— Если поверхность рассечена, — вставила я, — посредством очень острого предмета, то от нанесения ударов таким предметом остаются характерные для бритвы следы.

— Именно по этой причине порез кажется весьма странным, — ответил он. — Здесь даже и речи не может быть об ударе, нанесенном оружием с тонким лезвием.

— Тогда выходит, что ее сильно ударили каким-то острым предметом? — спросила я весьма озадаченным голосом.

— Да, именно так, — ответил он, положив кость в полиэтиленовый пакет. — Характерным показателем такого пореза является то, что, по меньшей мере, полдюйма лезвия должно было достать поверхности ладони. — Возвращаясь обратно к своему столу, он добавил: — Боюсь, это все, что я имею сообщить тебе по поводу оружия и предполагаемых событий на месте преступления. Как видишь, здесь можно предположить все что угодно. Например, я не знаю размеров лезвия, которым был нанесен удар, или того, когда появилась рана: до или после выстрела и в каком Дебора находилась положении, когда она разрезала себе руку.

Скорее всего, Дебора лежала в этот момент на спине. Она также могла стоять на коленях. Подходя к своему автомобилю, я начала анализировать ситуацию. Порезанная рука должна была сильно кровоточить. Вероятнее всего, она была поранена где-то рядом с закрытой ветками дорогой или в лесной чаще, поскольку в джипе не было обнаружено следов крови. Неужели эта тоненькая, весом чуть больше сорока пяти килограммов, гимнастка боролась с насильником, стараясь нанести ему удар кулаком, защищая свою жизнь и сильно испугавшись при виде уже мертвого Фреда? А для чего же преступнику понадобилось пускать в ход оружие? Зачем он стрелял, если понял, что может расправиться с Фредом и без помощи пистолета?

Я могла биться об заклад, что Фреду просто перерезали горло. По-видимому, после того как Дебору сразили выстрелом из пистолета, с ней сделали то же самое или придушили. После расстрела ее не бросили умирать в одиночестве, где она, едва волоча ноги, парализованная, поползла к Фреду для того, чтобы лечь рядом. Их трупы специально положили таким образом.

Свернув с проспекта Конституции, я оказалась на проспекте Коннектикут, который вывел меня к северозападной части города. Ее можно было бы назвать провинциальной, если бы не шикарный отель «Вашингтон Хилтон». Он выглядел, как роскошный пассажирский пароход, находящийся среди моря запыленных винных лавок, стиральных автоматов, ночных клубов с вывеской «Живые танцоры». Ветхие дома с заколоченными досками глазницами выбитых окон начинались прямо от веранды цементной дорожкой. Оставив свою машину на подземной стоянке, я пересекла проспект Флорида и поднялась по ступенькам жилого кирпичного дома грязно-коричневого цвета с выцветшим голубым навесом. Нажав кнопку звонка квартиры 28, в которой жила Эбби Торнбулл, я услышала в ответ:

— Кто там?

Я с трудом узнала голос, раздавшийся по селектору внутренней связи. Когда я назвала свое имя, до меня донеслось то ли невнятное бормотание, то ли просто тяжелый вздох. Щелкнув замком, электронная отмычка отворилась.

Шагнув вперед, я оказалась на тускло освещенной площадке, застеленной грязным коричневым ковром. К стене был прикреплен ряд почтовых ящиков из потускневшей меди. Тут я вспомнила, какое беспокойство проявляла Эбби по поводу вмешательства неизвестных лиц в ее личную переписку. Не имея входных ключей, было непросто войти в дом, да и почтовые ящики можно было открыть лишь собственным ключом. Все, что она мне рассказывала о своей квартире, находясь в Ричмонде, оказалось ложью. Поднявшись на пятый этаж, я совершенно выдохлась и обозлилась, как черт.

Эбби встречала меня, стоя в дверном проеме; лицо ее было серым от злости.

— Что ты тут делаешь? — прошептала она.

— Тебе хорошо известно, что ты являешься единственным знакомым мне человеком, живущим в этом доме. Поэтому можешь представить себе, к кому я пожаловала.

— Неужели ты приехала в Вашингтон специально, чтобы навестить меня? — спросила она испуганным голосом.

— Я приехала сюда по делу.

Через открытую дверь я увидела белоснежную мебель, пастельного цвета подушки с накидками и абстрактные гравюры Грэгга Карбе. Все это я уже видела в ее прежнем доме, в Ричмонде. На минуту мысли мои опять вернулись в тот страшный день. Я снова увидела перед собой картину лежащего на кровати разлагающегося тела сестры Эбби, толпы полицейских и пару медиков, расхаживающих по комнате мимо сидящей на кушетке Эбби, с трясущимися руками, которые были не в состоянии даже зажечь сигарету. В то время мне была известна лишь ее безупречная репутация. Я ее вовсе не любила. Но когда убили ее сестру, я стала испытывать к ней, по крайней мере, симпатию. И только совсем недавно она завоевала мое доверие.

— Я знаю, что ты мне не веришь, — сказала Эбби таким же приглушенным голосом, — но я сама собиралась к тебе приехать на следующей неделе.

— Могла бы позвонить.

— Я не могла, — оправдываясь, ответила она. Все это время мы разговаривали в коридоре.

— Может быть, ты все-таки пригласишь меня войти? Она отрицательно покачала головой.

По спине моей пробежал холодок.

Пытаясь заглянуть в комнату, я тихонько спросила:

— У тебя кто-то есть?

— Давай отойдем, — прошептала она.

— Ради Бога, Эбби, что, наконец, происходит?

С застывшим выражением лица она смотрела на меня, приложив указательный палец к губам.

Мне показалось, что она просто сошла с ума. Не зная, как вести себя дальше, я продолжала стоять в коридоре, а она тем временем вошла в квартиру, чтобы взять свое пальто. Затем, покинув дом, мы более получаса шли молча по оживленному проспекту Коннектикут. Она привела меня в отель «Майский цветок», где разыскала столик, находившийся в самом темном уголке бара. Заказав кофе-экспрессо, я облокотилась на спинку кожаного стула и устремила внимательный взгляд на сидевшую напротив Эбби.

— Я знаю, что ты понятия не имеешь о том, что происходит вокруг, — начала она, оглядываясь по сторонам, хотя в такой ранний час бар был почти пуст.

— Эбби! С тобой все в порядке? Ее нижняя губа затряслась.

— Я не могла позвонить тебе. Я не могу поговорить с тобой даже внутри своей вонючей квартиры. Происходит то же, о чем я тебе уже говорила во время приезда в Ричмонд, только в тысячу раз хуже.

— Может, тебе следует показаться врачу, — спокойно сказала я.

— Я не сумасшедшая.

— Еще немного, и твое здоровье уже невозможно будет поправить.

Глубоко вздохнув, она окинула меня свирепым взглядом.

— Кей, за мной постоянно следят. Я абсолютно уверена, что мой телефон прослушивается; я подозреваю, что вся моя квартира напичкана подслушивающими устройствами, поэтому я тебя не стала приглашать зайти. Можешь думать, что я параноик, человек с больной психикой, в общем, все что угодно. Но ты не живешь в том мире, в котором существую я. Я-то знаю, что творится вокруг меня. У меня в руках информация, касающаяся убийств тех пресловутых парочек, поэтому я очень хорошо сознаю, что стало происходить со мной с тех пор, как я заинтересовалась этим делом.