Стивен Кинг - Возрождение
– Привет, – сказал я. Но это прозвучало как-то уж очень коротко, и я добавил: – Привет, Астрид, а я тебя не видел в зале.
– Я пришла поздно, потому что ехала с Бонни и ее отцом. Ребята, а вы и правда очень классные.
– Спасибо.
Норм и Хэтти вовсю целовались. Норм целовался громко и издавал звуки, похожие на гудение маминого пылесоса. Целовались и другие, правда, потише, но Астрид, казалось, ничего не замечала. Она не сводила с меня сияющих глаз. В ушах у нее поблескивали сережки в форме лягушат. Голубые лягушата под цвет блузки. В такие моменты замечаешь все мелочи.
Мне показалось, она ждет от меня продолжения, и я добавил к уже сказанному:
– Большое спасибо.
– Ты собираешься курить?
– Я? – Мне вдруг подумалось, что она шпионит для моей мамы. – Я не курю.
– Может, тогда проводишь меня?
Я проводил ее. От места для курения до задней двери в спортзал было четыреста ярдов. Я пожалел, что не четыре мили.
– Ты здесь с кем-то? – спросил я.
– С Бонни и Карлой, – ответила она. – Не с парнем. Мама с папой не отпускают меня гулять с мальчиками, пока не исполнится пятнадцать лет.
И затем, будто желая показать, что она думает о таком дурацком запрете, взяла меня за руку. Когда мы добрались до задней двери зала, она подняла на меня глаза. Я чуть было не поцеловал ее, но не хватило духу.
Мальчишки бывают такими кретинами.
Когда после танцев мы загружали ударную установку Пола в заднюю часть микроавтобуса, Норм заговорил со мной строгим, почти отеческим тоном:
– После перерыва ты все время сбивался с ритма. В чем дело?
– Не знаю, – ответил я. – Извини. В следующий раз исправлюсь.
– Надеюсь. Если мы играем хорошо, нас приглашают. Если плохо – нет. – Он похлопал ржавый микроавтобус по борту. – Эта малышка Бетси работает не на воздушных пузырьках, и я тоже.
– Все дело в девчонке, – пояснил Кенни. – Той маленькой блондиночке в белой юбке.
Норм просветлел. Он взял меня за плечи и, в дополнение к отеческому тону, по-отечески немного встряхнул:
– Разберись с ней, приятель. И не затягивай. Будешь играть лучше.
В тот вечер он дал мне пятнадцать долларов.
В канун Нового года мы играли в «Грэйндж». Шел снег. Астрид, одетая в куртку с меховым капюшоном, была там. Я завел ее под пожарную лестницу и поцеловал. Ее губная помада на вкус напоминала клубнику. Когда я оторвался от Астрид, она посмотрела на меня своими большими глазищами.
– Я думала, ты никогда не решишься, – сказала она и хихикнула.
– Тебе понравилось?
– Повтори, тогда скажу.
Мы целовались под пожарной лестницей, пока Норм не похлопал меня по плечу.
– Хорош. Пора играть музыку.
Астрид чмокнула меня в щеку.
– Сыграйте «Wild Thing». Я ее обожаю, – попросила она и побежала к задней двери, то и дело поскальзываясь в туфельках для танцев. Мы с Нормом направились за ней.
– Яйца не распухли? – поинтересовался он.
– Чего?
– Не важно. Мы сыграем ее песню первой. Ты знаешь, как это делается, верно?
Я знал, поскольку мы играли много песен по заявкам. И был счастлив это сделать, чувствуя себя гораздо увереннее с гитарой, подключенной к усилителю.
Мы вышли на сцену. Пол отбил традиционную барабанную дробь, сигнализируя, что группа вернулась и готова зажигать дальше. Поправив ремень гитары у меня на плече, в чем не было абсолютно никакой необходимости, Норм мне кивнул. Я подошел к центральному микрофону и проревел:
– А это для Астрид, по ее просьбе, и потому… дикарка, мне кажется, что я тебя люблю!
И хотя обычно сигнал к началу песни подавал Норм как лидер группы, сейчас это сделал я:
– Раз… два… три… начали.
Подружки Астрид начали ее пихать и завизжали, а она стояла вся пунцовая.
И послала мне воздушный поцелуй.
У ребят из «Chrome Roses» были подружки. Или поклонницы. А может, они это совмещали. Находясь в группе, трудно отделить одно от другого. У Норма была Хэтти. У Пола – Сьюзен Фурнье. У Кенни – Кэрол Пламмер. А у меня – Астрид.
Хэтти, Сьюзен и Кэрол иногда забивались к нам в автобус по пути на концерт. Астрид этого не позволяли, но зато отпускали с девушками, если родители Сьюзен разрешали той взять машину.
Иногда они выходили в зал и танцевали друг с другом, но чаще просто стояли тесной группкой и наблюдали. Во время перерыва мы с Астрид в основном целовались, и я стал замечать в ее дыхании запах табака. Меня это не смущало. Поняв это (у девчонок есть талант понимать), она начала курить уже при мне, и пару раз при поцелуе вдыхала мне в рот немного дыма. От этого у меня возникала убойная эрекция.
Через неделю после того, как Астрид исполнилось пятнадцать лет, ей разрешили поехать с нами в микроавтобусе на танцы в Льюистон. Всю дорогу домой мы целовались, и когда я просунул руку ей под куртку, чтобы нащупать грудь, которая стала намного больше прежних комочков, Астрид не оттолкнула ее, как всегда делала раньше.
– Это приятно, – прошептала она мне на ухо. – Я знаю, что это нехорошо, но все равно приятно.
– Может, как раз поэтому, – сказал я. Иногда мальчишки – не такие уж кретины.
Еще через месяц она позволила моей руке забраться ей в лифчик, а еще через два – под юбку. Когда я наконец залез ей в трусики, она призналась, что это тоже приятно. Но большего не позволила.
– Я знаю, что сразу забеременею, – прошептала она мне на ухо однажды вечером, когда мы особенно распалились.
– Я могу кое-что купить в аптеке. И съездить для этого в Льюистон, где меня никто не знает.
– Кэрол говорит, что иногда эти штуки рвутся. Как однажды у них с Кенни, когда они были вместе. Она целый месяц переживала, думала, что месячные так и не наступят. Но она мне сказала, что есть многое другое, что мы можем делать.
Это «многое другое» оказалось очень даже ничего.
Я получил водительские права, когда мне исполнилось шестнадцать, и был единственным из всей семьи, кому удалось сдать экзамен по вождению с первого раза. Этим я был обязан отчасти автошколе, но главным образом – Цицерону Ирвингу. Норм жил со своей матерью, добродушной крашеной блондинкой, в их доме в Гейтс-Фоллз, однако большинство выходных проводил с отцом, обитавшим в потрепанном трейлере на стоянке в Моттоне, на границе с Харлоу.
Если мы выступали в субботу вечером, группа – включая подружек – часто собиралась днем у трейлера Цицерона на пиццу. Скручивались и выкуривались косяки с марихуаной – я почти год отказывался, но потом все-таки сдался и попробовал. Сначала мне было трудно удерживать в себе дым, но – как многие из читателей наверняка знают по себе – я постепенно приспособился. В те дни я никогда не курил много марихуаны, так, по чуть-чуть, для концерта. Я играл лучше, когда выступал немного под кайфом, и в этом старом трейлере мы всегда непрерывно смеялись.
Когда я сказал Цицерону, что на следующей неделе собираюсь сдавать на права, он спросил, куда меня распределили – в Касл-Рок или Льюистон-Обэрн. Узнав, что в Льюистон-Обэрн, он глубокомысленно кивнул:
– Значит, к Джо Кэфферти. Он занимается этим уже двадцать лет. Мы с ним часто выпивали в «Меллоу-тайгер» в Касл-Роке, когда я служил там констеблем. Еще до того, как город разросся и в нем появилось свое отделение полиции.
Было трудно представить, что Цицерон Ирвинг – седой, тощий, с красными глазами, в неизменных армейских штанах цвета хаки и вытянутых футболках – когда-то был блюстителем закона, но люди меняются; иногда они идут по лестнице вверх, а иногда спускаются вниз. Последним часто помогают разные вещества, вроде тех косячков, что Цицерон с удовольствием раскуривал с приятелями своего сына-подростка.
– Старине Джоуи почти никто не сдает с первого захода, – заметил Цицерон. – Для него это вроде как дело принципа.
Это я знал и сам – с Джо Кэфферти имели проблемы и Клэр, и Энди, и Кон. Терри сдавал не ему (возможно, Кэфферти в тот день просто болел), но хотя отлично водил машину с самого первого дня, как сел за руль, брат так нервничал, что умудрился наехать задним ходом на пожарный гидрант, когда демонстрировал параллельную парковку.
– Три момента, если хочешь сдать, – сказал Цицерон, передавая Бушарду только что скрученный косяк. – Первое: держись от этого дерьма подальше, пока не сдашь вождение.
– Ладно. – Я даже испытал облегчение. Мне нравилась марихуана, но при каждой затяжке я вспоминал обещание, данное матери… хотя и утешал себя тем, что до сих пор не курил сигарет и не пил, а значит, не поддался искушению.
– Второе: называй его «сэр». «Спасибо, сэр», когда садишься в машину, и «спасибо, сэр», когда из нее выбираешься. Он это любит. Понял?
– Понял.
– Третье, и самое важное: подстриги свои чертовы космы. Джо Кэфферти ненавидит хиппи.
