Камилла Гребе - На льду
Все будет хорошо, думаю я и тянусь за книгой Луи-Жака Доре о языке и культуре инуитов. Рассеянно листаю книгу, слушаю, как подтаявший снег падает с крыши и глухо приземляется на карниз. Это миф, что у инуитов много названий для снега. Это все придумали западные европейцы, которые романтизировали отношение примитивных народов к природе. У инуитов не больше слов для снега, чем в других «северных» языках. К тому же не существует единого языка инуитов. В арктических частях Аляски, Канады, Сибири и Гренландии говорят на множестве языков и диалектов.
Но у людей есть потребность все упрощать, так им проще воспринимать действительность. Тем же самым мы занимаемся и в полиции. Упрощаем, пытаемся понять, ищем связи и закономерности в запутанных материалах дела. И совершаем одни и те же ошибки. Приписываем людям несвойственные им черты, подгоняем действия под привычные нам модели поведения только потому, что это вписывается в наши рамки мировосприятия.
Я снова думаю об убийстве Кальдерона десятилетней давности. Что мы тогда упустили? Как наши предубеждения помешали нам разглядеть истину?
Робкий стук в дверь прерывает ход моих мыслей.
– Завтрак? – спрашивает Гунилла.
– С огромным удовольствием. Я умираю с голоду, – искренне отвечаю я. Впервые за несколько месяцев я испытываю настоящий голод.
Эмма
Месяцем ранееЯ еду на работу на метро и пытаюсь свыкнуться с мыслью о беременности. Ребенок Йеспера, наш ребенок, у меня в утробе. Глубоко внутри в темноте прячется маленький головастик и ждет, когда превратится в человека. Это просто уму непостижимо.
Я никак не могу поверить, что беременна и что речь идет теперь не только обо мне и Йеспере. Теперь мне придется решать, оставить ребенка или нет. И это означает, что нельзя будет просто так забыть отношения с Йеспером и идти дальше. Он имеет право знать, что у него будет ребенок. Даже последний негодяй и подлец имеет на это право.
Мне нужно его отыскать и рассказать, что я беременна. Придя на работу, я нахожу Манур и Ольгу в подсобке. Они пьют кофе. Бьёрне не видно, магазин открывается только через двадцать минут, – лучшее время для завтрака.
– Кофе? – спрашивает Манур.
– С удовольствием.
Я стягиваю куртку и сажусь за стол. Манур осторожно ставит передо мной горячую чашку. Когда она наклоняется, волосы закрывают лицо, как занавес. У нее такие красивые волосы. Им можно позавидовать.
– Где Бьёрне? – интересуюсь я.
– Понятия не имею, – отвечает Ольга. – Наверно, опаздывает.
– Опаздывает? Он никогда не опаздывает. Может, заболел? – предполагаю я.
– Что-то я сомневаюсь, – бормочет Манур. – У него не было ни одного отгула за шесть месяцев.
Становится тихо. Я пью горячий кофе и пытаюсь прогнать прочь тошноту. Стараюсь не думать о незваном госте у меня внутри.
– А у Эммы десять дней по болезни в этом месяце, – строго говорит Ольга и смотрит на Манур. В ее голосе нет ни сочувствия, ни раздражения, она просто констатирует факты. Таким же голосом она могла бы сообщать покупателю цену трусов, которые ему приглянулись.
– Ничего страшного, – говорит Манур и легко касается моей руки.
– Ничего страшного? Её могут уволить, – возражает Ольга.
– Я болела, – отвечаю я.
– Им на это наплевать, – продолжает Ольга, как будто я сама этого не знаю. Вид у нее такой, словно она говорит что-то само собой разумеющееся неразумному ребенку. Ногти, которыми она постукивает по крышке стола, словно живут собственной жизнью. Они такие длинные, что ими можно пользоваться как холодным оружием.
– Работу нужно бояться. И даже если болеешь, все равно выходить. Прикладывать усилия, – произносит Ольга, выделяя тоном каждое слово.
– Ты хочешь сказать «бояться потерять»? – поправляет Манур, но Ольга ее не слушает.
– Нужно во всем прикладывать усилия. Порой приходится делать вещи, которые тебе не нравятся, ради спокойствия в доме. Например, чтобы Алекс был в хорошем настроении, я первым делом по возвращении с работы делаю ему минет.
– Разве эти вещи можно сравнивать? – возражает Манур.
– По моему мнению, нужно прикладывать усилия – и дома, и на работе.
Манур ее слова явно разозлили. Она поднимается, резко ставит кружку в раковину, расплескивая кофе.
– Ты совсем из ума выжила? Тут тебе не Россия, – заявляет она и выходит из комнаты, оставив после себя шлейф душного парфюма.
– Что это она так завелась? – недоумевает Ольга.
– Не знаю.
– Может, потому что она мусульманка?
– Может.
Мы обдумываем реакцию коллеги. Звонит телефон. Манур успевает первой взять трубку. Видимо, она была рядом с кассой.
– Будешь просить прощения? – спрашиваю я.
– Прощения? С какой стати? Это она неправая.
– Не права, – поправляю я.
– Не важно. Она считает себя лучше других, потому что учится в университете.
Ольга сжимает губы и скрещивает руки на груди. Шаги за дверью. Это Манур. По ее виду я понимаю: что-то случилось.
– Это Бьёрне, – выдыхает она. – Он попал под автобус. Он жив, но проведет в больнице не меньше месяца.
Мы с Ольгой молчим. Мы ненавидим Бьёрне, но зла ему не желаем. При мысли о его тощем теле под колесами автобуса меня снова тошнит.
– Бедный Бьёрне, – шепчет Ольга.
– Да, бедный, – повторяет Манур.
– И что теперь? – спрашиваю я.
– Мы отвечаем за магазин, – говорит Манур и выпрямляет спину. – Они попросили меня быть за главную до его возвращения.
Я гадаю, действительно ли ее назначили главной или просто она первой ответила на телефон и вызвалась сама заменить Бьёрне.
– И еще кое-что, – добавляет Манур, – журналисты опять пасут нашего дорогого начальника. Если они будут звонить, нам нельзя с ними общаться. Отвечать, чтобы обращались в главный офис.
– Плохой мальчик опять нашалил? – ухмыляется Ольга.
Манур пожимает плечами:
– Понятия не имею.
Ольга не сдается:
– Твоя подружка в отделе персонала. Ты же говорила, что она его проверяет.
– В финансовом отделе. Да, они проверяют информацию о том, что он устроил свой день рождения за счет компании. Но мне она ничего не рассказывает.
Мой ланч состоит из салата в пластиковой коробке. Креветки такие безвкусные и мелкие, что трудно представить, что они когда-то плавали в море. Больше похоже, что их сделали из муки и бульонного кубика.
Я сижу за компьютером в комнате для персонала. Слева дверь в чулан. Стол завален журналами и пластиковыми мисками. Еще одна миска с креветками на дне стоит в раковине.
Я вытираю руки салфеткой, подвигаю клавиатуру и гуглю Йеспера Орре. Первая статья в результатах поиска: «Йеспер Орре обвиняется в сексуальных домогательствах». Я открываю статью. Женщина, которая несколько лет «работала с Йеспером», обвиняет его в приставаниях. В статье не написано, кто она и где работает, но, судя по всему, она из главного офиса. Может, секретарша, может, маркетолог. Йеспер и компания не комментируют обвинения, но «надежные источники информации» сообщают, что в компании проводится внутреннее расследование. Я обдумываю прочитанное. Почему-то статья выводит меня из себя. Йеспер часто рассказывал, как ему приходится нелегко. Что все люди в его окружении делятся на две группы. Первую он называл люди-да. Они старались быть ближе к нему. Вторую – люди-нет. Они все время ставили ему палки в колеса. Иногда люди-да превращались в людей-нет, когда не получали от него того, чего хотели. Полагаю, женщина принадлежала ко второй группе. Йеспер – желанная добыча. Обвинение в сексуальных домогательствах – прекрасный способ отомстить за обиды и привлечь к себе внимание. Йеспер был прав. Быть наверху трудно и одиноко. Никому нельзя доверять. Но что, если я ошибаюсь? Что, если я знаю его не так хорошо, как мне кажется?
Я смотрю на текст на экране. Мое внимание привлекает имя в самом низу. Андерс Йонссон. Почему оно кажется мне знакомым? Где я могла его слышать? И тут меня осеняет. Это тот самый журналист, который приходил в магазин и хотел расспросить меня об условиях труда. У меня осталась его визитка. Она лежит в хлебной банке вместе со счетами.
Манур входит в комнату и садится напротив.
– Что ты делаешь? – спрашивает она. Я быстро закрываю браузер.
– Ничего особенного. Интернет дома не работает. Она кивает.
– Все в порядке? – спрашиваю я. – Ты сильно разозлилась на Ольгу.
Манур вздыхает и закатывает глаза.
– У Ольги такие старомодные представления о женщинах. Они меня жутко бесят. Иногда кажется, что она приехала сюда прямо из девятнадцатого века. Согласна?
Я задумываюсь. Ольга необычная, это правда. Я раньше не обращала внимания на ее взгляды о роли женщины. Но она довольно бесчувственная. Некоторые ее замечания больнее пощечин.
– Я об этом не задумывалась, – признаюсь я.
– А я да.
– Можно мне уйти пораньше сегодня? – спрашиваю я.