Всеволод Каринберг - Матрица или триады Белого Лотоса
"...Что за мной стоит? За мной все разбито, сожжено и растоптано. Но я свободен. Я могу вдохнуть в тебя такие идеалы, о которых ты и не подозревал. А потом низвергнуть в такую безнадежность, которой ты и не знал еще. Что за мной стоит? За мной стоит весь этот мир. Он - моя жизнь, я - боль его".
Цинкограф, или задумчиво о Кризисе либерализма в России
Вызывает Андропов, которого в редакционно-журналистских кругах считали интеллигентным либералом, редактора "Известий" на ковер.
- Что это у вас, взрастили нового Шукшина в цинкографии, фельетончики пишет. А что потом с ним делать, когда начнет ваять нового ущербного богатура, как Василий - Разина? Все стараетесь заячий тулупчик подарить очередной капитанской дочке. А кто вам его дал, кто вам деревеньку с сотней душ отписал? Власть хотите поменять, а на ШТО...?
- Дак, он цинкограф у нас, а литературный процесс под контролем.
- В жопу ваш литературный процесс. Мы тут стараемся, надо БАМ Брежневский достраивать, а нам пришлось целую Забайкальскую дорогу переносить из-за этих щелкоперов, что Хрущев развел, лагеря вдоль старой нижней портили светлую ленинскую мечту коммунизма.
- Дак, он литературой занимается в литобъединении молодежном.
- Сука, а еще прикасается к цинковым портретам вождей, строгает им рамки.
- Это случайно, что ВЫ попали на один цинковый лист с траурным Брежневым. Это фотограф его снял над работой, для внутреннего пользования. Задумчивого.
- Вся ваша литература - гавно!
- А Пушкин, Лермонтов, Достоевский...
- Закрой хайло, сюда слушай.... Нет литературы, есть писанина по поводу литературы. Нет мировой иностранной литературы, ты понял!? А то прикрою твою лавочку на х....
- Она по тиражам кормит редакцию.
- Это Я - вас кормлю, а вы, суки, бегаете в Елисеевский в рабочее время.
- Дак, мы...
- Всё, чтобы быстро разобрались с писакой. Героев нашего времени вам, что ли не хватает? На один квадратный километр, не слишком ли много? А то, вон, рядом Сытинский литинститут таких "Абаев" клепает, со всего Союза, много приходится от обороны отрывать, е-П вашу мать!
Андропов, на мнение политических редакторов о его интеллигентности, любил цитировать слова пулеметчика из фильма Алексадрова "Чапаев": "Хорошо идут, интеллигенция".
Пасека на Кие или граница
Из-за Уссури дул теплый сильный, но постоянный, ветер, и сбивал мелкую стружку из-под рубанка. Глаза чувствуют напор, когда смотришь на рвущиеся высокие заросли крапивы и конопли за избушкой, непрерывная стена ветра напирает на грудь. Старые дубы на пасеке гудят ровно, словно собираются взлететь в небо. Сиреневое облако перерезало надвое багровое закатное солнце, оно, быстро увеличиваясь, погружалось за горизонт бескрайнего Китая.
Трава на точке ложится и разбегается ветровыми прядями, как быстро она выросла в течение несколько дней. Ветер дул весь день. Серые дощечки золотились и разглаживались под каждым взмахом рубанка, высвобождая запах смолистых солнечных досок.
Появился откуда-то из кустов серьезный и удивленный Шарик, смотрел на мою работу, но так как я ничего не говорил и не обращал на него внимания, он опять убежал по своим делам, тряся шерстью на ляжках. Днем я притронулся чуть к вчерашнему супу, лапша с уткой, которую подстрелил на протоке, и почти все вылил Шарику, - собака должна иметь свой дом, т. е. получать пайку за привязанность к месту.
Под вечер стало на редкость тихо, ветер внезапно стих. Облака, несущиеся весь день со стороны Китая, остановились, их чернильные пятна, розовевшие по краям, сбились к горизонту. Расколол на дрова дубовый чурбачок, от поленьев пахнет солеными огурцами, удивительно, как обострилось обоняние. Поставил на два кирпича на огонь закопченный чайник, который вынес из избушки, не хочется топить печь в ней, ночью будет душно.
К омшанику прошелся, взял грабли и с точка начал убирать нападавшие за день, сбитые ветром мелкие веточки, сгребать к костерку прошлогодние листья. В замершем воздухе поплыл сизый дымок среди потерявших тень вечерних деревьев. Шарик, наконец, утих у крыльца, изредка приподнимая светлые брови над глазами, и поудобнее укладывая морду на протянутые лапы.
Вдруг над пасекой зажегся мягкий сиреневый свет, непонятно было, откуда он шел, солнце село в другой стороне. Он осветил траву, деревья и неровные ряды совхозных разнокалиберных уликов на точке. Дальние сопки Хехцира, где вояки говорят прячут в заповеднике ядерные отходы, стали рыжими, а над Китаем над четкой гранью облака, поднялось зарево багрового цвета, и протянулись в зенит лимонно-желтые и нежно-голубые полосы. Все вокруг преобразилось, приобрело торжественный, величественный и ... театральный вид, как на освещенной софитами сцене. Каждый предмет на пасеке наполнился неведомым ранее смыслом. Тучный дуб с желтеющими молодыми листочками, костерок с голубым дымком под ним, уходящим в небо, и тлеющими огненным узором старыми листьями и сухими веточками. Аккуратная зелененькая липа рядом с темным срубом омшаника. Я спустился со ступеньки крыльца, Шарик поднял голову, но когда я вышел на круг точка, он не побежал за мной, понял, что я пошел погулять сам по себе и его присутствие не требуется, опустил морду снова на лапы и исподлобья наблюдает за мной.
За первым рядом уликов я увидел над травой стебелек с нераспустившимся бутоном саранки - желтой лилии. Свет и тишина, только из травы поднимаются и жужжат комары.
Небесный свет также неожиданно исчез, как и появился. Всё прошло и стало быстро темнеть. Дальние сопки стали ниже, как будто земля вздохнула навстречу вечернему покою.
Я прошел к дому, посидел еще на крыльце, выпил чашку чаю с хлебом и медом. Не могу пить из кружки, как мой пчеловод, ушедший еще с утра к подруге в далекий поселок. Опять придет ночью пьяный и будет собаку бить, и заставлять ее подползать к себе на брюхе. Зашел в избу, запах керосина примешался к запаху ночи, засветил лампу на тесаном столе, пододвинул ее к окну, чтобы видно было на равнине издали. Сел на лавку, опять тишина навалилась.
"Зачем я здесь? Случайно это или нет? Случайно моя жизнь протекает здесь или могла бы быть в этот момент в другом месте? И вообще имеет ли смысл - где быть? Я могу представить себя в поселке имеет ли это значение? Это просто мысли и желание чего-то другого а ведь жизнь моя здесь Чувства мои привязаны к этому столу да что чувства реальный мир вокруг меня Я вижу темную высокую кровать за печью что посередине низенькой избы синее окошко с черными деревьями за ним шершавую поверхность стола чувствую пальцами границы своего тела ощущаю слышу как удаляется и приближается комар к моему уху негодяй обоняю уютный запах надо немного привернуть чуть коптящей лампы За дверью поскребывает собака И не надо ее впускать пчеловод не любит этого но ей скучно одной за дверью".
Встал, открыл, впустил "Шарика". Собака пробежал по полу и улегся под кроватью.
А ведь это еще не полная реальность! Ведь когда я "слышу" я весь обращаюсь в слух вот что-то изменилось в окружающем я поворачиваю туда глаза И постоянно сознание фиксирует это переходит с одного на другое Тело может делать одновременно многое но сознание фиксирует только одно Но тело принадлежит этому миру в отличие от сознания которое принадлежит "мне" Тело живет сознание фиксирует А что если сознанию позволить следовать за телом не мешать ему... тогда я буду сознавать каждый миг "своей" жизни... а это есть... реальность мира и "меня" "самого"... мешают... надо убрать мысли... и тогда...".
Переступить границу "ничто", как переступить границу смерти. Мысль, страшащаяся и сотканная из реальности бытия, есть поток всеобъемлющий и всеединый. Но это уже не "твое" бытие, это уже не поток "мыслей", - это бытие в котором возможно все.
Вышел под звездное небо. На лужайке распустилась лилия. От болотистой равнины вместе с холодным туманом тянет арбузной свежестью.
КГБэшник направил в глаза свет лампы и начал допрос, "кто тебя направил в погранзону", "с кем ты связан", "что говорил пасечнику". Но я быстро понял, чего он хочет, - его интересовал феномен, который появлялся вчера в небе, закрытое постановление по всем госструктурам предписывало, чтобы первыми с "инопланетянами" встретились представители советской власти.
Муза и Экклезиаст
Уже за полдень, солнце высушило начисто пространство тайги. Стратегическое шоссе ведущее в никуда, не проходящее ни одного жилого поселка, так называемая Находкинская трасса, строившаяся после событий на Даманском, давно осталось в тупике на Мухен. Дорога теперь вьет кольца среди безмолвных сопок, незаметно подбираясь к перевалу на Бикин. Сердце лопается в ушах, из пересохшего горла вырывается тяжелое частое дыхание, словно выворачивается из груди рыдание, подъем по дороге утомил. На вершине перевала воздух струится - это не ветер, рождающийся от земли, а свободный поток - и он приносит облегчение. Вокруг гравия дороги смыкается темнохвойная тайга.
