Мартин Смит - Залив Гавана

— Бога?

— Команданте, — Эрасмо изобразил, будто поглаживает бороду.

— Фиделя?

— Кажется, ты потихоньку врубаешься. Куба — это одна большая семья с чудесным, заботливым папой-параноиком. Хотя это описание сгодится и для Бога, кто знает? А ты сам где служил?

— Германия, Берлин. — Два года Аркадий занимался радиоперехватом с крыши отеля «Адлон».

— ГДР — оплот социализма.

— Скорее, развалившаяся под натиском урагана дамба.

— Все превратилось в пыль. Ничего не устояло, кроме бедной Кубы. Теперь она одна — как девушка в лохмотьях.

Они выпили. На Аркадия, не евшего весь день, пиво подействовало, как обезболивающее. Он вспомнил о том чернокожем рыбаке, которого Ольга Петровна видела с Приблудой… Может быть, укрыться в посольстве, пока не стемнело — время еще есть.

— Я хочу познакомиться с Монго.

— А ты что, его не слышишь? — Эрасмо выключил радио, и Аркадий услышал звук, напоминающий ритмичное перекатывание камней в шуме прибоя.

Аркадий не был готов к тому, что он увидит, входя в дверь дома сантеро. Когда русским рассказывали о Кубе, все, что можно было услышать — истории про Че и Фиделя, о чернокожих кубинцах почти ни слова. Они были бандитами… Да и вообще единственные чернокожие, встречавшиеся в Москве, — это отчаянно мерзнувшие африканские студенты Университета имени Патриса Лумумбы. Музыканты в комнате сантеро выглядели иначе. Черные, с испещренными морщинами лицами, в белых бейсболках, из-под которых свисали дреды-косички. Монго выделялся зеленой кепи. Неправильные тени колебались в свете зажженных свечей.

Вся комната плыла в свете сорока или пятидесяти свечей, расставленных на столике и вдоль деревянной стенной панели. Барабанщик лениво отбивал ритм по деревянным ящикам, на которых он сидел, двое других наклонили головы, чтобы слышать звук высоких узких барабанов, по которым они тихонько постукивали, а Монго потряхивал бутылью из высушенной тыквы, украшенной ракушками. Колокольчики, барабанные палочки, погремушки лежали у его ног. Он положил бутыль из тыквы, поднял металлическую тарелку и ударил по ней стальным стержнем, вызвав звук настолько чистый и звонкий, что Аркадий не сразу признал в этом музыкальном инструменте лезвие мотыги. Поверхность зеркала закрывала скатерть. Когда Аркадий попытался приблизиться к Монго, толстяк в клубах сигарного дыма оттеснил его и Эрасмо.

— Сантеро… — объяснил Аркадию Эрасмо. — Не волнуйся, они только разогреваются.

Механик переодел свой рабочий комбинезон, сменив его на белую сорочку в складках на груди.[13]

— Верх кубинского протокола, — похвастался он, но с предательски грязными руками и бородой он выглядел, как корсар в инвалидной коляске. Он проехал кухню и коридор, ведя Аркадия в расположенный позади дома внутренний двор, где под двумя тонкими пальмами, скрещенными в виде буквы «X», сидела пожилая негритянка в белой юбке и пуловере с надписью «Майкл Джордан». Она что-то помешивала в котле, стоящем на углях. У нее были седые, коротко стриженные волосы.

— Это Абуелита[14]— сказал Эрасмо. — Она не только здесь для всех бабушка, но и еще член КЗР нашего квартала. КЗР — Комитет по Защите Революции. В основном члены комитета — информаторы, но нам повезло с Абуелитой, она строго следит из своего окна, начиная с шести утра, и ничего не видит весь день.

— Она когда-нибудь видела Приблуду?

— Спроси сам, она говорит по-английски.

— Вы встречали русского из соседнего дома?

— Нет… Если бы я что-то подобное заметила, то должна была бы немедленно доложить об этом полиции. Он же снимает комнату у кубинца, а это противозаконно. Но могу сказать, он был отличным парнем.

В жарком булькала свиная голова. Эрасмо поднесли бутылку, он сделал большой глоток и передал бутылку Абуелите, которая с изяществом отпила из нее и предложила Аркадию.

— Что это? — спросил он ее.

— Ром, — ее взгляд задержался на полоске пластыря. — Тебе как раз кстати.

Аркадий думал, что к этому времени он уже благополучно расположится где-нибудь в посольстве с чашкой чая, но он сам выбрал этот «гостеприимный» дом. Он отхлебнул и закашлялся.

— Что в нем?

— Ром, соус чили, чеснок, яички черепахи.

С каждой минутой прибывало все больше людей: белых столько же, сколько чернокожих. Кубинцы шумно вваливались во двор, будто шли на вечеринку, немногие с мрачной преданностью религиозных фанатиков, большинство же с видом театралов в ожидании грандиозного шоу. Единственной, пришедшей без тени эмоций на бледном личике, была черноволосая девушка в джинсах и рубашке с надписью «Tournee de Ballet». Ее сопровождал светлокожий кубинец с голубыми глазами, волосами, посеребренными на висках, одетый в офисную сорочку с короткими рукавами.

— Джордж Вашингтон Уоллс, — представил его Эрасмо.

— Аркадий.

Он не был кубинцем по происхождению, а его американское имя было смутно знакомо Аркадию. Вслед за Уоллсом явился турист со значком в виде кленового листа и затем тот, кого Аркадий хотел видеть меньше всего на свете — сержант Луна. Это был другой Луна, из ночной жизни Гаваны, в льняных брюках, белых туфлях, в военной рубашке, подчеркивающей рельефные мускулы. Аркадий непроизвольно съежился.

— Мой дорогой друг, мой очень добрый друг, я и не предполагал, что ты так быстро оправишься. — Луна обнял одной рукой Аркадия, а другой девушку, чьи волосы и кожа слились в одном янтарно-золотистом цвете. Она была очень сексуальна в своих эластичных брючках, открытом топе, с ярко-красными ногтями, — так извивалась под рукой Луны, что Аркадий не удивился бы, если из ее пупка вывалился рубин.

— Хеди, — сама представилась красавица.

Луна с интимным видом придвинулся к уху Аркадия:

— Я должен тебе что-то сказать.

— Говорите.

— В русском посольстве нет никакого Зощенко.

— Я солгал, извините.

— Да, ты соврал, и ты ушел из квартиры, в которой я велел тебе оставаться. Теперь ты здесь веселишься, а я не хочу, чтобы ты испортил кому-то эту ночь. Но нам придется обсудить, как ты будешь добираться до аэропорта. — Луна почесал подбородок коротким ножом для колки льда. Аркадий понимал дилемму сержанта. С одной стороны, он хотел быть приветливым хозяином, с другой — его переполняло желание воткнуть этот нож ему в лицо.

— Я не прочь прогуляться, — ответил Аркадий.

Хеди захохотала так, будто он сказал нечто смешное. Это не понравилось сержанту, и он сказал ей на испанском нечто, заставившее кровь отхлынуть от ее лица. Затем он опять повернулся к Аркадию:

— Так ты не против прогуляться?

— Нет, ведь я почти не видел Кубы.

— Ты хочешь увидеть больше?

— Мне показалось, что это красивый остров.

— Ты, должно быть, сумасшедший.

— Может быть и так.

Девушку в рубашке с надписью «Tournee de Ballet» звали Исабель, она свободно говорила по-русски. Она спросила его, правда ли, что он остановился в квартире Приблуды.

— Я живу над ним. Сергей обещал мне, что получит для меня письмо из Москвы. Оно пришло?

Аркадий, озабоченный присутствием Луны, не сразу нашел, что ответить.

— Увы, нет никаких писем.

У сержанта, похоже, нашлись другие дела. Поговорив с Луной, Уоллс сказал своему другу со значком в виде кленового листа:

— Настоящее действо начнется через минуту.

— Если бы я говорил по-испански.

— Ты же канадец, и тебе это совсем не нужно. Инвесторам не обязательно знать язык, — важно произнес Уоллс. — Имей в виду, сейчас все хотят вложить сюда деньги: канадцы, итальянцы, испанцы, немцы, шведы, даже мексиканцы, все, кроме американцев. Скоро здесь начнется настоящий экономический бум. Здоровые, хорошо образованные люди. Технологическая база. Латинская Америка сейчас популярное место. Зацепись здесь, пока есть возможность.

— Он грузит меня второй день подряд, — сказал канадец.

— Кажется, он знает, о чем говорит, — отреагировал Аркадий.

— Сегодня мы организовали кое-что народное для моего друга из Торонто.

— Это будет отвратительно… — сказала Исабель Аркадию.

— Исабель, сейчас мы говорим на английском ради нашего канадского друга, — Уоллс произнес это очень дружелюбно. — Ведь я же обучал тебя английскому. Даже Луна говорит по-английски. Ты же можешь немного говорить?

— Он обещает увезти меня в Америку, — сказала Исабель. — Но сам-то не может туда вернуться.

— Похоже, представление должно сейчас начаться. — Уоллс повел всех назад в дом, звуки барабанов стали громче и ритмичнее. — Аркадий, я кое-что упустил. Что вы здесь делаете?

— Пытаюсь привыкнуть.

— Хорошее занятие, — Уоллс поднял оба больших пальца.

Все барабаны были разными — высокий «тумба» в форме песочных часов, двойные и узкие тамтамы — каждый взывал к разным духам Сантерии или Абакуа,[15] «марака» — чтобы вызвать дух Чанго,[16] бронзовый колокольчик для Ошун;[17] звуки смешивались, как если бы смешивали напитки.