Саския Норт - Побег из Амстердама

— Мария… Ну не будь же такой наивной.

Она быстро пошла на кухню и хлопнула в ладоши:

— Так, детишки! Тетя Анс уложит вас спать. Я знаю очень интересную сказку и расскажу ее сразу, как наденете пижамки.

Вниз она так и не спустилась. Я убрала со стола, вымыла посуду, сварила кофе, зажгла в комнате свечи, подбросила дров в камин и ждала ее, чтобы поговорить, объяснить ей, почему я доверяла Геерту, но она так и не появилась.

В конце концов я включила телевизор и посмотрела какую-то дурацкую передачу, в которой шестерых молодых людей поселили на роскошной вилле в Испании, и теперь они по очереди запросто прыгали к друг другу в постель, приглашая весь мир на это полюбоваться. «Это же просто игра», — с улыбкой сообщил до противности уверенный в себе парень, и я взбесилась. Я бесилась от всего. Этот тип, играющий в грязные игры со своими соседями. Люди, которые на это смотрели. Стремительно растущий аппетит к «жареному» во все мире. То, что психологические игры превратились в народную забаву. Моя сестра с ее упертым всезнайством, ее обиженное лицо. Но больше всего я злилась на себя.

Глава 24

Я не могла уснуть. Я так завелась, что все мои мышцы протестовали против отдыха. Я решила выкурить еще сигарету на балконе, завернувшись в одеяло. Ветер успокоился, и на небе высыпали звезды. В детстве я каждую неделю видела с балкона падающие звезды, Анс не видела их никогда, и это ее очень злило. У меня почему-то хватало времени и терпения часами наблюдать за огоньками, пытаясь представить себе, что́ они есть на самом деле — бесконечность. Анс была слишком занята — надо было расставить ботинки по порядку и рассадить кукол по ранжиру.

Я скучала по своему дому. По комнате со старинным красным креслом, в которым я так любила сидеть поперек, положив ноги на вытертый подлокотник. Скучала по своей музыке. Энн Пиблз. Тихонько я стала напевать из «Steal Away»: I have to see you, somehow, wooh, not tomorrow, but right now.[4]

От этого мне становилось еще грустнее. Я тосковала по своей жизни в Амстердаме. Так захотелось проехать по городу и сделать покупки на рынке Алберта Кейпа. Порепетировать с группой и пособачиться с Мартином. Выпить потом по рюмочке в кафе «Лушье». Пожарить картошку для детей в своей собственной кухне. У меня, в сущности, была замечательная жизнь. Здорово было петь с группой раза два в неделю, получать свои деньги за озвучивание роликов, а остальное время сидеть в свое удовольствие с детьми. Я просто жила, не задумываясь всерьез ни о чем. И вдруг все это у меня отняли. У меня не оставалось времени горевать о потерянном ребенке и потерянной любви. Чего он хотел от меня? Зачем все это? Или Анс права, и мне действительно надо опасаться Геерта? А разве мне было с ним страшно?

Да, было однажды, и не так уж давно. В порыве ревности он смахнул со стола чайник и швырнул тарелку мне в голову. Он слишком много выпил, и когда пришел домой, я как раз говорила по телефону с Мартином. Мы смеялись над какой-то чепухой, а он подумал, что это над ним. Я рассердилась на него. Это было последней каплей. С этого момента я уже точно знала, что дальше так продолжаться не может. Что я должна что-то решить.

Я дрожала, несмотря на одеяло, и вернулась в комнату. Мейрел и Вольф спали рядом. Спокойно и доверчиво. Я села на их кровать и погладила теплую, мягкую щечку Вольфа. Они казались такими ранимыми, такими хрупкими и беззащитными. Может быть, Анс права. Может быть, действительно будет лучше, если мы на некоторое время скроемся от Геерта.

Между тем была половина третьего ночи, и я уже целый час стояла в раздумьях, надо ли мне говорить с ней. Все-таки надо. Я не смогу уснуть, пока не поговорю с ней. Я не могла переносить, когда она на меня сердилась. Она, конечно же, поймет, если я ее разбужу.

Страх сковывал все мое тело, я должна была избавиться от него, я должна была поговорить с кем-нибудь. Мне нужно было знать, что я не одна, что Анс не отвернулась от меня.

Я поднялась по лестнице, босые ноги так замерзли, что я их едва чувствовала. Я остановилась перед дверью ее спальни. Почему так происходит? Я взрослый человек, а чуть что, сразу хватаюсь за подол своей сестры, как сопливая девчонка. Что со мной случилось? Я начала дрожать и всхлипывать и съехала по стенке на пол. У меня не хватало смелости постучать к ней в дверь, я не могла признаться, что мне страшно и я прошу ее утешить меня.

Ее кровать заскрипела, и я услышала шаги по деревянному полу. Дверь открылась. По лицу Анс я поняла, что она тоже не спала.

— Мария, что ты?

— Прости, что я тебя разбудила. Но я не могу спать. Я не хочу ссориться с тобой.

— Пойдем сядем. Ничего. Я не спала.

Я села рядом с ней на кровать.

— Вот, выпей-ка глоточек.

Она дала мне стакан воды и накинула на меня свой халат. Я посмотрела на фотографии на ее ночном столике. Вот они вдвоем с Мартином на пляже солнечным днем. Анс в красном купальнике прильнула к загорелому, прожженному солнцем телу. Она улыбается, он смотрит серьезно. Его светлые волосы зачесаны назад, он хмурится и щурит глаза от солнца. В его лице было что-то дьявольское. Я этого никогда раньше не замечала, но на этой фотографии он был похож на ястреба. Острый нос, тяжелые брови и глубокие складки вокруг рта.

На другой фотографии была наша семья. Отец, гордый и смеющийся, стоит за матерью, которая улыбается с отсутствующим взглядом, зажав в руках спящего младенца. Наш братишка. По обеим сторонам от нее стоим мы с Анс. Анс лет десять, она нескладно длинная и худая, в уродливом розовом платье, мрачно смотрит в камеру. Я стою с другой стороны, пухлый карапуз в пышном белом платье, смущенно улыбаюсь рядом с отцом. Эта фотография, должно быть, была сделана 25 лет назад. В 1976 году. Это было время джинсов-клеш, моды на коричневое с оранжевым, туфель на платформе и бакенбардов. Но только не в нашем доме. Мы ходили в безвкусных платьях, которые мать с увлечением кропала на своей швейной машинке из дешевых синтетических тканей.

— Я не должна была так сердиться. Прости.

Анс положила руку мне на колено, и я вздрогнула от ее прикосновения.

— Как ты напряжена, — сказала она и придвинулась ко мне сзади. Потом она стянула мне халат с плеч и стала их тихонько массировать.

— Сядь прямо. Расслабь-ка руки. Расслабь шею. Тебе придется вынести еще много всего.

Большими пальцами она описывала круги по моей шее, по направлению к лопаткам, потом с силой провела вдоль шеи и спинных позвонков. От ее движений я стала чувствовать еще большее напряжение.

Я совершенно не переношу интимностей с женщинами, даже с моей сестрой. Но я не решалась попросить ее перестать.

— Я думала, ты спустишься, чтобы поговорить, — начала я.

— У меня как-то всего перевалило через край. Согласись, Мария, встречаться с Геертом сейчас совсем неразумно.

Она дотронулась до меня, и моя кожа отозвалась болью на это прикосновение. Я сбросила ее руки и опять запахнула халат на плечах.

— Здесь можно курить?

— Давай. Но лучше все-таки у двери. — Она встала, чтобы открыть балконную дверь, и жестом показала, чтобы я дала ей прикурить.

— Это не Геерт. Не знаю, почему я так в этом уверена, но я не думаю, что это кто-то, кого я лично знаю. Это психопат, которого заклинило на том, чтобы пугать женщин. Я тут недавно читала в газете, что такой же идиот преследует кого-то из «Спайс герлз». Так бывает. Какой-то чудак, который думает, что мы с ним как-то «особенно» связаны. Который выдумывает обо мне…

Анс жалостливо посмотрела на меня:

— Я думаю, тебе хочется в это верить. Но давай по-честному: ты же не «спайс герл». Ты не выступаешь по телевидению, о твоей частной жизни не пишут газеты. Конечно, ужасно думать, что тот, кого ты любила и кому доверяла, сейчас посылает тебе страшные угрозы. Но надо мыслить реально… Я каждый день вижу женщин, которых истязают и которым угрожают их бывшие. Мужчин, которые начинают распускать руки, как только женщина говорит, что оставляет его. Интеллигентные, успешные мужики, зубные врачи, художники, менеджеры, мужчины всех сортов и мастей, которые не могут вынести того, что их женщина хочет жить дальше без него или что она выбрала другого. Все-таки самым логичным объяснением было и есть, что за этим стоит Геерт…

— Зачем же тогда он звонит мне? Почему он так искренно расстроен?

— Может, он раскаивается. Это с ними частенько бывает. Сначала изобьют женщину до полусмерти, а потом начинают ныть, потому что им ее, видишь ли, жалко стало. А на следующий день все сначала. Это двуличные мужчины, они не могут держать свои эмоции в равновесии. С одной стороны, они ненавидят женщину, с другой — обожают. Готовы убить ее, но в то же время любят.

Я подумала о ссорах, которые были у нас с Геертом последние полгода. Вечером после выступления мы приходили домой, и он начинал упрекать меня, что я флиртовала с кем-то из публики или из группы. Однажды он так разозлился на меня за то, что я продолжала разговаривать с каким-то мальчишкой, который вдруг положил мне руку на задницу, что пробил кулаком шкаф для белья и сломал запястье и после этого не мог играть шесть месяцев.