Майкл Роботэм - Подозреваемый
– Кэтрин сделала заявление, что я домогался ее под гипнозом. Через несколько часов она отозвала иск, но все равно началось расследование. Это было всего лишь недоразумение.
– Как это возможно?
Я рассказываю ему, как Кэтрин приняла мой профессиональный интерес за личный, о ее поцелуе и смущении. О ее злости.
– Вы ее отвергли?
– Да.
– И она подала на вас жалобу.
– Да. Я не знал об этом до тех пор, пока Кэтрин ее не забрала, но дознание все равно надо было провести. Меня временно исключили из штата, пока опрашивали работников и других пациентов.
– Все из-за одного письма?
– Да.
– Вы поговорили с Кэтрин?
– Нет. Она избегала меня. Я видел ее только однажды, перед самым ее уходом из Марсдена. Она принесла извинения. У нее был новый парень, и они собирались на север.
– Вы на нее не сердились?
– Я был в ярости. Эта история могла стоить мне карьеры. – Осознав, как резко это звучит, я добавляю: – Она была очень ранима.
Руиз достает блокнот и начинает что-то писать.
– Не придавайте этому такого значения.
– Я ничего этому не придаю, профессор, это просто информация. Мы оба с вами собираем сведения по крупицам до тех пор, пока из них не сложится цельная картина. – Переворачивая страницу блокнота, он нежно улыбается мне. – Удивительно, как много можно теперь узнать о человеке. Женат. Один ребенок. Не исповедует какую-либо веру. Получил образование в Чартерхаусе и Лондонском университете. Бакалаврская и магистерская степени по психологии. В тысяча девятьсот восьмидесятом году привлечен к ответственности за изображение свастики на Доме ЮАР во время демонстрации за освобождение Манделы на Трафальгар-сквер. Дважды задержан за превышение скорости на трассе М-сорок, один штраф за парковку, в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году отказано в получении сирийской визы из-за совершенного ранее визита в Израиль. Отец – известный врач. Три сестры. Одна работает в благотворительной программе помощи беженцам, проводимой ООН. Отец вашей жены покончил с собой в тысяча девятьсот девяносто четвертом году. Ваша тетя погибла при пожаре. У вас частная медицинская страховка, перерасход по счету в десять тысяч фунтов, и в воскресенье вам нужно заплатить налог на машину. – Он смотрит на меня. – Я не занимался вашими налогами, но думаю, что вы перешли к частной практике, потому что ваш домик должен стоить целое состояние.
Он подошел к сути. Весь трюк – это предупреждение. Он показывает, на что способен.
Его голос понижается:
– Если я узнаю, что вы утаили информацию, важную для следствия, я посажу вас в тюрьму. Сможете попрактиковаться, когда окажетесь в одной камере с парнем, которому нечего терять. – Руиз закрывает блокнот и засовывает его в карман. Дыша на ладони, он добавляет: – Спасибо за внимание, профессор.
14
Бобби Моран нагоняет меня в фойе. Он выглядит еще более помятым, чем обычно, на его пальто налипла грязь, из карманов торчат бумаги. Интересно, он просто не выспался или предчувствует что-то дурное?
Быстро моргая за стеклами очков, он бормочет извинения:
– Мне надо поговорить.
Я смотрю поверх его головы на настенные часы.
– У меня другой пациент…
– Пожалуйста…
Надо отказать. Нельзя позволять людям приходить просто так. Мина будет в ярости. Она прекрасно управлялась бы с делами, если бы не пациенты, пропускающие назначенное время и приходящие потом без предупреждения.
– Так каши не сваришь, – говорит она обычно, и я соглашаюсь с ней, даже не совсем понимая, что она имеет в виду.
Наверху я приглашаю Бобби сесть и наспех меняю свое утреннее расписание. Он кажется смущенным из-за всех затруднений, которые вызвал. Сегодня он другой: более приземленный, воспринимающий реальность лучше, чем обычно.
– Вы спрашивали меня, что мне снится. – Он смотрит на пятно под ногами.
– Да.
– Я думаю, со мной что-то не так. Я не могу отбросить эти мысли.
– Какие мысли?
– Во сне я причиняю людям боль.
– Как вы причиняете им боль?
Он жалобно смотрит на меня:
– Я пытаюсь не спать, я не хочу засыпать. Арки велит мне идти в кровать. Она не понимает, почему я смотрю телевизор в четыре утра, завернувшись в одеяло на диване. Это из-за снов.
– А что в них?
– В них случаются плохие вещи – но ведь это не значит, что я плохой человек. – Он ерзает на краешке кресла, его глаза бегают. – Девушка в красном платье. Она появляется в самые неожиданные моменты.
– В ваших снах?
– Да. Она смотрит на меня – сквозь меня, словно меня нет. Она смеется.
Его глаза, сверкнув, заметно расширяются и тон внезапно меняется. Ерзая в кресле, он поджимает губы и скрещивает ноги. Я слышу резкий женский голос:
– Итак, Бобби, не ври.
– Я не вру.
– Он прикасался к тебе или нет?
– Нет.
– Мистер Эрскин хочет услышать другое.
– Не заставляй меня говорить это.
– Мы не хотим терять время мистера Эрскина. Он проделал весь этот путь…
– Я знаю, зачем он приехал.
– Не говори со мной таким тоном, милый. Это невежливо.
Бобби засовывает свои большие руки в карманы и топает ногой. Он произносит тихим шепотом, прижав подбородок к груди:
– Не заставляй меня говорить это.
– Просто скажи ему, и мы пойдем обедать.
– Пожалуйста, не заставляй.
Он трясет головой, и все его тело содрогается. Поднимает глаза на меня, и я понимаю, что он вернулся в реальность.
– Вы знаете, что яички голубого кита размером с «фольксваген»-«жучок»?
– Нет, я этого не знал.
– Мне нравятся киты. Их так легко рисовать и вырезать.
– Кто такой мистер Эрскин?
– Я должен его знать?
– Вы упомянули его имя.
Он качает головой и подозрительно смотрит на меня.
– Вы с ним встречались?
– Я родился в одном мире. А теперь по пояс увяз в другом.
– Что это значит?
– Я должен удерживать вещи, я должен их удерживать.
Он меня не слушает. Его мысли движутся так быстро, что не могут сконцентрироваться на одном предмете дольше нескольких секунд.
– Вы рассказывали мне о своих снах. О девушке в красном платье. Кто она такая?
– Просто девушка.
– Вы ее знаете?
– У нее обнаженные руки. Она поднимает их и проводит пальцами по волосам. Я вижу шрамы.
– Как они выглядят?
– Это не важно.
– Важно!
Склонив голову набок, Бобби проводит пальцем по внутренней стороне рукава рубашки от локтя до запястья. Затем снова смотрит на меня. В его глазах ничего не отражается. Он говорит о Кэтрин Макбрайд?
– Откуда у нее эти шрамы?
– Она сама себя порезала.
– Откуда вы это знаете?
– Это знают многие. – Бобби расстегивает манжет рубашки и закатывает левый рукав. Потом протягивает мне руку ладонью вверх. Тонкие белые шрамы еле видны, но легко узнаваемы. – Они словно знак отличия, – шепчет он.
– Бобби, послушайте меня. – Я наклоняюсь вперед. – Что случается с девушкой в ваших снах?
В его глазах отражается паника, подобная растущей лихорадке.
– Я не помню.
– Вы знаете эту девушку?
Он качает головой.
– Какого цвета ее волосы?
– Каштановые.
– А глаза?
Он пожимает плечами.
– Вы сказали, что во сне причиняете людям боль. А этой девушке?
Вопрос слишком прямолинеен. Бобби с подозрением глядит на меня:
– Почему вы на меня так смотрите? Вы записываете разговор на магнитофон? Вы крадете мои слова? – Он озирается по сторонам.
– Нет.
– Тогда почему так смотрите?
И тут я понимаю, что он говорит о «маске Паркинсона». Джок предупреждал меня об этом. Мое лицо может становиться полностью неподвижным и непроницаемым, как у статуи с острова Пасхи.
Я отвожу взгляд и пытаюсь начать заново, но мысль Бобби уже пустилась в путь.
– Вы знаете, что год тысяча девятьсот шестьдесят первый можно написать перевернутым, и он будет выглядеть точно так же? – спрашивает он.
– Нет, я не знал.
– Такое снова случится в шесть тысяч девятом году.
– Мне надо узнать о вашем сне, Бобби.
– No comprenderás todavía lo que comprenderás en el future.
– Что это значит?
– Это по-испански. Ты пока не понимаешь того, что поймешь в конце. – Внезапно он морщит лоб, словно забыв что-то. Затем это выражение сменяется полным недоумением. Он не просто потерял нить рассуждения, он вообще забыл, зачем сюда пришел. Он смотрит на часы.
– Почему вы здесь, Бобби?
– Я не могу избавиться от этих мыслей.
– Каких мыслей?
– В своих снах я причиняю людям боль. Это не преступление. Это только сон.
Мы уже были здесь полчаса назад. Он забыл все, что случилось за это время.
Существует метод ведения допроса, иногда используемый ЦРУ, который называется «Техника „Алисы в Стране чудес“». Он основывается на полном изменении картины мира и разрушении всего знакомого и логичного. Следователь начинает с вопросов, которые кажутся вполне обычными, но на самом деле лишены всякого смысла. Если подозреваемый пытается, отвечать, второй следователь прерывает его, вставляя не относящиеся к делу и столь же бессмысленные замечания.
