Игорь Сахновский - Человек, который знал все

Вам я могу довериться!" Сорокадвухлетний Яша Исаакович обреченно кивнул и пошел ставить свет. Гейша принимала гинекологические позы, требуя, чтобы "все было резко". Ей хотелось выглядеть смертельно обольстительной. Яшу Исааковича задевало то, что бухгалтерша неумело побрила интимные места, и теперь они зияли ядовито-алыми прыщами. Короче говоря, творческий процесс имел свои трудности.

Другой случай неформального общения с клиентом Рывкин запомнил на всю оставшуюся жизнь. Этого клиента привели в наручниках. Точнее, сначала возник такой бесцветный, недопроявленный тип – из тех, кого Яша Исаакович называл мысленно "лица в штатском". Он явился зимним вечером, к самому закрытию ателье (очевидно, специально дожидался), и с порога заявил, что Рывкину придется задержаться ради срочного заказа. Нужно было не уважать самого себя, чтобы не возразить: "Что значит "придется"? Рабочий день кончился. Приходите завтра". На этом возражения закончились. Не потому, что сам заказчик назвал несусветно высокую цену – всего лишь за фото на загранпаспорт, а потому что в каждом его движении, в каждом слове присутствовала жесткая угроза. Было ясно: так просто он не уйдет. Яша Исаакович снял пальто и пошел ставить свет.

Штатский ненадолго исчез, чтобы вернуться в обнимку с каким-то полупьяным гражданином, – выглядело так, будто один гуляка нежно поддерживает другого, но уже в первом приближении стало видно, что этот второй пристегнут к нему наручниками. Потом его отстегнули и усадили на табурет перед объективом. Рывкин дважды требовал приоткрыть глаза. Фотографируемый в ответ вежливо бормотал: "Не беспокойтесь, вы мне не мешаете!.." Выведенный из себя Яша Исаакович как можно свирепее предупредил, что сейчас вылетит птичка. Клиент вытаращил глаза и засмеялся. Ему нельзя было отказать в придурковатом обаянии. В отличие от своего конвоира, он никуда не торопился, а вроде как плыл, покачиваясь, на невидимой волне. "Лицо в штатском" нервно глядело на часы и спрашивало, когда будут готовы снимки. Яша Исаакович сохранял остатки достоинства за счет максимальной неторопливости: "Будут. Придется подождать. Не меньше часа". Кто бы мог предугадать, что эти слова заставят озабоченного штатского избавить Рывкина от своего присутствия на целый час? Он вдруг решил отъехать по срочным делам, предупредив, что в случае чего фотограф "отвечает головой", и прибавил еще одну суконную фразу об уголовной ответственности. И вполне в уголовной традиции пристегнул подконвойного к чугунному радиатору.

Они остались наедине. Прикованный явно не нуждался в разговорах и снова принялся клевать носом. Рывкин углубился в свои полутемные фотопроцессы под красной лампой. И все же они успели поговорить. Спустя несколько лет, давая простодушные интервью журналистам из таблоидов, Яша Исаакович будет стараться припомнить каждую фразу.

Сначала он спросил:

– Вы, наверно, ждете, что я вам помогу освободиться?

Ему казалось, что, как порядочный человек, он просто обязан задать такой вопрос. Хотя это не означало, что Яша Исаакович отважился бы на какие-то освободительные действия. Но прикованный опять же попросил не беспокоиться – примерно таким тоном иногда в метро или трамвае любезно отвечают: "Спасибо, я постою!"

Тут Рывкина понесло: он вдруг увидел перед собой собеседника, точнее, слушателя, которому можно было, не заботясь о логической связи, изложить свою выношенную точку зрения на советские времена -в них, в тех временах, было коечто замечательное! Например, линзы для фотоаппаратов делали на секретных военных заводах, и, когда варили стекло, в него добавляли редкоземельный лантан, и получались такие изумительные лантановые стекла!..

– Да, очень лантановые… – охотно согласился прикованный и попросил закурить.

Тут же Яша Исаакович посчитал нужным разъяснить, почему он не может позволить себе сейчас освободить своего собеседника. Потому что, поймите, не имеет права рисковать собой и своим бизнесом! А все потому, что он обязан обеспечить дальнейшую взрослую жизнь для своей Мариночки. Заработать и купить ей хотя бы маленький домик на Украине, под Винницей. А Мариночка, она такая… "Вы видели картину? Так это лучше, чем она!"

У слушателя было такое выражение лица, будто он погибает одновременно от скуки и от глубочайшего сострадания.

– Так вам нужны деньги? – спросил он устало. – Я вам подскажу, куда съездить. Вы просто завтра поедете и возьмете сколько нужно…

– В каком смысле "возьму"?! – Яша Исаакович пришел в ужас. – Мне чужого не надо!

Он принялся пылко и многословно растолковывать, что ему не нужны любые деньги. А только те, которые он получит за свои фотографии. Ведь когда-нибудь, рано или поздно, это случится – у него захотят купить его работы. И купят… Разве это невозможно?

– Купят. Но только один снимок. К сожалению.

– Какой один?? Откуда вам знать?

– Один. Тот, который вы сейчас делаете. Но тогда уже, извините, не завтра, а через два года. Два года и полтора месяца. Советую сберечь негатив.

Затем, если верить рывкинским интервью, этот странный человек, проникшись особой заочной симпатией к его дочке Мариночке, продиктовал номер телефона, по которому Яша Исаакович должен будет позвонить (спустя два года), чтобы связаться с покупателем, и тот с готовностью выложит весьма приличную сумму за сегодняшнюю фотографию.

– А почему бы прямо сейчас не позвонить? – спросил Яша Исаакович с некоторым ехидством.

– Не получится, – сказал прикованный. – Сейчас этого номера просто не существует.

Глава шестнадцатая

Через шесть дней двое мужчин в одинаковых черных пальто вошли в помещение билетных касс московского представительства авиакомпании "JAT Airways". Один из них протянул в окошко два идеально новеньких загранпаспорта и негромко сообщил: "Я звонил господину Вуковичу".

Менее чем за полчаса они стали обладателями именных ваучеров, заменявших собой югославские визы, и двух авиабилетов на самолет, следующий рейсом Москва – Белград.

В аэропорту Шереметьево-2, несмотря на удвоенную обезволивающую инъекцию, Безукладников все же нашел в себе слабое любопытство понаблюдать, как спокойно и буднично проходят паспортный контроль два поддельных документа, полученных Стефановым от его невидимых партнеров.

Последний е-мейл, принятый полковником в Москве, помимо инструкций содержал приглашение срочно отобедать в ресторане "Якудза". Там никто никого не встретил, но по окончании обеда официант вручил Стефанову стильную кожаную папочку, где вместе со счетом лежали свежеизготовленные паспорта. Все прошло на удивление гладко, если не считать внезапную попытку Безукладникова, который только что освоил хватательные движения палочками для еды, подцепить ими упомянутую папку.

Качество документов не беспокоило Стефанова – он представлял, с кем имеет дело. Единственное, что тревожило: как поведет себя этот уколотый идиот в аэропорту? Уколотый повел себя смирно, он только спросил у стюардессы при посадке в самолет: "А докуда мы летим? Что, на самом деле за границу??", но Стефанов сделал за его спиной зверскую мину санитара из психиатрической больницы и дополнил пояснительным жестом у виска.

На высоте восемь тысяч метров Безукладникова настигла вдруг такая блаженная легкость, что ему даже захотелось чем-то обрадовать угрюмого спутника. Например, так: "Поздравляю! Нас уже не двое, а трое". Стефанов вздрогнул, будто ужаленный: "Где он? На каком месте сидит?.."

Пока полковник ходил в разведку, Безукладников успешно задремал, но был разбужен настоятельным требованием Стефанова сообща двинуться в туалет. Затем последовала сцена, скорее уместная в какой-нибудь суетливой кинокомедии: трое довольно габаритных мужчин набились разом в один самолетный туалет для выяснения своих деловых отношений. Стефанов, чуть не падая в твидовые объятья туалетного визави, как заведенный, талдычил про гарантии. Их нет! Он пока не получил никаких гарантий! Он пока вообще ни хрена не получил, кроме этих сомнительных паспортов! Твидовый отвечал сквозь зубы, что уполномочен только "сопроводить", и выдвигал встречный довод – еще неизвестно, кого они везут, что это за человек?..

– Это тебе неизвестно! – оскорбился Стефанов. – А ему абсолютно все известно! Он тебя за одну минуту вычислил… Представьтесь, Александр Платонович!

– Петя, – представился вежливый Безукладников. Но руку пожимать не стал, а кивнул на дверь. – Там уже люди ждут. По-маленькому и по-большому.

На подлете к Белграду он начал играть с самим собой в черно-белое кино – мысленно убирал цвет из окружающей действительности, отчего все люди и предметы становились далековатыми, немножко более значительными и сразу же попадали в документальную кинохронику.

В аэропорту, где их ждал малоприметный, пыльного цвета седан с дипломатическими номерами, количество твидовых удвоилось. По монохромной дороге в столицу Черногории, а затем от Подгорицы в сторону города Бара ехали в беспросветном молчании, хотя полковник дважды пробовал возобновить гарантийные разговоры. Безукладников не вникал. Он лишь заметил, что в пути им снова заменили паспорта.