Томас Харрис - Ганнибал: Восхождение

Он шел по бульвару Сен-Жермен, неся рисунки в рюкзаке. Столики на тротуарах перед кафе были сплошь заняты посетителями, и уличные шуты приставали к прохожим, чтобы развлечь собравшихся в кафе «Флора». В маленьких улочках, что поближе к реке, — Сен-Бенуа и Аббей джаз-клубы были все еще закрыты, но рестораны уже работали.

Ганнибал пытался забыть о школьном ленче, о главном блюде обеда, получившем от учеников прозвище «Мощи мученика», и, проходя мимо ресторанов, с обостренным интересом изучал вывешенные у входа меню и цены блюд. Он надеялся, что вскоре у него хватит денег на обед в честь дня рождения леди Мурасаки, а сейчас он хотел выяснить, где можно найти морских ежей.

Месье Лей — владелец галереи Лея — брился, готовясь к назначенной этим вечером встрече, когда Ганнибал позвонил у двери. Свет в галерее еще горел, хотя шторы были задернуты. Лей был типичным бельгийцем: его раздражали французы и снедало страстное желание ободрать как липку любого американца, тем более что, как он полагал, американцы покупают все без разбору. В галерее были выставлены картины художников-реалистов, пользующихся успехом, небольшие скульптуры и скульптурные группы, антикварные вещицы; кроме того, она славилась картинами художников-маринистов и морскими пейзажами.

— Добрый вечер, месье Лектер, — произнес Лей. — Счастлив вас видеть. Надеюсь, вы в добром здравии. Я должен просить вас немного подождать — я упаковываю картину в ящик. Сегодня она отправляется в Филадельфию. Это в Америке.

По собственному опыту Ганнибал знал, что столь теплый прием обещает очередное надувательство. Он отдал месье Лею свои рисунки и листок бумаги, на котором твердым почерком была обозначена цена.

— Можно мне посмотреть картины? — спросил он.

— Будьте моим гостем, — ответил Лей.

Как приятно находиться вне школьных стен, смотреть на хорошие картины! После нескольких часов рисования на берегу пруда Ганнибал размышлял о воде, о проблемах, возникающих при изображении воды. Он размышлял о тумане у Тернера[34], об игре цвета у этого художника, о том, что его невозможно превзойти, невозможно ему подражать… Ганнибал переходил от картины к картине, глядя на воду, на воздух над водой. Он подошел к небольшому полотну, стоявшему на мольберте, — Большой канал в ярком солнечном свете, на заднем плане — храм Санта Мария делла Салюте.

Это был Гварди[35] из замка Лектер. Ганнибал узнал его сразу же: вспышка памяти где-то на внутренней стороне век и лишь потом — знакомое полотно перед глазами, в другой раме. Но может быть, это копия? Он снял картину с мольберта и вгляделся внимательнее. В левом верхнем углу он обнаружил едва заметный узор из нескольких крохотных коричневатых пятнышек. Когда он был еще ребенком, он слышал, как родители говорили, что это — «лисьи пятна»[36], и он проводил многие минуты, глядя на них и пытаясь увидеть в узоре что-то похожее на лису или на лисий след. Нет, это не копия. Рама жгла ему руки.

Месье Лей вошел в галерею. Он нахмурился:

— Мы здесь ничего не трогаем, если не собираемся это купить. Вот ваш чек. — И он засмеялся. — Тут слишком много, но все равно не хватит на Гварди.

— Нет, не сегодня. До следующего раза, месье Лей.

29

Инспектор Попиль, раздраженный благородно-негромким звучанием дверного звонка, застучал кулаком в дверь галереи Лея на улице Сен-Пэр. Когда владелец галереи впустил его в зал, он не стал терять времени:

— Откуда у вас этот Гварди?

— Я купил его у Копника, когда мы делили наше предприятие, — ответил Лей, отирая вспотевшее лицо и думая о том, как по-дурацки этот отвратительный француз Попиль выглядит в своем отвратительном французском пиджаке без шлиц. — Он купил его у какого-то финна. Имени он не назвал.

— Покажите мне счет, — сказал Попиль. — У вас тут обязательно должен быть список Союзной комиссии по памятникам, произведениям искусства и архивам, в котором указаны похищенные произведения. Его мне тоже покажите.

Лей сравнил список краденых произведений со своим собственным каталогом.

— Смотрите, вот тут — похищенный Гварди иначе описывается. Роберт Лектер указал в списке картину, которая называется «Вид на Санта-Мария делла Салюте», а я купил полотно под названием «Вид на Большой канал».

— У меня судебный ордер на изъятие этой картины, как бы она ни называлась. Я выпишу вам расписку. Найдите мне этого «Копника», месье Лей, и вы избавите себя от множества неприятностей.

— Копник умер, господин инспектор. Он был моим компаньоном в этой фирме. Она называлась «Копник и Лей». «Лей и Копник» звучало бы гораздо лучше.

— У вас сохранились его учетные книги?

— Возможно, они есть у его поверенного.

— Поищите их, месье Лей. Хорошенько поищите, — сказал Попиль. — Мне надо знать, как это полотно попало из замка Лектер в галерею Лея.

— Лектер, — произнес Лей. — Тот самый мальчик, что приносит мне свои рисунки?

— Да.

— Невероятно, — сказал Лей.

— Да, невероятно, — согласился Попиль. — Заверните мне эту картину, пожалуйста.

Через два дня Лей появился на набережной Орфевр с пачкой бумаг. Попиль устроил так, что Лея посадили в коридоре напротив двери с табличкой «Audition 2», где шел громогласный допрос обвиняемого в изнасиловании, прерываемый звуками ударов и воплями. Попиль дал галерейщику помариноваться в этой атмосфере минут пятнадцать и лишь после этого пригласил его к себе в кабинет.

Галерейщик вручил инспектору квитанцию. В ней указывалось, что Копник купил картину Гарди у некоего Эмппу Макинена за восемь тысяч английских фунтов.

— Вы полагаете, что это убедительно? — спросил Попиль. — Я — нет.

Лей откашлялся, глядя в пол. Прошло не менее двадцати секунд.

— Прокурор намеревается начать уголовное расследование вашей деятельности, месье Лей. А ведь он — кальвинист самого строгого разбора, вам это известно?

— Но картина была…

Попиль поднял руку, заставляя Лея замолчать.

— В данный момент я хочу, чтобы вы забыли о вашей личной проблеме. Предположите на миг, что я мог бы вмешаться и помочь вам — если сочту нужным. Но я хочу, чтобы вы помогли мне. Хочу, чтобы вы взглянули на это. — Он вручил галерейщику пачку листков папиросной бумаги с тесно напечатанным на машинке текстом. — Это список предметов, которые Союзная комиссия должна доставить в Париж из Мюнхенского сборного пункта. Все это — украденные произведения искусства.

— Чтобы выставить в Зале для игры в мяч[37]? В Лувре?

— Да. Претендующие на владение ими смогут увидеть их там. Вторая страница, посередине. Я обвел это кружком.

— «Мост вздохов», Бернардо Беллотто[38], тридцать шесть на тридцать сантиметров, масло на доске.

— Вам известна эта картина? — спросил Попиль.

— Я, разумеется, о ней слышал.

— Если она подлинная, то ее тоже похитили из замка Лектер. Вы, конечно, знаете, что у нее есть знаменитая пара — другая картина с видом на Мост вздохов.

— Да, Каналетто[39]. Он написал ее в тот же день.

— Она тоже похищена из замка Лектер, возможно, в то же время и тем же человеком, — сказал Попиль. — Насколько больше денег вы получили бы, продав эту пару вместе, чем если бы продавали картины по отдельности?

— В четыре раза. Ни один разумный человек не стал бы их разъединять.

— Значит, их разъединили по невежеству или по несчастной случайности. Два полотна с видом Моста вздохов! Если человек, похитивший их, по-прежнему держит у себя одну из этих картин, разве не захочет он получить назад вторую?

— Очень захочет.

— Газеты поднимут шумиху вокруг этой картины, когда ее выставят в Зале для игры в мяч. Вы пойдете со мной на эту выставку, и мы посмотрим, кто будет крутиться вокруг нее, что-то вынюхивая.

30

Приглашение, полученное леди Мурасаки, позволило ей попасть в музей до того, как туда вошли многочисленные посетители, толпившиеся в саду Тюильри и с нетерпением ожидавшие возможности увидеть более пяти сотен похищенных произведений искусства, доставленных Союзной комиссией из Мюнхенского сборного пункта для того, чтобы отыскать их законных владельцев.

Некоторые из экспонатов совершали уже третье путешествие из Франции в Германию и обратно, поскольку сначала были захвачены Наполеоном в Германии и привезены во Францию, затем захвачены немцами и привезены домой, а теперь снова оказались доставлены во Францию союзниками.

Леди Мурасаки обнаружила на первом этаже музея поразительное смешение западноевропейских образов. Кровавые изображения религиозных сцен заполняли один конец зала: настоящая мясницкая, полная распятых Христов.