Эрик Ластбадер - Ниндзя
— Мне кажется, ты не понимаешь.
— Нет, — печально возразила Жюстина. — Боюсь, это ты не понимаешь. — Она сделала шаг вперед. — Уходи. Прошу тебя.
— Что случилось?
— Просто... мне нечего тебе сказать.
— Не может быть.
— Я не хочу об этом говорить, вот и все.
— Но это касается не только тебя.
— Ник, никого больше это не касается.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
— Да, знаю. Именно поэтому я не хочу говорить. Я... я не готова.
— К чему ты не готова?
— Не требуй от меня объяснений, Ник.
— Я просто хочу понять, что с тобой происходит.
— Ты... ты совсем не знаешь меня. Да, я такая. Непостоянная. Взбалмошная. — Жюстина вздохнула. — Пожалуйста, уходи. Не надо сцен.
Николас примирительно поднял руки ладонями вперед.
— Никаких сцен. — Он подошел к ней поближе. — Я хочу всего лишь получить ответы на несколько вопросов.
— Ты не получишь никаких ответов. Во всяком случае, сегодня. — Она повернулась к нему спиной.
— Жюстина, постой! — Он протянул руку, пытаясь ее удержать.
— Оставь меня в покое! — закричала она, отталкивая его. И потом тихо прошептала: — Оставь меня. Я этого хочу, Ник. Николас повернулся и направился к выходу.
* * *Щелк. Щелк-щелк. Пауза. Щелк-щелк-щелк. “Хай”. Они двигались взад и вперед внутри воображаемого круга, и Терри впервые в жизни испытывал чувство страха перед противником. Он — мастер, сэнсэй — не знал, что такое страх в кэндзюцу. До сегодняшнего дня.
Это был не столько страх поражения — ему, пусть нечасто, приходилось проигрывать, и он с самого начала знал, что этот человек может его победить. Нет, им овладело более сложное чувство. Дело было в том, как дрался этот Хидэёси. Стиль в кэндзюцуопределяет все; можно многое сказать о противнике по тому, как он фехтует, — не только где и у кого он учился, но и что он за человек. Потому что стиль — это еще и философия, и, если угодно, религия, и система ценностей; по стилю видно, что человек ставит превыше всего и что презирает.
Терри было не по себе, потому что в своем сопернике он угадывал презрение к человеческой жизни. Эйлин попала в точку, когда сказала, что у незнакомца мертвые глаза. Они были совершенно лишены блеска и глубины; за ними не было ничего, только пустота. И это пугало Терри. В исторических хрониках он читал о том, что в начале XVII века, когда Иэясу Токугава сумел объединить враждующих даймё в своем двухсотлетнем сёгунате, были самураи, которые ни во что не ставили жизнь человека. Убийцы, для которых существовали только приказы хозяина и требования бусидо. А ведь кодекс бусидо, несмотря на всю свою жесткость, включал благородную идею человеколюбия, которой эти люди пренебрегали. Терри часто размышлял над тем, что могло их так развратить.
И сейчас ему почему-то казалось закономерным, что он встретился именно с таким человеком, словно выступившим из глубины веков. “Карма”, — подумал Терри.
Он попытался атаковать, но противник тотчас уклонился. Их деревянные мечи со свистом рассекали воздух; они мелькали с такой быстротой, что неопытному наблюдателю могли показаться большими раскрытыми веерами.
Терри опустился на одно колено, вращая боккэннад собой, но Хидэёси использовал вертикальный блок. Менее искусный фехтовальщик попытался бы контратаковать мощным рубящим ударом, что привело бы к его мгновенному поражению: Терри хватило бы легкого движения, чтобы поразить его в живот.
Вместо этого, противник отступил, вынуждая Терри подняться и продолжать поединок. Было уже две ничьи, время истекало, и этот последний поединок должен был скоро закончиться. Но отразив несколько молниеносных выпадов, Терри с досадой обнаружил, что Хидэёси показал еще далеко не весь свой арсенал.
Больше того, Терри чувствовал, что соперник до сих пор играл с ним как кошка с мышкой.
Терри яростно наносил удар за ударом, но противник не отвечал на них — его боккэндвигался вслед за мечом Терри, слегка его касаясь. Они теперь находились очень близко друг к другу, и Терри смог в первый раз хорошо разглядеть лицо Хидэёси. На какую-то долю секунды он дрогнул и ослабил дзансин — состояние внутренней концентрации и готовности отразить удар. И тогда противник с нескрываемым презрением отвел в сторону меч Терри и приставил свой боккэнк его шее. Терри проиграл.
* * *Когда Жюстина вышла из спальни, чтобы приготовить себе коктейль, солнце уже садилось. Выглянув в окно, она увидела серые рваные клочья облаков; мутное небо заливало все вокруг своим тусклым светом, и песок казался твердым и неровным, как застывший свинец.
Девушка стояла, держа в одной руке бутылку рома. Ей показалось, что на крыльце вырисовывается тень. Поставив бутылку, она осторожно отошла вправо, чтобы получше рассмотреть крыльцо. Теперь она не сомневалась, что там кто-то есть.
Она почувствовала, как ее тело цепенеет от невыразимого страха, и машинально поднесла руку к горлу. Ее сердце отчаянно колотилось, и она вдруг вспомнила, что сказал Ник. Здесь опасно оставаться. Значит, это были не пустые слова? Теперь она пожалела, что не обратила на них внимания, но тогда она слышала только себя и хотела одного — чтобы он ушел.
Жюстина изо всех сил пыталась вспомнить, замкнула ля она дверь. Ей казалось, что нет, но уверенности не было. Проверить она не решалась, ведь ей пришлось бы пройти мимо окна. Она думала даже проползти, но побоялась поднять шум.
Тогда Жюстина вспомнила про телефон. Не сводя глаз с темного силуэта на крыльце, она медленно отступила в комнату и судорожно схватила трубку, чуть не уронив аппарат. Жюстина набрала номер Николаса и закрыла глаза, моля Бога, чтобы он оказался дома. Каждый гудок острой льдинкой впивался в ее сердце. Когда она положила трубку, ее бил озноб и все тело покрылось гусиной кожей.
Она на цыпочках подошла к дивану и села на подлокотник.
Она могла бы выскользнуть через черный ход. Но что потом? Звать соседей? А что им сказать — испугалась тени?
Жюстина внезапно почувствовала, что сходит с ума. В конце концов, эта тень была совершенно неподвижна. Это могла быть спинка стула или...
Не давая себе времени для отступления, Жюстина решительно направилась к двери, открыла ее и вышла на крыльцо. Воздух был тяжелым от морской соли, но уже не таким влажным; с востока дул легкий ветерок.
Она заставила себя посмотреть в сторону силуэта.
— Николас! — вырвалось у нее со вздохом. Он сидел скрестив ноги, опустив руки на колени, и смотрел на море.
— Что ты здесь делаешь? — Жюстина подошла ближе. — Ник? Что ты здесь делаешь?
— Думаю.
— О чем?
Она сама поразилась своим словам — ей следовало спросить иначе: “А ты не мог бы заняться этим в другом месте — подальше отсюда?”. К своему удивлению, Жюстина обнаружила, что его присутствие в доме — присутствие защитника, а не врага — мгновенно развеяло ее тревогу, как дурной сон. Ее мысли прервал голос Николаса:
— Мне надо с тобой поговорить.
Это было все равно, что сказать: “У тебя рак”. Но Жюстина повела себя более мужественно, чем он ожидал.
— Ты уверен? — спросила она.
— Я бы не стал тебе говорить, если бы не был уверен. Я и сам до конца не понимаю, что это значит, но это животное брошено в окно не случайно. Это предупреждение ниндзя.
— Может, я не права, — спокойно сказала Жюстина, — но разве ты не говорил, что ниндзя нападают без всякого предупреждения?
Николас кивнул.
— Да, обычно так оно и было. Но известны случаи, когда делалось ритуальное предупреждение — например, если убийство совершалось из кровной мести или если ниндзя хотел похвалиться своей неуязвимостью.
— Но это чушь, — возразила Жюстина. — Зачем я могла понадобиться ниндзя? У меня нет ничего общего... Николас молча ждал, пока она сама догадается. Жюстина встала с дивана и стала беспокойно ходить по гостиной” заламывая пальцы. Наконец она остановилась перед баром и приготовила себе ром со льдом, слишком погруженная в свои мысли, чтобы предложить Николасу что-нибудь выпить.
— Мне на ум приходит только одно, — сказала она неуверенно.
— Посмотрим, не совпадают ли наши предположения.
— Мой отец.
— Твой отец, — повторил Николас. — Рафиэл Томкин. — Он встал и налил себе лимонного сока. — Что тебе известно о его делах?
Жюстина пожала плечами.
— Боюсь, то же, что и всем остальным. Я никогда не интересовалась его делами. Ты и сам знаешь — прежде всего, нефть. Транснациональная корпорация. Вот и все, пожалуй.
— Словом, не густо. Жюстина вздрогнула.
— Я же тебе говорила.
— Ладно. Вернемся к этому позже, а сейчас... Ее длинный палец коснулся его губ.
— Не надо. Ник. Не спрашивай меня ни о чем. Не теперь. Давай оставим все как есть. Прошу тебя.
Николас смотрел ей в глаза. Он не хотел с ней соглашаться, но она была нужна ему, и приходилось уступать. Он знал, что эта уступка будет нелегкой. Говорить всегда лучше, чем молчать — прописная истина в отношениях между людьми. Все же Жюстина, пожалуй, права: сейчас не самое подходящее время для разговоров. Он отпил большой глоток лимонного сока.
