Сэм Хайес - Чужой сын
— Но подарок украли. Меня ограбили.
— Вот черт. Ты заявил в полицию? — Дэйна хотела обнять его, показать, что ей приятно, что он хотел сделать ей сюрприз, но она словно примерзла к креслу.
Макс молча покачал головой. На экране шла реклама нового фильма.
— Но почему?
Он снова ничего не ответил.
— А что это было? Что за сюрприз?
— Компьютер, — произнес он, не отрывая взгляд от экрана.
— Ты собирался подарить мне компьютер?
Макс кивнул.
— Но это же бред какой-то. Люди не дарят компьютеры тем, кого едва знают.
— А я дарю, — прошептал он. — Тише, кино начинается.
Дэйна прикусила губу. Ну и ладно. Макс все равно, наверное, ее не поцелует.
На экране типичный американский белый домик. Дом чьей-то мечты. Маленькие мальчик и девочка играют в саду. Дэйна искоса снова глянула на Макса. Человек-загадка, не то что остальные парни. Она перевела взгляд на экран и занялась своим попкорном. Тревожная музыка не сулила ничего хорошего.
— Бритоголовый уходит. — Скривившись, Фиона вытащила изо рта кусок резинового на вкус бекона. Ей было плохо от одного вида этой еды. Она отодвинула растекшиеся лужицей консервированные помидоры, остаток яйца и поджаренный хлеб на край тарелки и пристроила рядом вилку и нож.
— Проси счет. Быстро. — Голос Броуди звучал настойчиво. Он встал. — Быстрее.
Фиона сунула в карман Иди, которая проходила мимо с подносом грязных тарелок, десять фунтов.
— Сдачи не надо, — сказала она официантке. Затем повернулась к Броуди: — Если тебе интересно, двое других мальчишек тоже уходят.
— Идем за ними.
— Что? — прошипела Фиона на ухо Броуди. — Мы не можем!
— Хочешь, чтобы я один пошел?
Фиона взяла Броуди за локоть и почувствовала, как напряжены его мускулы. Он много занимался спортом — обычно она сидела в зале, пока личный тренер руководил его занятиями на тренажерах, — но в этот раз, похоже, развитая мускулатура была ни при чем. Это было нервное напряжение.
— Да что с тобой такое? — Ей не нравилось, что эти мальчишки расстраивают его. Она вдруг ощутила желание проучить маленьких негодяев, что бы они там ни натворили.
Броуди ничего не ответил, но приноровил свой шаг к шагу Фионы. У них был свой способ ходить — как будто участвовали в беге парами, как будто не только их шаги, но и мысли были синхронизированы. По крайней мере, Фионе нравилось так думать. Так она говорила себе. Она не могла признаться себе лишь в одном: что вся эта связь, гармония, симбиоз, а также желание пойти Дальше исходили только от нее. Броуди Квинелл был совершенно слеп к ее любви.
— Мы далеко от них?
— Они впереди, метрах в пятнадцати. Остановились покурить. Прыщавый ковыряет носком ботинка мусор. Не надо дальше за ними идти. Наверное, они просто возвращаются в школу. Да и вообще, почему мы следим за какими-то мальчишками?
А что, если сейчас взять да и поцеловать его? Это бы его отвлекло. Она уже много лет не целовала мужчину. С тех пор, как Дэниел разбил ей сердце, бросив за две недели до свадьбы. Фиона внимательно посмотрела на Броуди. Его невидящий взгляд был направлен вперед, поверх ее головы. А они похожи, подумала она. Тот же твердый подбородок, те же широкие плечи. И улыбка — редкая, зато идущая прямо от сердца. Она постаралась выбросить мысли о Дэниеле из головы. Ему больше нет места в ее жизни.
— Это личное. — Губы сжались в тонкую линию, но тут же искривились в знакомой гримасе.
За долгие годы Фиона научилась распознавать эмоции Броуди, с которыми он постоянно боролся, делая все возможное, чтобы скрыть их от других. Часто Фиона сама чувствовала себя слепой, пытаясь поймать малейшее проявление тоски или желания. Обычно она натыкалась на стену, которую он выстроил вокруг себя. Но сегодня, сегодня она, без сомнения, чувствовала эмоции, просачивающиеся через трещины в этой стене. И больше всего эти эмоции напоминали гнев.
Фиона снова взяла его за локоть.
— Они уходят. Ну и походочка у них.
Броуди вздохнул. Вздох, казалось, шел из самой глубины его души и копился там очень давно.
— Что случилось? — спросила она.
— Сложно объяснить, Фиона. Семейные дела.
Фиона перевела изумленный взгляд на парней, за которыми они следили. «Семейные дела». Эти слова наполнили ее жгучей ревностью и страстной тоской по собственным «семейным делам». И чтобы они были общими с Броуди. Вот только у него уже была семья. С бывшей женой он не общался, но сын — это проблема. Фиона осторожно провела Броуди мимо группы мамаш с колясками.
— Но у тебя больше нет…
— Никогда не говори мне этого. — Броуди резко повернулся к ней и с поразительной ловкостью схватил ее за плечи. Придвинул свое лицо вплотную. Фиона почувствовала запах жареного бекона в его дыхании: гнев, ненависть, печаль вперемешку с жирным мясом. Они застыли посреди людной улицы. Каждый ждал, пока другой сдастся.
— Прости, — пробормотала Фиона. Она чувствовала себя ужасно виноватой. Напряжение не ушло. — Я не хотела…
Но Броуди уже двинулся прочь и вот-вот должен был налететь прямо на скамейку.
Она нагнала его.
— Прости меня. — Она взяла его за руку и повернула влево: — Там скамейка.
— Просто веди меня за ними.
Броуди велел Фионе довести его до самых школьных ворот. Раньше он не особенно распространялся о своей семье — и, как оказалось, не зря, — поэтому вряд ли она бы догадалась, что это та школа, в которую поступил Макс после того, как отказался от частного образования. Честно говоря, Броуди и сам был не в восторге от частных школ. В свое время он просто смирился с решением Кэрри, поскольку считал, что материнский инстинкт подскажет ей, что лучше для их сына.
На сердце у Броуди было тяжело. Макс приходил сюда каждое утро, сутулясь под весом рюкзака и своих проблем. Видеть школу Броуди не мог, но темнота перед его глазами была, похоже, хорошей иллюстрацией того, что чувствовал Макс, поступив сюда. Интересно, чем он занимался, когда прогуливал? Броуди уже четырежды звонили из школы и предупредили, что, если прогулы продолжатся, придется встречаться с директором. Он собирался поговорить с Максом — да и какой родитель бы не забеспокоился? — но не мог найти подходящего момента. В конце концов он решил, что этот разговор нанесет слишком большой ущерб их и без того хрупким отношениям. Максу и так нелегко. Мало того, что надо привыкать к новой школе, а тут еще и мать, ведь Броуди знал наверняка, что она разъярилась, когда Макс решил уйти из Дэннингема. Было бы жестоко вывалить на мальчика еще и это. Велика беда, даже если он и прогуляет пару уроков.
Но голосовое сообщение заставило Броуди взять дело в свои руки. Макса бы оно просто убило.
— Что происходит?
— Ничего. Просто они вернулись в школу, как пай-мальчики.
Броуди представил себе лицо Фионы, которая сейчас, должно быть, пытается по его поручению разглядеть парней сквозь школьные ворота. Внезапно он понял, что за все время их совместной работы он ни разу не поинтересовался, как она выглядит. В его мире внешность отступала на второй план. Если бы его спросили, он бы, пожалуй, сказал, что она рыжая. Маленькая, но решительная женщина с веснушками, которые она маскирует пудрой — иногда он чувствовал ее запах.
— Ты их еще видишь?
— Броуди…
Молчание.
— Это случайно никак не связано с Максом?
Молчание.
— Связано?
— Почему ты спрашиваешь? — Он не очень-то хотел говорить с ней о сыне. Он чувствовал, что Фиона не слишком жалует Макса.
— Ну, потому что он сейчас направляется прямо к нам.
Броуди резко высвободил руку. Черт. Вот черт. Он не рассчитывал столкнуться с Максом.
— Привет, Макс, — сказала Фиона. Броуди показалось, что ее голос прозвучал настороженно.
На конференциях или встречах с коллегами Фиона обычно брала приветствия на себя — называла имена, поворачиваясь к собеседникам, чтобы Броуди понимал, где они находятся. Она компенсировала его физический недостаток. И делала это хорошо. Тут уж не поспоришь.
— Что ты здесь делаешь, пап? Ты что, решил меня проведать? — В голосе возмущенные нотки. Броуди подумал, что на его месте он бы тоже рассердился. — Большое спасибо, пап, что разгуливаешь тут, как…
— Стоп. Не надо. — Броуди поднял руки, как бы сдаваясь. Дети бывают такими жестокими.
— Мы с твоим отцом только что пообедали и возвращаемся к машине, — вмешалась Фиона.
— Ну да, — кисло проговорил Макс. — У меня все в порядке, пап. Я, знаешь ли, на урок опаздываю. Сейчас английский, потом две физики. Звуковые волны.
— Хорошо. — Броуди услышал, как сын нетерпеливо постукивает ногой по асфальту. — Ты сегодня у матери?
— Вроде.
— Приходи ко мне поужинать, если хочешь. Я приготовлю что-нибудь. — Броуди использовал свой лучший «отеческий» голос — такой, который обещает еду на заказ, пиво, веселую болтовню. Им не мешало бы поговорить.
