Эндрю Пайпер - Демонолог
Чего я ему не сообщаю, так это того, что жена от меня ушла. И что я вовсе не хочу стирать эту запись. Чего я хочу, так это обеспечить, чтобы время, когда я переправил запись из камеры в лэптоп, было тем же, что время с датой, зафиксированные на самой записи, чтобы этот документ отражал реальные события и выдавал зафиксированные в нем города и цифры – но зафиксированные до 27 апреля.
Подобно фокуснику, желающему показать, что в рукаве у него ничего не спрятано, я полагаю, что сделал все возможное для создания всех условий успешного осуществления своего трюка. Если 27-го мне удастся выяснить, что означают эти города и цифры и если они как-то соотносятся с реальностью и это можно каким-то образом проверить и подтвердить, значит, магия этой записи вполне реальна.
И, как заметил бы в подобных обстоятельствах брат Гуаццо, автор Compendium Maleficarum, если чудеса – это один из способов, каким Спаситель доказывает свою сущность, то магия – это способ, каким демоны подтверждают свою.
Немного позднее, еще одна церковь. Это наш с женой и дочерью храм, пусть и номинально, поскольку наши посещения ограничивались тремя разами в канун Рождества из по крайней мере пяти, а также ежегодными пожертвованиями с личного счета Дайаны. Церковь Св. Павла и Св. Андрея рядом с Западной 86-й улицей. Выбранная моей супругой за прогрессивные взгляды ее конгрегации и смутно-ненавязчивое наименование – Объединенная методистская. Община, которую мы сами для себя избрали, но к которой на практике никогда не принадлежали.
Но сегодня она вполне послужит моим целям. А цель – заупокойная служба по Тэсс. В спешке организованная Дайаной, сообщившей мне о ней только вчера по электронной почте – крупной картечью, с упоминанием таких выражений, как «целительное действие», «процесс исцеления» и «завершение». Я пришел сюда ради нее, чтобы продемонстрировать объединенный родительский фронт. Это именно то, что обычно делают в подобных случаях: демонстративно показываются на людях.
Но теперь, оказавшись здесь и стоя через улицу от восьмигранной башни церкви, которую я раньше едва замечал, но которая сегодня выглядит зловеще-венецианской, глядя на темные костюмы коллег, наполовину забытых друзей и членов многочисленного семейства Дайаны, которые тащат венки и самих себя вверх по ступеням и сквозь церковные двери, широкие и черные, как разверстая глотка, я понимаю, что не могу туда явиться. Войти туда – значит признать, что Тэсс умерла. Если она еще жива, это может лишь отдалить ее от меня. А если все же умерла, мне не нужна помощь этих почти чужих мне людей, чтобы помнить, кем она была.
Я смотрю, как последние из них прячут телефоны в карманы и проскальзывают внутрь. Но прежде чем я успеваю уйти, на солнечный свет выходит Дайана. Она, должно быть, стояла в дверях, встречала и приветствовала гостей, дозволяя им похлопать себя по спине и отвечая соответствующими фразами, которые эта женщина отлично умеет повторять с полной иллюзией искренности и достоверности. Орган уже начал играть вступление, а она выходит наружу, чтобы бросить последний взгляд на окрестности. Последняя попытка обнаружить меня.
Я жду, пока жена меня высмотрит. Ее лицо не выражает вообще ничего. Это более честное выражение, чем любое из тех, которыми она одаривала уже находящихся внутри пришедших. То, что я сейчас вижу, – это выражение пустоты, что образовалась в ее душе. Эта пустота невыносима для Дайаны, и нынешняя церковная служба отчасти попытка начать заполнять образовавшееся пустое пространство. С помощью какой-то активности, с помощью слов, начав здесь, а затем направившись отсюда туда.
Супруга поднимает руку, словно желая продемонстрировать мне линии на своей ладони и предложить мне прочитать их, понять, что они означают. Это, кажется, просто легкий взмах, скорее, даже судорога. Нечто непреднамеренное или полузабытое. Потом, когда рука опускается обратно к бедру, она исчезает в темноте, и двери захлопываются изнутри.
На улице перед моим домом меня кое-кто ждет.
Мужчина тридцати с лишним лет стоит, засунув руки в карманы, возле входа в дом, время от времени небрежно бросая рассеянный взгляд на проходящий транспорт. Он как будто высматривает такси, но когда появляется свободная машина, тут же поворачивается к ней спиной, словно передумав куда-то ехать. Ничто не указывает на то, что он ждет именно меня. Я замечаю его, когда сворачиваю с Коламбус-авеню. Я никогда прежде его не встречал. А он, по крайней мере на таком расстоянии, смотрится как воплощение неопределенности, человек без каких-либо заметных черт: белая хлопчатая рубашка, закатанные рукава, «выходные» джинсы, коротко подстриженные темные волосы. Невысокий, но крепкого, солидного телосложения, фигура, привычная к нанесению ударов и способная устоять, получая их. Возможно, отставной военный. И возможно, он состоит на должности, требующей грубой физической силы и быстрой реакции, из тех, что занимают в Нью-Йорке многие бывшие солдаты. Водит чей-то лимузин, служит чьим-то телохранителем, а может быть, привратником или барменом.
Но вот что выделяет этого человека из ему подобных? Полное отсутствие индивидуальности, каких-либо характерных черт. То, как он стоит, то, как он заправил рубашку в джинсы, изгиб нижней губы – все это такое же, как у всех. Это человек, специально натренированный не выделяться. А памятуя обо всех посещениях моей персоны за последнюю неделю, я понимаю, что если кто-то стоит возле моей двери, то он стоит там, дожидаясь меня.
И тем не менее, когда я приближаюсь, незнакомец вообще меня не замечает. Я почти прохожу мимо, когда он окликает меня – в спину:
– Дэвид Аллман?
– Вы кто такой?
– Меня зовут Джордж Бэрон.
– Никогда о таком не слыхал.
– И не надо.
Я секунду смотрю прямо на него.
– Es vos vir aut anima? – спрашиваю я его по-латыни. «Вы мужчина или дух?»
Он, кажется, не понимает вопроса. Впрочем, похоже, он не удивлен, что я только что обратился к нему на древнем языке.
– Могу я угостить вас кофе? – говорит он. – Улица, вероятно, не самое подходящее место для беседы.
– Кто сказал, что мы будем беседовать?
– Я уверен, что в этом районе имеется немало кафе. Я был бы признателен, если бы вы проводили меня в то, которое вам больше нравится, – говорит этот странный человек, игнорируя мой вопрос и подходя ближе ко мне, так что его плечо касается моего. С расстояния ярдов в двадцать мы вполне могли бы выглядеть как парочка старых друзей, остановившихся, чтобы решить, куда направиться дальше, на восток или на запад, чтобы перехватить что-нибудь выпить.
– С какой стати я стану с вами разговаривать?
– Это в ваших же интересах.
– Вы явились сюда, чтобы мне помочь?
– Так далеко я бы не стал заходить.
При обычных условиях я бы просто прошел мимо: не нужны мне никакие разговоры с таким вот незнакомцем. Но сейчас мне нужно стучаться в любую дверь, принимать любое приглашение. Даже если я подозреваю, что это не принесет мне ничего особо хорошего.
Чтобы добраться до Тэсс, мне придется говорить «да» всему, что встретится.
Путешествие, которое ты сам для себя создашь.
– Конечно, – говорю я. – Здесь есть такое местечко, вон там.
Мы идем к западу по Амстердам-авеню, заворачиваем за угол и выходим к кафе «Кофейное зерно», где обнаруживаем свободный столик у окна. Мужчина, назвавшийся Джорджем Бэроном, заказывает мне капучино, но себе не берет ничего.
– Язва, – поясняет он, принеся мне кофе и садясь напротив.
На первый взгляд он не напряжен и вполне дружелюбен, но на самом деле это только кажется. Я не специалист в этой области, но что-то в Бэроне заставляет предполагать наличие склонности и способности к насильственным действиям, в первую очередь при выполнении заданий особого свойства, которые мне трудно даже вообразить. Что его выдает, так это то, что он уделяет внимание только мне одному. Ни одна красивая девушка или красивый парень, что проходят мимо, не привлекают его внимания, он не бросает в их сторону даже короткого взгляда. А когда кто-то роняет на пол поднос с кружками и они с грохотом разлетаются по кафельному полу, Джордж даже не моргает. Он пристально смотрит на меня, прямо как хищная птица.
– Стрессы, – говорю я. – Они всегда кончаются язвой.
– Мой доктор утверждает обратное.
– Да неужели? И что он говорит?
– Кофе. Сигареты. Спиртное. Рекомендует избегать подобных удовольствий.
– Грустно это слышать.
– Не печальтесь. Это помогает мне всегда быть настороже.
– А чем вы занимаетесь, мистер Бэрон? Для чего вам необходимо всегда быть настороже?
– Я фрилансер.
– Вы пишете?
– Нет.
– Значит, ваш бизнес более практический, не так ли?
– Я преследую. Можно так сказать.
– Значит, профессиональный преследователь. И ваша нынешняя цель и жертва – это я?
