Николай Усков - Семь ангелов
Правда, утешение находит она не только в вине, которого пьет сверх всякой меры, позволенной женщине ее положения. Джованни Боккаччо из Чертальдо сообщил нам недавно, что подозревает Иоанну в связи с ее камерарием Энрико, сыном конюха и поварихи. Истинно, женщины есть гнусное племя! Сколь много кровавых жертв принесла Иоанна ради своего Людовика, чтобы теперь, когда стал он ей мужем и королем, осквернить себя прелюбодеянием со слугой. Боккаччо полагает, что я не должен судить королеву строго, ибо так бывает со многими. Ведь за два последних года редко удавалось Иоанне познать своего мужа, был он при ней не более месяца лишь в августе 1347 года, когда сыграли они свадьбу. К тому же, говорит Боккаччо, если чего-то страстно хотим, жизнь кажется прямой и осмысленной. Но едва достигнем, погружаемся в скуку. От скуки и совокупляется Иоанна с новым своим любимцем. Потому, полагает Боккаччо, брак есть смерть любви, ее высшая и, увы, последняя точка. Жаль только, что не решила Иоанна от скуки совокупиться со мной, о чем, к стыду своему, все еще мечтаю, хотя каждый день приносит мне разочарование в этой любострастной, бессовестной и жестокой женщине.
Народ на рынке ставит деньги на то, как именно умрет госпожа Иоанна, в костре или на виселице. Женщины – худшие из созданий – обсуждают наряды, в каких выйдут встречать Венгра, и удобно ли будет в том же явиться потом на казнь королевы. Или стоит докупить лент, чтобы украсить волосы ради такого великого зрелища. Местные купцы в надежде умилостивить будущего государя приобрели на свои деньги три балдахина, чтобы Венгр при въезде в Неаполь мог выбрать тот, который будет лучше соответствовать его величию. Ибо рассчитывают эти люди на прибыль от пребывания в городе нового монарха с войском. Весь Неаполь превратился в ожидание.
Jaguar XJ
«Конечно, жениться на миллиардерше – мечта моего детства», – повторил Алехин слова, в шутку сказанные Лизе. Жениться на ней? Теперь, выйдя из климовского дворца, он впервые задумался над этим всерьез. Кен по-хозяйски оглядел круглую площадь перед домом: стриженые кусты, березы, сосны, какой-то художественный бурьян в стиле романтической запущенности. Он попытался представить свою жизнь здесь. Дедушки в белых кителях, завтрак за большим столом, собственный джет – все это совсем недурно, согласился Алехин. Но что-то не складывалось.
«Можно использовать задницы, но не чувства», – сказал ему однажды старый Карл Лагерфельд. На сегодняшний день жизнь Кена с Лизой была удобной. Ему нравилось в ней то, что она никогда не карабкалась наверх, а родилась там. Ее характер не был испорчен ни бедностью, ни амбициями. Она воспринимала Кена как человека. Он не должен был доказывать ей свою состоятельность. Она ценила в нем не деньги – их она никогда не ценила, – а внешность, известность, ум, чувство юмора, what ever.
«Лиза – молоденькая неоперившаяся дочка богача, – убеждал себя Алехин. – Ей нужны качественные «штаны», которые выведут ее в свет. В Москве не так много холостых «штанов» уровня Климовых. Я, ну еще Малахов, – самонадеянно заключил Алехин. А дальше, когда ее уже будут узнавать светские фотографы, Лиза найдет себе хорошего парня с приличным капиталом. Климов (если он, конечно, жив) сделает его топ-менеджером, и заживут они долго и счастливо. Лиза будет растить детей. Муж трахать секретаршу. Мы часто называем любовью то, что на поверку оказывается страхом одиночества», – отрезал Алехин.
На самом деле чувства его были чуть сложнее. Прижимаясь к ее плечу или купаясь в ее роскошных золотистых волосах, он не думал ни о чем. Мысли скреблись в его голову потом. Так бывает с мужчинами, которые давно и прочно захолостели. Их желания легко сдаются перед сомнениями. И тогда все то, что должно было привлекать в Лизе, превращалось в препятствия:
– нас тянет друг к другу – положим, мы протянем еще год, максимум три;
– у нас хороший секс – однажды я скажу ей, что очень устал, поцелую в нос и отвернусь к стене;
– она молода и прекрасна – когда ей будет тридцать, мне стукнет пятьдесят;
– она сказочно богата – зато я беден.
В положении Алехина правильнее всего было перестать думать, что он и попытался сделать. Но это оказалось самым трудным.
К подъезду Климовской резиденции подъехал новенький Jaguar. Заботливая прислуга позвонила водителю Алехина. Еще недавно он ездил на белом Maserati, но с началом кризиса счел его «вызывающим». В моду, как он шутил, пришла духовность, а потому «думающим людям» надлежало передвигаться на чем-то скромном и демократичном. Впрочем, Алехин так увлекся выбором нового авто, что скоро забыл о своих исходных намерениях. Белый Jaguar нельзя было назвать ни скромным, ни демократичным, если не считать атрибутом демократии дизельное топливо. Алехин любил рассказывать, особенно сидя на чьей-нибудь лодке стоимостью сто миллионов долларов, что теперь экономит пару тысяч рублей на заправке. Именно это он называл «глэмдуховностью» – спиритуализацией гламура в эпоху кризиса, вызванного потерей аппетита по причине систематического переедания.
Устроившись на кремовых сиденьях Jaguar, Кен ощутил необыкновенную свободу и облегчение. Все последние дни он делал только то, что требовали от него обстоятельства, и прежде всего самое главное обстоятельство в его новой жизни – Лиза. Теперь ему хотелось вернуться в тот мир, где все как-то давно текло своим чередом. Но вернуться не получилось. Едва Jaguar тронулся, как в приемнике раздался знакомый голос Ксении Собчак.
– Вы слушаете программу «Будни Барабаки». Марьиванны из Бирюлева уверены, что олигархи тратят деньги исключительно на девочек модельной внешности, с которыми коротают время на своих лодках в каких-нибудь теплых морях, – сладко повествовала Ксения. – Так вот, уважаемые Марьиванны, это не так. Самый настоящий «форбс» Федор Алексеевич Климов купил в Авиньоне средневековый дом и отреставрировал его, чтобы открыть там музей. На этой неделе стало известно, что Климов пропал. Именно в этом доме. Вскоре в гостинице города Авиньон нашли мертвым пасынка Климова Ивана. А сейчас я позвоню моей подруге и дочери Климова, Елизавете, чтобы разузнать, что же все-таки случилось в Авиньоне, – Алехин услышал длинные гудки, а потом голос Лизы:
– Да…
– Лиза, здравствуй, дорогая. Это Ксюша Собчак. Знаю, что тебе сейчас нелегко, – голос Собчак звучал сочувственно. – Скажи мне, пожалуйста, появилась ли какая-нибудь ясность в деле об исчезновении твоего отца. – Алехин думал, что Лиза бросит трубку, но она ответила твердо и решительно:
– Привет, Ксю, нет, ясности не появилось.
– А какие есть версии у следствия?
– У папы был похищен один документ.
– Связанный с бизнесом?
– Совершенно нет. Накануне исчезновения папа обнаружил в тайнике своего дома грамоту, которая пролежала там 650 лет. Это духовная папы римского Климента VI.
– Я поясню для радиослушателей, – перебила Собчак, – в XIV веке римские папы жили в Авиньоне.
– Совершенно верно. Из этого документа следует, что в папском дворце спрятаны сокровища.
– Но почему же их до сих пор не нашли?
– Потому что адресат этой духовной – один кардинал, он приходился римскому папе то ли племянником, то ли сыном, – внезапно умер. Это случилось через пару дней после получения письма. Кардинал просто не успел им воспользоваться.
– А теперь исчез Климов, – подытожила Собчак. – Авантюрный роман какой-то. Средневековье. Тайник. Клад. Пропадают люди, – Ксюше явно хотелось сморозить что-то острое, но мешала наследственная деликатность профессорской дочки, – я представляю себе… Федя Климов ночью, с фонариком, под сводами мрачного замка…
– Да нет, Ксю, он и не собирался искать сокровища самостоятельно. Полагаю, что папа хотел передать документ Франции.
– Правильно ли я поняла, что духовная папы римского Климента пропала?
– Пропал оригинал, – сказала Лиза веско и торжественно. – Ксюша! Ты первая, кому я это говорю. У меня осталась копия.
– То есть ключом к несметным сокровищам обладает не только преступник, но и простая советская девушка Елизавета Климова. Спасибо, Лиза! С вами была Барабака… – Алехин не дослушал, он быстро набрал Лизу:
– Зачем ты это сделала?
– Что именно?
– Сказала про копию.
– Мы же решили, что будем ловить преступника на живца. Так ты выразился? – Алехин услышал в трубке отдаленные гудки. – Ой, прости мне звонят. – Телефон разъединился. «Вот она, климовская порода, – подумал Кен. – Сама все решила и даже не хочет разговаривать. Зачем? Главный член в этом предложении – «сама». Я никогда не стану ее мужем, даже если распишусь с ней по глупости. Мужем будет только она. Или ее папаша, если он, конечно, найдется. Когда женишься на дочери олигарха, женишься на самом олигархе. Дочь – страшнее всего. Это главная женщина в жизни отца. Если переспишь с его женой, он подбросит тебе наркотики, если обидишь дочь – Климов заставит тебя пожалеть о том, что родился. Если Климов мертв, то ситуация, пожалуй, даже хуже. Дочь, потерявшая отца, словно овдовела. Теперь она бросит все силы на то, чтобы доказать себе и миру: я не хуже, я сильная, я могу».
