И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
Из-за произошедшего вечером 7 апреля и последующих событий цирк уехал на несколько дней раньше. В т.н. Раю (больше серьезно так говорить не представляется возможным) царила атмосфера крайней напряженности и неопределенности. Доверие людей к Пьеру Сеньеру падало с катастрофической быстротой, а вопросов к нему становилось все больше и больше.
Быть может, что-то для читателя прольет свет на все, что происходит в мире и конкретно в цирке. Да, определенно. Как только «Гора» выехала из Тура, артисты старались не покидать своих вагонов, а если и покидали, то только ради того, чтобы помыться или поесть. Охранники ежечасно обходили вагоны и интересовались у проживающих, не приходил ли к ним кто. Через десять часов после отъезда (который произошел ранним утром), когда настал поздний вечер, в вагоне у Хозяина собрались его самые преданные сторонники, среди которых были Роже, Луа, Франк, Отец Дайодор, Ларош и комиссар Обье на правах уважаемого гостя. Сеньер попросил сбавить ход паровоза, дабы ничего не мешало их беседе.
– А что господа, мы с вами давно не собирались так, не ради рутинных дел, – произнес Сеньер, когда наполнял свой стакан крепким коньяком. – Стоит отметить, что среди нас гость, которого мы можем справедливо и абсолютно честно считать уже полноценным представителем высшего общества, одним из нас!
– Можем! Правда! – хором произнесли мужчины и до дна выпили из своих стаканов.
– Месье Обье, – продолжил Сеньер, расположившись в своем рабочем кресле, – давненько хотел задать вам несколько вопросов касаемо нынешней жизни Парижа. Будете ли вы так любезны ответить на них?
– Разумеется, месье, – сказал комиссар и поставил стакан на массивный геридон. Он сидел в кресле типа «Бержер» у окон рядом с Жоржем Франком с одной, и с Полем Роже с другой стороны. Стол, за которым сидел Сеньер, располагался перпендикулярно чуть выше, если смотреть по схеме. А напротив кресел стоял кожаный диван, на котором удобно располагались Отец Дайодор и Эмиль Луа. Жан Ларош же сидел за маленьким секретером сбоку от стола Сеньера. Как и положено секретарю, он был готов в любую минуту достать из ящика стопку бумаги и начать записывать за Хозяином.
– Скажите, месье комиссар, говорят, в империи хотят создать новую конституцию? – спросил Сеньер, всем видом демонстрируя явное неудовлетворение от одной только мысли о новой конституции.
– Насколько мне известно, – начал ответ Обье, – в настоящее время сейчас действительно идут подобные разговоры. Многие представители общества недовольны слишком реакционным и запредельно властным правлением Его Величества. Их точку зрения не разделяет большинство наших сограждан, однако среди них также есть и те, кто недоволен ситуацией в области экономики и труда: в частности, у шахтеров слишком длинный рабочий день при весьма скромной оплате их труда. Из-за этого некоторые политические деятели используют их в своих целях, потому и звучат все громче и чаще призывы ограничить власть императора.
– Им надо в наш цирк на работу устроиться, мы платим колоссальные деньги нашим сотрудникам! – выкрикнул Франк и был поддержан остальными аплодисментами и язвительным смехом.
– Чего им не хватает? – возмутился Сеньер. – Эти жирующие политики сидят в столице в огромных квартирах, у некоторых даже особняки имеются! Им платят громадные жалования, кому-то выдают охрану. Даже главой кабинета министров почти полгода уже является Эмиль Оливье. Я встречался с этим интриганом года три назад, и он меня уверял, что всегда будет на стороне народа и Франции. Теперь он тайно потворствует оппозиции, от которой сам отрекся при принятии поста главы кабинета!
– Здесь немного сложнее ситуация, – возразил Обье. – Месье Оливье и сделать-то ничего не может по большому счету. Он заложник ситуации, причем в которую вогнал себя сам своими заигрываниями с обеими сторонами возникшего политического противостояния в законодательном корпусе и в обществе в принципе.
– Уж не защищаете ли вы его? – спросил комиссара Луа, оторвавшись от поедания двадцатой запеченной сосиски. – Уж кому, а вам точно должно быть положено просто в силу своей должности защищать действующую власть. Вы один из самых высокопоставленных чиновников столицы, небось заработали столько денег, что за городом имение отстроили?
Обье лукаво рассмеялся и сказал:
– Нет, месье, за долгие годы службы мне так и не удалось скопить столь громадного состояния. Мое жалование составляет не более десяти тысяч франков в месяц, что для Парижа хоть и является непомерно крупным заработком, однако не идет ни в какое сравнение с заработками министров, судей и писателей.
– И все же, вы не ответили на вопрос об Оливье, – подметил Луа, ожидая получить ответ.
– Ах да, вы правы, – согласился Обье. – Что касается месье Оливье, то он, как уже было мною сказано, стал заложником собственных действий. Как бы он ни старался, теперь составлять оппозицию императору у него не получится, потому что он является зависимым от Его Величества. Думать же о том, что в империи произойдут какие-либо масштабные изменения наподобие тех, что произошли двадцать два года назад – как минимум глупо, а как максимум – чревато тюремным заключением за подрыв общественного порядка.
Эти слова комиссара были одобрительно встречены как Хозяином, так и окружающими мужчинами.
– Все же вся эта игра в свободу и демократию, которую начал не кто-нибудь, а сам император, – произнес Сеньер, – мне непонятна. Абсолютное большинство наших сограждан, как упомянул комиссар, поддерживают Его Величество, зачем же тогда давать столько свободы тем маргиналам и нигилистам, если они только и делают, что пытаются расшатать ситуацию для достижения своих ужасных целей? Вы бы смогли ответить на него, комиссар?
Обье многозначительно пожал плечами и сделал глоток из своего стакана.
– Быть может, – сказал он, – кто-то не очень правильно влияет на Его Величество, побуждая совершать не слишком благовидные поступки? – тут он направил свой взгляд на Отца Дайодора, от чего тому стало неловко. – Всяко, что было тайно, рано или поздно становится явным. Пройдет время, и мы обо все узнаем, как узнали о безумно роскошной жизни Бурбонов
