И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
В ответ на это Герман в привычной манере рассмеялся, давая понять, что не собирается даже рассматривать подобный исход из сложившейся ситуации.
– Ты серьезно? – сквозь смех спросил он Мартина, и, когда тот утвердительно кивнул, вновь рассмеялся. – Нет, я, конечно, предполагал, что ты с детства бы…как бы это сказать…особенным, что ли, но, чтобы настолько – никогда даже мысли не допускал. Все-таки мы с тобой слишком уж разные, мальчик…
– Не спорю, – гордо ответил Мартин, пребывая, кстати говоря, до сих пор в жестоких объятиях надзирателей. – И я этим страстно горжусь.
Последнее сказанное предложение окончательно вывело Германа из себя, и он отдал приказ посадить Мартина на кресло, соседнее тому, в котором располагался Иштван. Его тоже привязали ремнями, после чего надзиратели вернулись на свои посты.
Только лишь после этого у Мартина появилась возможность с пристрастием осмотреть операционную. От увиденного его также чуть было не стошнило, однако он сдержался, хотя смрад стоял непереносимый. Увидев висевшего в углу обессиленного Дурре, Мартин закричал в его сторону, и тот поднял на него медленно угасавший взгляд и слабо улыбнулся, как бы приветствуя. Сказать что-либо словами он не мог – слишком тяжело ему было.
Герман, немного успокоившись, приказал санитарам завязать Мартину рот, мотивируя это тем, чтобы тот не вопил, как мелкая псина перед медведем. Приказ был выполнен немедленно.
– Что ты хочешь делать? – спросил Иштван.
– Ничего особенного, – с долей раздражения ответил Герман. – Если на тебе я буду испытывать наркоз, то на этом малодушном сопляке – силу воли и терпение. Иными словами, чтобы до ваших тупых мозгов дошло: тебе я буду рубить пальцы, предварительно накачав эфиром, а его – на живую, безо всяких ослабляющих средств, кроме куска ткани во рту. Это позволит соблюсти все возможные правила эксперимента, самым главным из которых является наличие двух разных плоскостей исследования, то есть подопытных образцов с различными условиями, но с одинаковым методом получения результата.
– Это же сущее варварство!
– Ничуть, – парировал Скотт. – Несколько лет назад только так и проводили абсолютно все операции, сам знаешь. Потому я хочу увидеть разницу, вот и все.
Осмотрев их обоих, Герман добавил:
– Ну, за дело! Господа санитары, прошу приготовить две пилы маленького размера, а также флакон с эфиром, марлевую тряпочку, два бинта, пару ножниц, чистое полотенце и небольшой таз с теплой водой.
Санитары поспешили за перечисленными предметами. Герман же переодел халат, надев чистый, застегнул все до единой пуговицы и вымыл руки в холодной воде. В этот момент к Дурре вернулись некоторые силы, и он смог вглядеться в испуганные лица Мартина и Иштвана, смотревшие друг на друга. Как помочь им? Что сделать, чтобы хотя бы отстрочить наступление экзекуции?
– Герман, – тихо произнес Дурре, надеясь привлечь внимание доктора. – Герман…
– Я слушаю тебя, Мариус, – ответил Скотт, не оборачиваясь. – Говори скорее, твоя болтовня если начинается, то остановить ее бывает крайне сложно.
– Прошу тебя, подойди, – сказал Мариус с некоей таинственностью. – Я готов рассказать тебе о своих записях.
О своих записях, точнее, о своем дневнике, информацию о котором страстно желал получить не только Скотт, но и весь Ближний круг (о его существовании было известно очень многим, потому что составлять его Дурре начал, еще будучи весьма влиятельным человеком, и как-то обмолвился об этом за ужином несколько месяцев назад), Мариус рассказывать, конечно же, не собирался, иначе все недели, проведенные им буквально в подвешенном состоянии, потрачены были бы зря, равно как и пара хороших зубов из его рта. Целью данного предложения было привлечь внимание Скотта, дабы совершить некий поступок. И, стоит отметить, у Дурре получилось заинтересовать Скотта. У него словно исчезли все недавно намеченные планы, и он быстро подошел к Мариусу, приблизившись к нему настолько близко, что последний касался своими ногами его ног.
– Ну же, не заставляй меня ждать, – нетерпеливо сказал Герман. – Говори, где ты спрятал свои записи, м?
– Сейчас скажу, – с ехидной улыбкой ответил Дурре. – Но тебе придется немного потерпеть.
– В смысле? – удивленно спросил Скотт и начал медленно отходить.
Отойти не получилось, потому что Дурре успел схватить его ртом за нос, чем вызвал ужаснейший вопль и на пару секунд дезориентировал Германа. Сразу после этого Мариус, вложив все оставшиеся силы в ноги, которые не были связаны, вспомнил акробатическую молодость и ловко ударил Германа под дых, заставив того чуть ли не сложиться пополам. Но и этого было недостаточно, по мнению Мариуса, и он, воспользовавшись моментом, ударил своими ногами по коленям Германа и сбил его окончательно. Герман упал на пол лицом вниз и, как всем показалось, даже сломал нос. На крик его только сейчас прибежали надзиратели, дежурившие у входа в шатер, как велел доктор. Они подошли к нему и попытались поднять его, но он отмахнулся от них с яростным криком:
– Я сам могу подняться! Чертовы болваны! Где вас носило?!
Поднявшись, Герман понял, что нос хоть и не сломал, но разбил его прилично, потому как из него обильно текла темная кровь. Санитары, пришедшие только что со всеми требуемыми предметами, поставили их на стол и принялись обрабатывать нос доктора Скотта. Завершив работу, они отошли от него, боясь попасть под раздачу, поскольку Скотт пребывал в драконьем гневе, готовый сжечь все, что попалось бы ему на пути. Попался Дурре. Ничего даже не произнеся, Герман медленно подошел к одному из столов, взял длинную толстую иглу, невероятно острую, после чего приблизился к Мариусу.
– Вижу, ты безнадежен, а жаль ведь, – произнес Герман с досадой. – Месье Дурре, Ближний круг в вас более не нуждается.
Закончив говорить, Скотт резко воткнул иглу Мариусу прямо в сердце и продолжал давить ее внутрь тела до тех пор, пока половина ее не оказалась воткнутой в сердце. Дурре сказать уже ничего не мог, потому что впал в шоковое состояние и спустя секунд десять перестал подавать признаков жизни. Голова его повисла, а глаза так и остались открытыми. Посмотрев около минуты на уже мертвого Дурре, Скотт обернулся и увидел залитые слезами лица Мартина и Иштвана. Им не хватало сил и воздуха что-нибудь сказать ему (Мартин вообще сидел с завязанным ртом), они лишь мычали и хлипали.
– Ну вот и все, вашего обожаемого наставника нет, – констатировал Герман, ради приличия измерив пульс Мариуса, которого не было. – Теперь ваша очередь. Убивать
