Иори Фудзивара - Праздник подсолнухов
В один из таких дней меня окликнул мужчина. Возможно, его заинтересовала моя экзотическая для тех мест наружность. Даже в университете азиатов почти не было. Японцев же не было вовсе.
Так вот. Однажды меня окликнул незнакомый голос — кто-то спрашивал, как я оцениваю их городок с точки зрения художника. Я обернулся и увидел какого-то мужчину. Вероятно, он заметил меня с шоссе и специально остановился. Я сдержанно ответил, что городок неплох, особенно мне нравится в нем тишина, и тогда мужчина заглянул в холст. Я решил, что он увидел лишь нечто абстрактное, и здорово удивился, когда он пробормотал что-то насчет сходства с Эндрю Уайетом.[33] Стоит оказаться в другой стране, и вот пожалуйста — в почете совершенно другие художники. Даже в этой дыре кто-то слышал об Уайете. Я добавил, что тишина ничуть не лишает это место экспрессии. В ответ он лишь улыбнулся:
— Эндрю Харш — Эндрю, как Уайет. Зови меня Энди. — Он протянул руку, и я пожал ее.
Сквозь его светлые волосы заметно просвечивали залысины. Сперва я думал, что ему за сорок, но после нескольких бесед выяснилось, что мы ровесники. Энди занимался психиатрией. Как-то раз он утомленно пожаловался на обилие работы: ну откуда в этой глуши столько психов?! Множатся, как тараканы. Может, мир потихоньку сходит с ума? В ответ я сказал, что, на мой взгляд, между тишиной и психическими расстройствами существует глубинная связь, на что он изумленно поднял брови. Я продолжил свою мысль, заметив, что люди с самыми большими нарушениями пребывают в самом тихом месте на земле. Он непонимающе уставился на меня, и я пояснил, что имею в виду кладбище. В ответ Энди расхохотался.
Как-то раз он пригласил меня к себе домой на ужин. У него была толстая жена Марта (я испытал облегчение, узнав, что у них нет детей и мне хотя бы не придется терпеть шум). Приготовленный ею мясной рулет был ужасен. Будь моя воля, я скормил бы его свиньям. Тем не менее я молча съел свою порцию, а все потому, что Марта была по-настоящему добрым человеком. Я понял это, когда, услышав мой неуверенный английский, она незаметно сбавила темп своей речи. Зато поданный на десерт тыквенный пирог превзошел все мои ожидания. Мне достался кусок размером с целую упаковку тофу. Любая японка упала бы в обморок от одного только вида такой внушительной порции. Сначала пирог показался нестерпимо приторным. Но потом я откусил еще и еще — блюдо оказалось удивительно вкусным. Когда я в третий раз потянулся за добавкой, глядя на Марту, я понял, что означает выражение «засиять от удовольствия».
В ответ на шутку Энди о том, что я умею найти подход к сердцу замужней дамы, я возразил, что пирог действительно отменный. После ужина Энди предложил сыграть в карты на символический интерес. Какие ставки? Ну… Если проигрывает он, то Марта десять дней печет мне пироги. А если я, то с меня ее портрет. Я согласился и поинтересовался, во что мы будем играть. Оказалось, что в стад-покер.
Через два часа Энди виновато взглянул на Марту — ей предстояло печь мне пироги ближайшие десять дней. Когда Марта смеялась, ее рыхлые крупные плечи колыхались.
Между тем Энди, взглянув на меня, предложил пострелять. На мой недоуменный взгляд он ответил:
— А что тут такого? Это то же, что игра в покер. Ритм и умение концентрироваться. Уверен, к стрельбе у тебя тоже талант.
Дорога к стрелковому клубу «Калвер клик» шла мимо того самого места, где я любил рисовать. Энди пояснил, что в тот день заметил меня как раз по пути в клуб.
Просторная площадка на открытом воздухе размером примерно с два бейсбольных поля была специально оборудована для стрельбы. Народу здесь тоже хватило бы на две бейсбольные команды. Извиняющимся тоном Энди сказал, что так людно здесь бывает только в выходные. Меня поразило, что люди приезжали сюда целыми семьями. Повсюду можно было видеть отцов, обучающих стрельбе сыновей-подростков. Была даже девчонка-старшеклассница, с привычным видом сжимавшая здоровенное ружье.
Мы отыскали свободное пространство, и Энди спросил, хорошо ли я помню все, о чем он предупреждал меня в машине. Я кивнул. Поскольку на этом стрельбище нет дежурного, прежде чем войти внутрь, чтобы поправить мишени или проверить попадание, надо выждать удобный момент и нажать звонок на столбе. Даже если ты не входишь внутрь стрельбища, пока звенит звонок, ни в коем случае нельзя прикасаться к оружию. Я повторил ему эти правила, и он с одобрением похвалил меня.
Стрелки, больше десяти групп, как раз закончили очередной этап, и на столбе рядом с нами зажглась красная лампа. Одновременно раздался пронзительный звонок. Все потянулись к своим мишеням. На ближних стоярдовых мишенях один на другом висели несколько листов со следами пуль. Энди повесил поверх них новый лист, пояснив, что это официальная мишень NRA.[34] На мой вопрос о том, что такое NRA, он ответил, что это американский стрелковый клуб, в котором он состоит, как и все эти люди в черных бейсболках, — он обвел вокруг широким неопределенным жестом. Теперь и я заметил несколько человек в таких же головных уборах, как у Энди.
— И что, среди членов клуба много обычных граждан вроде тебя?
— Насколько я знаю, больше трех миллионов. Слышал, сейчас ежедневно прибывает по тысяче.
Мы вернулись на исходную позицию. Он произнес команду «к оружию» и вскинул винтовку. Из положения стоя сделал три быстрых выстрела подряд. Снайперской винтовке с ручной перезарядкой для выстрела требуется две-три секунды. Тем не менее выстрелы показались мне мгновенными, я и глазом не успел моргнуть. В бинокль Энди изучил мишень, затем передал бинокль мне. И хотя в центре мишени — яблочке размером три дюйма, или семь-восемь сантиметров, — зияло два отверстия, он недовольно проворчал:
— Вот дерьмо! Промазал один выстрел с каких-то ста ярдов.
Заметив восхищение в моем взгляде, он гордо выпятил грудь и сказал, что вообще-то выигрывает каждый второй из ежемесячных турниров среди членов клуба.
— Ну, теперь твоя очередь. Вот тебе люгер, модель семьдесят семь / двадцать два эр-эм-пи. Калибр двадцать два миллиметра — для новичка то, что надо. Это оружие Марты. Стволу из нержавеющей стали не страшны перепады температур, его можно использовать в любое время года.
Я взял в руки оружие.
Энди предложил начать с простого положения с колена. Следуя его указаниям, я уперся правым коленом в землю, на левое поставил локоть и вскинул пистолет.
— Ритм и умение концентрироваться, — громко напомнил он.
Я наметил цель. Стоярдовая мишень в прицеле выглядела далекой и размытой, мелкой, словно мушиное яйцо.
В машине по дороге домой Энди сказал, что берет свои слова обратно:
— Все-таки карты и стрельба — это не одно и то же… Как ты? Совсем отчаялся?
Я покачал головой:
— Не ожидал, что стрельба — это так увлекательно. Думаю, она войдет у меня в привычку.
В «Калвер клик» пускали только в сопровождении членов клуба. Я забросил живопись. Теперь я составлял Энди компанию в каждом его походе в клуб. В остальные дни я отправлялся в стрелковый клуб самостоятельно. В Салине таких заведений не было, и я ехал до ближайшего клуба в Канзас-Сити. Три часа в один конец по шоссе № 70. Вечером заходил в один из многочисленных джаз-клубов. Именно тогда я узнал, что бибоп,[35] оказывается, родом из Канзас-Сити.
Через полгода с расстояния двести ярдов я впервые выбил больше очков, чем Энди. В тот вечер Марта испекла особый праздничный пирог и расцеловала меня в обе щеки.
— Теперь понятно, почему ты моментально среагировал на бейсболку, — сказала Мари. — Тебе нравилось стрелять?
— Да, нравилось.
— И все?
— В смысле «и все»?
— Хм… Да так, ничего, — сказала она. — Значит, воспоминания, о которых говорится в этом послании, относятся к твоему американскому периоду?
— Возможно. Но им-то какое до этого дело? Запутанная история.
— Бейсболка наводит на мысль, что им известно о твоем увлечении стрельбой в Америке. Такой вывод напрашивается сам собой.
Глядя на нее, я невольно улыбнулся. В ее голосе снова зазвучали командные нотки.
— Что улыбаешься? Не согласен?
— В общем-то согласен, — ответил я.
— Но откуда они узнали об этом крошечном городке?
— Скорее всего название города им неизвестно, но я догадываюсь, откуда они могли узнать, что я жил на американском Среднем Западе.
В ответ на ее вопросительный взгляд я рассказал об утреннем визите в свой бывший офис, о беседе с Иноуэ, о своем единственном письме к нему, в котором я описал, как провожу время: мол, желание углубиться в искусство обернулось совсем другим увлечением, я попал под влияние аборигенов, и моей новой страстью стала стрельба. Я писал ему, что каждый день палю из пистолета под бдительным оком члена стрелкового клуба. Что-то в этом духе. И хотя на конверте я не указал свой адрес, все письма, отправляемые авиапочтой, гасились печатью Канзас-Сити. Могу лишь предположить, что они видели адресованное Иноуэ письмо. Ведь только в нем я упоминал о своем увлечении стрельбой.
