Кен Фоллетт - Ночь над водой
– Вы оба любите меня, но он мой муж, – сказала она.
– Мы оба, да, любим, но я от тебя без ума.
– А он – нет?
– Мне кажется, что он тебя совсем не знает. Послушай, мне тридцать пять лет, у меня были увлечения, один роман длился целых шесть лет. Я никогда не был женат, хотя и бывал в шаге от этого. И я знаю: то, что случилось с нами, правильно. Я такого никогда не чувствовал. Ты красива, забавна, неординарна, умна, и занятия любовью доставляют тебе радость. Я привлекателен, у меня веселый нрав, я довольно умен, неординарен и хочу лечь с тобой в постель прямо сейчас.
– Нет, – сказала она, но хотела сказать другое.
Он мягко привлек ее к себе и поцеловал.
– Мы идеально подходим друг другу, – прошептал он. – Помнишь, как мы писали записки под табличкой «Соблюдайте тишину»? Ты сразу все поняла, тебе не потребовались объяснения. Другие женщины сочли бы меня сумасшедшим, но я тебе понравился таким.
Верно, подумала Диана; когда она вела себя странно, например, закуривала трубку или выходила на улицу, не надев трусиков, или посещала фашистские митинги, крича наподобие пожарной тревоги, Мервин раздражался, а вот Марк довольно посмеивался.
Он провел рукой по ее волосам, погладил по щеке. Постепенно паника, владевшая ею, начала куда-то отлетать, она успокоилась. Диана положила голову на плечо Марка, ее губы коснулись нежной кожи его шеи. Она почувствовала, как движутся кончики его пальцев по ее бедру, забираются под юбку, гладят ноги изнутри, в том месте, где кончаются чулки. Сегодня этого не должно случиться, мелькнула слабая мысль.
Он нежно положил ее на спину, шляпка упала на пол.
– Это неправильно, – пролепетала она.
Он поцеловал ее в губы, лаская их своими губами. Она почувствовала его пальцы через тонкий шелк трусиков, и по телу Дианы пробежала сладостная дрожь. Еще мгновение, и мужские пальцы проникли в нее.
Марк знал, чего она хочет.
Однажды в начале лета, когда они, обнаженные, лежали в спальне гостиничного номера, прислушиваясь к шуму волн за открытыми окнами, он вдруг спросил:
– Покажи мне, как ты касаешься себя сама.
Ей стало стыдно, и она сделала вид, что не поняла его:
– Что ты имеешь в виду?
– Ты знаешь. Как ты ласкаешь себя? Покажи мне. И я буду знать, что ты особенно любишь.
– Я этого не делаю, – солгала она.
– Ну, девушкой… еще до замужества, тогда уж наверняка делала, ведь это делают все. Покажи.
Она хотела отказаться, но тут же поняла: то, что он предлагает, будет ужасно волнующе.
– Ты хочешь, чтобы я сама завела себя… там… а ты будешь смотреть? – спросила она, и голос ее дрожал от желания.
Он улыбнулся и упрямо кивнул.
– Ты хочешь, чтоб до конца?
– До конца.
– Ой, не могу, – сказала она, но сделала, как просил Марк.
Сейчас кончики его пальцев уверенно коснулись тех самых мест, тем же знакомым движением, с тем же нажимом, и она, закрыв глаза, целиком отдалась пронзившим ее ощущениям.
Вскоре она тихо застонала и начала ритмично покачивать бедрами. Она почувствовала на своем лице его горячее дыхание, и он приник к ней еще ближе. И в тот момент, когда она уже теряла над собой контроль, он настоятельно потребовал:
– Посмотри на меня.
Она открыла глаза. Он продолжал ее ласкать, как и прежде, но только немножко быстрее.
– Не закрывай глаз, – сказал Марк.
Смотреть в его глаза в такие моменты – в этом было что-то невыразимо интимное, своего рода сверхнагота. Словно он видел все и знал про нее все, и она почувствовала неведомую прежде свободу, потому что больше нечего было прятать. И тут она достигла пика, но заставила себя не отрывать от него глаз, ее бедра дрожали, рот судорожно ловил воздух в спазмах удовольствия, сотрясавших все ее тело. Он улыбался, глядя на нее, и сказал:
– Я люблю тебя, Диана. Я так тебя люблю!..
Когда все кончилось, она обхватила его обеими руками, тяжело дыша и дрожа от охвативших ее чувств, не желая, чтобы это кончалось. Диане хотелось залиться счастливыми слезами, но она их все уже выплакала.
Она так ничего и не сказала Мервину.
Изобретательный ум Марка нашел решение, она отрепетировала его, пока ехала домой, спокойная, собранная, полная решимости.
Мервин был в пижаме, накинув поверх халат, он курил сигарету и слушал льющуюся из приемника музыку.
– Долго же ты ее навещала, – сказал он мягко.
Диана уже почти не нервничала.
– Пришлось ехать очень медленно. – Она глубоко вздохнула и сказала: – Я завтра уезжаю.
Он слегка удивился:
– Куда?
– Я собираюсь навестить сестру, повидать близняшек. Хочу убедиться, что у них все в порядке, потому что неизвестно, когда еще у меня будет такая возможность: поезда стали ходить нерегулярно, а со следующей недели вводится рационирование бензина.
– Да, ты права. – Он согласно кивнул. – Поезжай, пока есть возможность.
– Тогда пойду паковаться.
– Собери и мои вещички, пожалуйста.
Мелькнула ужасная мысль, что он решил поехать с ней вместе.
– Зачем? – спросила она, затаив дыхание.
– Не люблю оставаться в пустом доме. Я завтра перееду в клуб «Реформа». Ты вернешься в среду?
– Да, в среду, – солгала она.
– Хорошо.
Она поднялась наверх. Собирая в небольшой чемодан его белье и носки, она подумала, что делает это для Мервина в последний раз. Она уложила белую рубашку и выбрала к ней серебристо-серый галстук – сдержанные тона шли к его темным волосам и карим глазам. Она чувствовала облегчение оттого, что он принял ее объяснение, но одновременно нечто близкое к отчаянию, словно не успела сделать что-то исключительно важное. Она поняла, что, несмотря на боязнь разговора с ним, хочет ему объяснить, почему от него уходит. Ей нужно было высказать Мервину, что он ее принизил, стал невнимательным и бездушным, не лелеял ее так, как когда-то прежде. Но теперь она уже этого сделать не сможет и оттого испытывала разочарование.
Она закрыла его чемодан и начала складывать в свою сумку туалетные принадлежности и косметику. Странный способ завершать пятилетнее замужество – пакуя чулки, кремы и зубную пасту.
Вскоре в спальню поднялся Мервин. Она закончила сборы и, оставшись в своей самой непривлекательной ночной рубашке, села к туалетному столику с зеркалом и начала снимать косметику. Он подошел сзади и сжал ладонями ее грудь.
Нет, подумала она, не сегодня, пожалуйста!
И, хотя Диана пришла в ужас, тело ее откликнулось незамедлительно, и она, точно провинившись, залилась краской. Пальцы Мервина начали теребить ее набухшие соски, она учащенно задышала от удовольствия и отчаяния. Он взял ее за руки и приподнял со стула. Она, безвольно подчиняясь, пошла за ним к постели. Он выключил свет, они легли в полной темноте. Мервин тут же оказался сверху и начал с яростной силой отчаяния снова и снова входить в нее, словно знал, что она уходит, а он не может этому помешать. Тело ее вело себя по-предательски, она изнывала от наслаждения. Мелькнула стыдливая мысль о том, что в течение двух часов она достигла пика страсти с двумя мужчинами, но предотвратить это оказалась не в силах.
Когда все кончилось, из глаз ее хлынули слезы.
К счастью, Мервин ничего не заметил.
Сидя в элегантном холле отеля «Саут-вестерн» утром в среду, ожидая такси, которое доставит их с Марком к сто восьмому причалу саутхемптонского дока, где им предстоит подняться на борт «Клипера», Диана чувствовала себя победительницей, добившейся долгожданной свободы.
Все в холле смотрели на нее или старательно делали вид, что на нее не смотрят. Особенно пристально разглядывал ее красивый мужчина в синем костюме младше ее лет на десять. Но она была к этому привычна. Так всегда случалось, когда она хорошо выглядела, а сегодня она выглядела просто потрясающе. Ее летнее шелковое платье, кремовое в красный горошек, было Диане удивительно к лицу. К этому платью отлично подходили кремовые туфли, а соломенная шляпка достойно завершала картину. Помада и лак на ногтях оранжево-красного цвета соответствовали горошку платья. Она хотела надеть красные туфли, но в конце концов решила, что это будет чересчур вульгарно.
Она любила путешествовать: паковать и распаковывать чемоданы, встречать новых людей, любила, когда ее баловали, угощали шампанским и изысканной едой, любила смотреть новые места. Она нервничала из-за предстоящего полета, но перелет через Атлантику был самым заманчивым из всех, потому что на другом конце лежала Америка. Она просто не могла дождаться, когда ступит на американскую землю. У нее было о ней представление типичного кинозрителя: она видела себя в апартаментах стиля арт-деко, сплошные окна во всю стену и зеркала, горничная в униформе, подающая ей белое меховое пальто, длинный черный лимузин, поджидающий у подъезда с включенным двигателем, цветной шофер, открывающий дверцу, чтобы доставить ее в ночной клуб, где она закажет самый сухой мартини и будет танцевать под джаз-оркестр и песню, которую исполнит не кто иной, как Бинг Кросби[2]. Она, конечно, понимала, что это фантазия, но ей не терпелось узнать, как все выглядит на самом деле.
