Филип Джолович - Стены молчания
Итак, это была сделка. «Джефферсон Траст» собиралась купить бомбейского биржевого маклера, а я должен был быть адвокатом по сделке. Кэрол, наверное, думала, что удружила мне, включив меня в список действующих лиц. Я не рассказывал ей о моем отце. О его смерти. Если бы я рассказал ей, она перевернула бы рай с адом, чтобы я не попал в это дело. Если она действительно любила меня, она сделала бы это.
— Я не знаю, каким образом доказать тебе то, что я ничего не знаю об этом.
Мэндип покраснел:
— Мне кажется, последние несколько дней выбили тебя из колеи. По-моему, только так можно объяснить твое ненормальное поведение. Ты отказываешься мыслить рационально и делаешь все возможное, чтобы сбежать, даже если это означает поехать в Бомбей. Откровенно говоря, ты ставишь меня в тупик.
Я замотал головой:
— Конечно же, я не хочу ехать в Бомбей. Сними меня с этой сделки. Обвини меня. Скажи, что у меня шок. Делай, что хочешь, но сними меня с этой чертовой сделки, — я начал паниковать. На меня навалилось все сразу: и катастрофа на шоссе Рузвельта, и моя предполагаемая кастрация окровавленными жертвами, и левая страховка, и обязательства перед ссудно-кредитными обществами, и поездка в Бомбей. Но это была не обычная прогулочная экскурсия по старинному городу с осмотром достопримечательностей и пустыми размышлениями о легендарной гостеприимности жителей столицы. Наоборот, это была кинозапись худшей недели в моей жизни, начало конца.
— Жребий брошен, — сухо сказал Мэндип. — Пути назад нет. Даже если ты не был инициатором твоего привлечения к сделке, теперь ты занимаешься ею и не можешь отказаться.
— Я не могу ехать. И ты должен в первую очередь понимать это.
Сначала я слушал себя, а затем у меня в ушах зазвенел мертвецкий смех моего отца, умершего отца, которого я уже не мог назвать папой, с которым я не смог говорить, когда он позвонил из Бомбея пьяный, под кайфом, бессвязно бормоча что-то. Он сказал, что его скомпрометировали. Он подавился на полусъеденном деле, отравился в Бомбее завтраком из лжи и яиц. И что-то еще, то, чего он сказать не мог. Я был ему нужен прямо в тот момент, больше всех тех миллионов богов, которым поклонялись индусы. Он нуждался во мне. Я ничего не сказал. Он рыдал, умолял. Я повесил трубку. Я убедил себя в том, что он зашел слишком далеко, что он изгнал себя сам гораздо раньше, прежде чем он уехал в Бомбей. Для меня он умер в милом домике в Хэмптон Корт, а не в пылу и замешательстве Бомбея.
— Ты туда поедешь, — вздохнул Мэндип, — потому что я так говорю. — Его голос был и глухой и угрожающий. — Ты у выхода в открытый космос, Фин. И я контролирую системы жизнеобеспечения. Если ты не поедешь в Бомбей, я отключу их все. И затем отпущу тебя в свободный полет.
— Я не знал, что угрожать в твоем стиле.
— Это свершившийся факт, и ты сам его создал. Боже мой, если бы только я знал, что ты делаешь.
Это было сумасшествие.
— Но Чарльз…
Он поднял руку:
— Макинтайр согласен, что путей к отступлению нет. Другие тоже согласны.
Другие? Кто? Клиент?
Мэндип наклонился вперед, достаточно близко, чтобы я мог услышать легкие хрипы его легких, которым мог понадобиться «Венталин», если их будут слишком сильно напрягать.
— Тебе придется это сделать, Фин. Мы должны видеть, что ты действуешь из лучших побуждений на благо компании. Неужели ты думаешь, что слияние облегчит выполнение длительных обязательств по поводу полного обеспечения твоей матери? Дом, ежегодное пособие, тысяча маленьких любезностей и услуг, которые оплачиваются и о которых ты никогда не слышал, а она это принимает как должное? Неужели ты думаешь, что «Шустер Маннхайм» не будет обращать внимания на наши маленькие попытки скрыть от всего мира то, что действительно произошло с твоим отцом? Ты думаешь, Макинтайр поддержит меня, если я буду помогать тебе, а ты будешь вести себя как избалованный ребенок?
Слияние позволит Мэндипу делать то, что он хочет. Он уже сделал «Шустер Маннхайм» богатой конторой и сделает ее еще богаче. Он мог здесь и сейчас сделать меня партнером или же засунуть мне гранату в задницу и выдернуть чеку. В любом случае люди из «Шустер Маннхайм» будут кричать «ура», потому что Чарльз — веселый славный парень. Он мог купить моей матери один из Карибских островов, и они сказали бы, что это чертовски хорошая идея, если бы Мэндип убедил их в этом. Именно Мэндип запустил историю о том, что мой отец умер от тифа. Они проглотили это, никто не задавал вопросов, по крайней мере вслух. Они поверили бы в любую историю, если бы он велел им сделать это.
— Я не знаю, что это сделает с твоей матерью. Это реальная политика, не угроза, — он сделал глоток воды.
Не угроза?! Если он выдернет ковер у меня из-под ног, это точно убьет ее.
— Послушай, Фин, — сказал Мэндип. На его лице появилось выражение озабоченности. На самом деле мне было все равно, искренен он был или нет. Я знал, что было на очереди: рукопожатия, глубокое сожаление, сокрытие под улыбкой переживаний. — Ты приедешь и уедешь, все очень быстро. Быстрая сделка. Маленький незначительный биржевой маклер, ради Бога. Пошевели мозгами. И затем тебя ждет твое будущее. Великое будущее.
Просто заключить сделку. Может, в этом и нет ничего плохого. «Джефферсон Траст» хочет купить биржевого маклера. Ну и что? Все разумно и легально. Пятьдесят порций «Гордона» с тоником на самолете, дозаправка после посадки, и я, может, никогда и не узнаю, что был в Бомбее. Это не была полуобглоданная сделка. Не было оснований полагать, что это подстава.
Но последствия. Реальные последствия. Что делать с ними?
— А что с делом Джей Джея, Чарльз? Когда это станет слишком обременительным, ты пустишь меня под откос?
— Конечно, нет, я же сказал тебе, — помедлил Чарльз, — просто выполняй то, что тебе говорят, и позволь профессионалам выполнять свою работу. Здесь все на доверии.
— Я не уверен в том, что Пабло Точера горит желанием защищать меня.
— Не будь идиотом. Ты же не думаешь на самом деле, что именно ты потеряешь больше всех?
Что бы ни произошло, но ты не окажешься на свалке, Чарльз Мэндип. А вот для меня уже стоит флажок «зарезервировано».
— Это моя забота, Чарльз, — проговорил я на автопилоте. — Вокруг столько людей, которые могут потерять так много, что, боюсь, я исчезну в толпе.
— Прекрати суетиться. У тебя есть Пабло Точера, и ты должен считать себя очень счастливым человеком. Эта тяжба может продолжаться годами. Любая перепалка за твоим обеденным столом — и ты даже не успеешь заметить, как наручники окажутся на тебе. Просто позволь нам самим заняться этим.
— Тебе удалось описать мои проблемы лучше меня.
Я замер. Это заставляло меня подумать. Мой отец когда-то был богат. Он входил в топ-десятку «Клэй и Вестминстер», он был в зените своей славы, их главным добытчиком денег. Но он спустил все за два коротких сумасшедших месяца. Идя на смерть, он летел первым классом.
Чарльз залез в карман пиджака и достал ингалятор. Откинув голову назад, вставил в рот небольшую трубку и сильно надавил на картридж.
— У меня есть с кем подискутировать, — сказал он, когда дыхание нормализовалось. — Пусть мистер Точера занимается делом Карлсона, а ты пока уладишь дело в Бомбее. Макинтайр не очень рад такому повороту событий, но я вступился за тебя. Если тебе не нравится, как у нас тут все организовано, тогда я больше ничего не могу для тебя сделать.
— Хорошо, когда я начинаю?
Мэндип закрыл глаза. Благодарил Бога?
Вдруг он открыл глаза.
— Завтра утром, — сказал он. — Ровно в девять, у «Джефферсон Траст». Позови своего постоянного человека по документам, Кэрол Амен.
— Как насчет местного советника в Бомбее? — спросил я, словно не знал ответа.
— «Аскари и Ко» — сказал Мэндип.
Внизу в вестибюле я видел затылок. Пять лет назад я видел лицо. Это был Сунил Аскари, директор «Аскари и Ко» в Бомбее. В Индии были и более престижные фирмы, но для Чарльза компания «Аскари и Ко» начиналась на букву А. И он уже не думал ни о каких других компаниях, чье название начиналось на любую другую букву.
— Ты знаешь, что Сунил Аскари думает обо мне, — Аскари относился ко мне с очень большим презрением. — Ты знаешь, как он относился к моему отцу. Мы не можем использовать кого-либо еще? — Я помнил, как Сунил Аскари сидел, развалившись в кресле с высокой спинкой, эдакий Черчилль медно-красного цвета, и читал мне нотации с оксфордским акцентом о том, что мой отец был на волосок от того, чтобы стать причиной международного скандала и уничтожить репутацию «Клэй и Вестминстер» и «Аскари и Ко» и что я должен быть благодарен за вмешательство его и Мэндипа, которое спасло всех от катастрофы. Смерть моего отца, по мнению Аскари, была выходом из ситуации.
— Не глупи, — строго сказал Мэндип. — Конечно же, мы не можем использовать кого-либо еще. Только «Аскари и Ко» может помочь в проведении сделки в сроки, установленные заказчиком, а сроки очень сжатые. И, во всяком случае, Сунил не простит мне, если мы выберем кого-нибудь еще. Скорее всего, ты не будешь часто контактировать с ним.
