Андрей Курков - Ночной молочник
Дима, наблюдавший за котом, хмыкнул. Понял, что будь это просто валерьянка, любой бы кот на нее набросился!
«Может, сходить и заглянуть в тот колодец?!» – подумал, но сам же головой отрицательно в ответ на эту мысль мотнул.
Не хотелось ему никуда сейчас идти. Только-только от раскрасневшейся спирали, намотанной на кусок асбестовой трубы, тепло пошло. И внутри после второй стопочки теплее стало. Возникала гармония между внешним и внутренним миром Димы, и хоть он ее и не осознавал, но именно она, эта гармония, удерживала его теперь на месте, не позволяя голове принимать какие-либо резкие решения.
28
Киевская область. Макаровский район. Село Липовка
Следующее утро у Ирины тоже начиналось сладко, как в детстве. Тогда утро заходило в спальню маленькой Иринки поздним зимним рассветом через небольшое окошко. Сначала темное превращалось за окном в серое, а потом постепенно белело. Но белело утро за окном поздно, и спать Иринка могла в детстве долго. Не то что сейчас.
Когда Яся напилась маминого молока в очередной раз, молчаливые электронные часы составили из маленьких зеленых палочек одинаковой длины точное время окончания кормления – «05–05».
Ирина удивилась «округлости» этого времени. И смотрела на часы, пока не превратилась последняя «пятерка» в «шестерку», отчего «округлость» времени нарушилась.
Лежала она в кровати под одним одеялом с Ясей до восьми утра, прислушиваясь к ее дыханию и замирая, когда Яся шевелилась или кряхтела во сне.
Входные двери за это время несколько раз проскрипели, открываясь и закрываясь. Мама выходила кормить кур.
Вставать Ирине не хотелось. Зато захотелось шоколада, и она достала принесенную Егором плитку «Аленушки». Развернула, прислушиваясь к сладкому хрусту фольги. Отломала квадратик шоколада и опустила себе на язык.
И то ли от этого нежного томного вкуса, то ли совершенно по иной причине, а может, и вовсе без повода, вспомнился ей мариинский парк и бирюзовый невысокий дворец за черными стволами деревьев. И хруст снега под ногами вспомнился, и автобусная остановка, на которой – десант за десантом пассажиров, и все переходят дорогу и идут к домам, к зданиям, к учреждениям с вывесками у дверей и без, а парк за своей спиной оставляют.
И хоть тепло ей было под одеялом, и уютно ей было, как никогда, а воспоминания о парке укололи чуть-чуть. И грудь болит пуще прежнего. Не пьет Яся столько молока, сколько у ее мамы в груди набирается.
А за окошком машина остановилась.
«Егор!» – подумала Ирина.
Поспешно, но аккуратно, чтобы не разбудить Ясю, с кровати поднялась. Оделась. В окошко выглянула.
Нет, не Егора машина за забором стоит. У Егора красная, а тут черная.
Стук в двери.
– К тебе, что ли? – спросила, заглянув в комнату, мама. – Ничего, я пойду открою!
Входная дверь скрипнула, открываясь. Ирина вся напряглась, прислушиваясь.
– Ирина Анатольевна дома? – пробасил незнакомый мужской голос.
– Дома, дома, – ответила мама.
– Скажите, пусть собирается!
Мама влетела в комнату к Ирине бледная и напуганная.
– Там двое бритоголовых в черных пальто из кожи. Без шарфов, с галстуками! Не к добру! – запричитала негромко мама. – Видать, ты кого-то важного обидела! Может, министерского сына без молока оставила?! А может, сына этого, конопатого? Его ж жена иностранка, видать, грудь-то бережет. Или сам он хочет, чтоб малыша украинским сельским молоком вскармливали…
Ирина впопыхах одевалась. Материн испуг передался и ей. Руки дрожали, ноги в теплые коричневые колготки никак не лезли. Минут десять прошло, прежде чем вышла она в коридор, чтобы уже и пальто надеть. Не глядя, по ошибке, мамин серый пуховый платок с вешалки сняла да на плечи набросила.
Встретилась взглядом с двумя высокими мужчинами в черных кожаных пальто. Они неподвижно, как караул, перед входной дверью стояли. Глаза у них холодные, безразличные.
– Откуда вы? – спросила шепотом все еще напуганная Ирина. И сама не услышала, как невпопад вопрос прозвучал.
– За вами, – коротко ответил один из них.
– А когда я домой вернусь? – спросила Ирина, уже выходя и на ходу оглядываясь на взволнованную мать.
– Как обычно вернетесь.
Один из мужчин сел за руль. Второй запустил Ирину на заднее сиденье, а сам рядом с водителем уселся.
Машина взревела. Из-под передних колес мелкая ледяная крошка полетела. И рванула черная машина с места так, что чуть их деревянный забор не снесла случайно, потому, что бросило ее на обледенелой грунтовке сначала в сторону забора, вправо, а потом в другую сторону.
Водитель явно спешил. Ирина смотрела вперед по ходу машины и с ужасом наблюдала одну и ту же повторяющуюся картину: как подъезжает он на скорости прямо под задние фары очередной машины, и сигналит каким-то непривычным звуком, напоминающим сирену воздушной тревоги из фильмов про войну. И машина, та, которая впереди ехала, сразу испуганно в сторону отскакивает.
«Хоть бы радио включили», – подумала Ирина и вздохнула.
Может, и включили бы они радио, если б Ирина попросила. Но она молчала и молча удивлялась, как вместо испуга в ней немая покорность возникает. Покорность судьбе. И грудь, наполненная молоком, а оттого невероятно тяжелая, болит. И спина неприятно ноет, и голень правая в сапоге онемела.
А машина неслась к Киеву по Житомирской трассе с огромной скоростью. И гаишник с радаром только из любопытства направил свой радар на этот черный «лексус» и присвистнул не без восхищения.
– Сто девяносто три! – сказал он напарнику, кивнув на промелькнувшую машину.
Напарник, не одобривший восхищения своего коллеги, мотнул головой.
– Хоть бы они в дерево врезались, а не в автобус, – пробурчал он.
Минут через пятнадцать машина остановилась у знакомого Ирине дома. Провел ее пассажир машины прямо к дверям, за которыми оставила она не один десяток литров своего молока. Сам на кнопку звонка нажал. Дверь открыла нянечка Вера. Мужчина в кожаном пальто втолкнул Ирину внутрь и дверью хлопнул, оставшись снаружи, на лестничной площадке.
– Что ж ты так! – укоризненно проговорила старушка Вера.
И стало от этих слов Ирине стыдно. Сняла она с плеч платок, пальто на вешалку повесила.
– Начальница тебя ждет, – сказала старушка опасливо. – Пойдем к ней!
И повела она Ирину за собой к двойным дверям, за которыми внешняя жизнь этой молочной кухни проходила.
Комната с ванной напротив дверей начальницы была приоткрыта, и увидел краем глаза Ирина, что опять ванна молоком наполнена была. И молодая женщина в белом халате термометром температуру молока измеряла.
– Дверь закрой! – услышала вдруг Ирина неприятный голос начальницы.
И поняла, что она уже в ее кабинете. Только как она переступила этот порог – даже не заметила. То ли втянула ее туда старушка Вера, то ли втолкнула.
Обернулась Ирина. Нянечки уже не было. Сама двери прикрыла.
– Садись! – приказала Нелли Игоревна, показывая прищуренным взглядом на стул по другую сторону ее стола.
Ирина уселась.
– Ты что, думаешь, что сможешь безнаказанно мне кровь портить?! – заговорила начальница зло и сквозь зубы. – Думаешь, я управы на тебя не найду? Зарплаты тебе мало стало?! Да я тебя голую и босую на улицу выкину!!!
Ирина посмотрела на Нелли Игоревну скорее удивленно, чем напуганно. Ну, чего, спрашивается, надо посылать машину и везти ее в Киев, чтобы пообещать голую и босую на улицу выкинуть?
Начальница, не заметившая на лице молодой женщины ожидаемого эффекта от своих слов, замолкла ненадолго.
– Сколько тебе зарплаты надо, чтобы ты работу не прогуливала? – спросила она холодным голосом.
Этого вопроса Ирина не ожидала, а потому посмотрела на Нелли Игоревну с еще большим недоумением.
– Что молчишь?!
Ирина плечами пожала. И почувствовала сразу боль в груди.
– Иди работай. После обеда придешь и поговорим! – приказала начальница.
Ирина молча покинула кабинет. Вернулась на «внутреннюю», кухонную сторону заведения. Сразу в знакомый кабинет. Молоко сдавать.
Когда обе груди уже обмякли, опустошенные с помощью маленького насосика, наступило у Ирины облегчение. И была она готова, как обычно, погулять в Мариинский парк пойти. Но как только к вешалке подошла, желание выходить на улицу пропало. Заметила она, что не тот пуховый платок из дому взяла. Представила себе, что Егор на это скажет. С другой стороны, очень хотелось ей его повидать и обо всем рассказать.
Зашла она на кухоньку, предложенной нянечкой каши съела. К окошку подошла, примериваясь к заоконной зиме взглядом и решая: будет ли ей без платка холодно. Потом, уже перед зеркалом в туалете, смотрела она на свои волосы, и не нравились ей они. Ни цвета, ни стрижки. Не длинные и не короткие. Покрасить их, что ли? А какой цвет теперь мужчинам нравится?
