Фрэнк Тэллис - Комната спящих
Джейн вскинула брови:
– Неужели сам не догадываешься?
– О чем?
– Мейтленд работал на британскую разведку.
– А ты откуда знаешь?
В голосе Джейн прозвучала чуть заметная ироничная интонация, легкий намек на то, что я медленно соображаю, но даже такая малость глубоко меня задела. Видимо, поэтому вопрос свой я задал довольно сердито.
Джейн покраснела и как будто смутилась. Прежде чем я успел извиниться, выпалила:
– Ну, я ведь работала в больнице Святого Томаса… Сам знаешь, какой Мейтленд тщеславный. Не умеет держать язык за зубами.
К счастью, Джейн, похоже, не обиделась. Даже не заметила, что я повысил голос.
– Думаю, он все это рассказывал, чтобы произвести впечатление на нас, девушек.
– Что? – удивился я. – Так и говорил, что он шпион?
– Нет, шпионом он не был. Просто работал консультантом в МИ-5… или МИ-6, не помню. В общем, что-то в этом роде. Часто рассказывал, как ездил за границу. Хотел, чтобы мы думали, будто ему важные задания дают.
Джейн опустила чашку на пол и повернулась ко мне. Прикрыла груди руками, отчего они соблазнительно приподнялись. Ее белый упругий бюст порядком меня отвлекал.
– В наше отделение в больнице Святого Томаса часто приходили американцы. То ли из разведки, то ли еще откуда-то. Один был полковник. Мейтленд ему показывал комнату сна в больнице Святого Томаса. Полковник наблюдал, как мы их кормим, в туалет водим… В общем, за всеми процедурами.
Джейн устала и говорила вяло, нехотя. Я снова закурил и сам отключился раз или два. Мы хором зевнули и обменялись понимающими взглядами. После долгого молчания Джейн спросила:
– Слышал про Мэри?
– Что с Мэри?
– Ты был прав. Ей действительно здесь не нравится. Подала заявление, увольняется по собственному желанию. Жаль, я так с ней и не поговорила, а ведь собиралась. Прямо виноватой себя чувствую.
– Тебе не в чем себя винить, – возразил я, затушив сигарету. – Ты бы ей все равно помочь не смогла. Я сам поговорю с Мэри, как только встречу ее.
Джейн посмотрела на мои часы.
– Надо поспать. – Глаза у нее закрывались сами собой. – Мне вставать через два часа.
– Да, конечно, – сказал я, потянулся и выключил лампу.
Джейн положила руку мне на грудь и прижалась ко мне. Устраиваясь удобнее, она тихонько мурлыкала. Наконец мы расположились так, чтобы не мешать друг другу, и я погрузился в объятия Морфея. Но даже не надеялся, что они помогут мне забыть обо всех непростых проблемах.
Той ночью мне приснился очень странный сон. Я спускался по больничной лестнице с граммофонными пластинками под мышкой. Снизу раздавались звуки нежной любовной песни, исполняемой большим оркестром, слышался гул голосов. Я перегнулся через перила и увидел, что вестибюль украшен флажками, бумажными гирляндами и британскими флагами. Над дверью висели золотистые короны, сделанные из картона и оберточной бумаги. Все пациенты танцевали. Многие нарядились по торжественному случаю, но остальные пришли прямо в больничных халатах и пижамах. Никого из этих людей я раньше не встречал, но отчего-то они казались мне знакомыми. В рамке висела большая фотография королевы, а под ней стоял треножник, на котором лежали бутерброды, ячменные лепешки и пирожки. Я увидел миски с джемом и заварным кремом. Две медсестры аккуратными рядами расставляли рядом с чайником чашки и блюдца. Одна из них открыла рот и громко, наигранно рассмеялась. Очевидно, это был праздник по поводу коронации.
Когда я спустился вниз, заметил около доспехов отца. Тот наблюдал за весельем с добродушной улыбкой. Увидев меня, посерьезнел и сказал: «Хороший мальчик». Потом закурил и выпустил в мою сторону облако ароматного дыма. Я прочел крошечные красные буквы на папиросной бумаге: «Абдулла номер 7». Даже точку разглядел. Отец начал кашлять, и тут я обратил внимание, что он плохо выглядит. Кожа казалась серой, к тому же он сильно исхудал.
– Иди, иди, – сказал папа. Он продолжал кашлять, прикрыв рот ладонью. – Отнеси пластинки маме.
Легонько подтолкнул меня в спину, и я пошел прочь, сделал несколько шагов и чуть не врезался в женщину в розовом платье. Она танцевала одна – то быстро кружилась на месте, то вдруг высоко подскакивала.
Мама сидела рядом с граммофоном. Волосы тщательно уложены в прическу «колокольчик», шею в два ряда обвивают жемчужные бусы. Я обогнул танцующих, а когда подошел к маме, она взяла у меня пластинки и сказала:
– Спасибо, Джимми.
– Какой у вас милый мальчик, – умилилась медсестра.
Мама кивнула, благодаря за комплимент, и начала перебирать пластинки.
Мимо прошли в обнимку два пациента. Мужчина был очень высокий, с длинными спутанными волосами. На нем был темный костюм, и вперед он смотрел полными слез, испуганными глазами. К мужчине прижималась хрупкая женщина, крошечная, будто колибри. Одета она была в стеганый халат, помада размазалась, а с губ не сходила безумная улыбка.
– Что будем слушать за ужином? – спросила мама. – Как насчет Элгара?
– Великолепно, – ответила медсестра. – У вас есть его торжественные и церемониальные марши?
– Я тоже сразу о них подумала, – согласилась мама.
Граммофон был покрыт каким-то материалом, похожим на крокодиловую кожу. На обратной стороне открытой крышки я увидел знак фирмы «Голос его хозяина» – маленькая белая собака с коричневыми ушами заглядывает в старинную медную граммофонную трубу. И снова я удивился, до чего же мой сон похож на явь.
– У моего мужа есть запись самого Малькольма Сарджента, «Сон Геронтия», – продолжила медсестра, явно желая доказать маме, что ее муж – ценитель хорошей музыки.
– Да, – грустно и мечтательно произнесла мама, – «Сон».
Тут я проснулся. Шум моря привел меня в чувство, и, повернувшись, я увидел лежащую рядом Джейн. И все же я до сих пор чуял запах духов матери. Вспомнил родительскую спальню и стеклянную бутылочку на мамином туалетном столике. На этикетке было написано «Шанель» и «Париж». Только когда умылся и оделся, наваждение начало понемногу рассеиваться, но окончательно оно улетучилось только после второй чашки кофе.
Первое, что я сделал, – просмотрел график дежурств в комнате сна. Мэри назначили в ночную смену. День прошел без особых происшествий, и в десять часов я спустился поговорить с ней.
Шагнул в подвал и увидел именно то, что ожидал. Мэри сидела за столом, придвинувшись как можно ближе к лампе, будто надеялась, что свет ее защитит. Она резко подняла голову, глаза были расширены от страха. Увидев, что это всего лишь я, Мэри облегченно вздохнула и расслабила напряженные плечи. Я подошел к ней, кожей ощущая присутствие в темноте спящих пациенток. Практикантка слабо улыбнулась:
– Здравствуйте, доктор Ричардсон.
– Здравствуйте, Мэри.
Девушка поспешно захлопнула открытую книгу и спрятала в ящик. Должно быть, опять пришла с молитвенником.
– Все в порядке? – спросил я.
Мэри кивнула:
– Хорошо.
Я сделал вид, будто изучаю записи, и сказал что-то о давлении Кэти Уэбб. Затем обошел кровати и вернулся к столу.
– Мэри, – начал я, – очень жаль, что вы нас покидаете.
Мэри заерзала на стуле.
– Это из-за моего жениха. Понимаете, он устроился на работу в Ипсвиче, вот я и хочу быть поближе к нему…
– Значит, вы помолвлены? – спросил я.
– Да.
– Не знал. Поздравляю.
Мэри пробормотала что-то, отдаленно напоминающее «спасибо», и отвернулась, не желая смотреть мне в глаза.
– И что же, это единственная причина?
Мэри опять повернулась ко мне.
– Причина чего?
– Вашего увольнения.
– Да.
Одна из пациенток застонала. Другая тоже издала стон, и два голоса слились в нескладном, протяжном дуэте.
– Видите ли…
Я умолк, жалея, что не продумал заранее, как поведу разговор. В голову приходили какие-то глупости. Нет, лучше сразу брать быка за рога.
– Мне кажется, дело не только в вашем женихе.
Мэри не ответила. Я заметил, что ее губы плотно сжаты.
– По-моему, вам здесь не слишком нравится.
Мэри помотала головой.
– Нет. Мне здесь очень нравится, доктор Ричардсон.
– Простите, Мэри. – Я развел руками. – Не хочу показаться назойливым, но не уверен, что вы говорите правду.
Мэри ответила не сразу:
– Сестра Дженкинс всегда была добра ко мне…
– Действительно. Строга, но справедлива.
Я улыбнулся, но взгляд Мэри оставался настороженным, а челюсти были плотно сжаты. Во всем облике практикантки чувствовался вызов.
– Вообще-то я не о сестре Дженкинс говорил. – Я взял карандаш, повертел в пальцах и положил на место. – О самой больнице. – Я поднял взгляд на угрожающе перекрещивавшиеся под потолком темные балки. – О здешней атмосфере. А она очень своеобразная, правда?
Подрагивающим голосом Мэри попыталась сменить тему:
– Как думаете, возьмут меня в Центральную Ипсвичскую больницу?
– Да, – ответил я. – Непременно возьмут.
