Гюнтер Вейзенборн - Преследователь
Потом мы услышали, что открылась дверь из спальни фрау Клейн. Где-то близко послышался ее ворчливый вопрос:
— Кто там?
Мужской голос неразборчиво буркнул:
— Дежурный по противовоздушной обороне. Откройте!
— Да что случилось?
Пыхтя, возилась она с ключами. Я услышал, как она отодвигает засов и как открывается дверь. Услышал я и мужской голос, который спрашивал полушепотом:
— Где комната фрейлейн Ланг?
Я едва успел добежать до двери и повернуть ключ.
— Полиция… — прошептала Ева.
Я был ошеломлен. Этого я никак не ожидал, не думал, что нас могут захватить здесь, у Евы.
В дверь застучали кулаки.
— Фрейлейн Ланг… Откройте… Полиция.
— А, черт!.. Вот уж… — пробормотала Ева, уставясь на дверь. Она подняла правую руку, как будто держала в ней револьвер. Она и выстрелила бы — это было написано у нее в глазах.
— Опоздали! Как это может быть?
Не успел я оправиться от потрясения, как Ева отбросила крышку чемодана и бесшумно распахнула окно. Выхватив из чемодана письма и бумаги, она швырнула их в темноту. Потом неслышно прикрыла окно и захлопнула чемодан.
— Откройте!.. Полиция!
В дверь теперь дубасили громко и угрожающе.
Я бросился к окну, надеясь найти путь к бегству. Но увидел я только черноту ночи, в которой кружили снежинки. Кроме бездонной глубины, ничего нельзя было разглядеть.
— Откройте! Сейчас же откройте!.. Полиция!
Ева спросила как будто со сна:
— Да!.. В чем дело?
— Откройте немедленно! — и кулаки яростно забарабанили в дверь.
Ева оглянулась на меня. Я кивнул. Она отперла дверь.
Коренастый, быстрый в движениях мужчина, не вынимая правой руки из кармана пальто, оттеснил ее на середину комнаты. Остальные ввалились следом. Один сейчас же направился к радиоприемнику и проверил, на какую он настроен волну.
— Вы фрейлейн Ланг?
— Да.
У коренастого в велюровой шляпе было землистого цвета лицо и короткие усики. Увидев меня, он прищурился.
— Ага, еще одна птичка! Ночной визитер, да? Наручники!
Пока один надевал на меня наручники, остальные открыли шкаф и пошарили в нем, разворотили постель и сунули руки под матрац, заглянули под абажур лампы, откинули ковер — посмотреть, нет ли чего под ним. Видно было, что практика у них большая. Несколько минут комната Евы была ареной безмолвной, но бурной деятельности. Неподвижны были только мы с ней и гестаповский комиссар, который следил за нами и давал остальным указания.
— Посмотрите на шкафу! Под столом нет тайника?
Затем он повернулся к Еве:
— Сложите в чемоданчик ночную рубашку и самое необходимое… Где ваш паспорт?
Ева схватила свой чемоданчик.
— У меня нет паспорта.
— Ах, да, вы не арийка!
Вскинув голову, она посмотрела ему прямо в глаза:
— Долго это протянется?
— Не волнуйтесь. Все быстротечно — даже «навечно».
Один из обыскивавших подошел с пишущей машинкой. Комиссар поднял клеенчатый чехол и осмотрел машинку.
— Ага, верно, это она и есть. Это вы на ней печатали воззвания?
Ева печатала воззвания на другой машинке, которая была надежно спрятана в какой-то конторе.
— Нет, — ответила она.
— Лжете. Думаете, это вам поможет? Не надейтесь, деточка! Из «Серебряной шестерки» мы сделаем кровавый нуль. Можете заранее остричь волосы, чтобы оголить шею.
— Она невиновна! — громко выкрикнул я. Вальтер мог прийти с минуты на минуту. Необходимо было предостеречь его. Я закричал еще громче:
— Она невиновна! Что вам нужно от нас? Вы вовсе не из полиции! Вы налетчики! Спасите! Помогите!
Я бросился к окну. Жестокий удар по лицу на мгновение ослепил меня.
— Вам это не кажется подозрительным, начальник? Парень хотел кого-то предостеречь. Верно, тут еще кто-то есть.
Двое пошли в другие комнаты. Я слышал, как скулит за стеной фрау Клейн. Один вскоре вернулся и отрицательно помотал головой. Нас повели, мы стали спускаться по лестнице.
— Живее! — прошипел гестаповский комиссар.
Внизу Еву посадили в первую машину, меня — в последнюю. Все три машины тронулись. Но они только отъехали от дома и остановились в разных местах. Фары выключили.
Шофер швырнул меня на левое заднее сиденье. Там были вделаны еще и ножные кандалы. Он защелкнул их вокруг моих лодыжек. Затем уселся впереди, вытащил свой увесистый полицейский пистолет, направил его мне в грудь и заявил:
— Посмей только пикнуть — я мигом заткну тебе глотку. Понял? Со мной шутки плохи.
Я кивнул.
Второй гестаповец не сел с нами. Он нырнул куда-то в темноту.
Дом, где нас схватили, не был мне виден. Машину поставили в обратном направлении. Я понял, что совершил ошибку, когда звал на помощь. Гестаповцы явно поджидали Вальтера. Все мои чувства были напряжены до предела.
Вскоре я услышал снаружи какой-то шум. Должно быть, появился Вальтер. При нем ли велосипед? Вдруг раздался пронзительный крик:
— Вальтер… Уходи… Полиция!
Голос Евы оборвался. Я услышал топот. По-видимому, бежало несколько человек.
Сидевший передо мной водитель ткнул меня дулом в грудь и злобно прорычал:
— Только пикни… и тебе каюк!
— Стой… ни с места… Полиция!
Топот бегущих ног, кто-то прыгнул где-то рядом. Но весь этот шум шел не с улицы, а из развалин наискось от нашего дома. Посыпались камни. Должно быть, это бежал Вальтер.
И вот уже совсем вблизи окрик:
— Стой… ни с места… Стой!
И другой голос издалека:
— Живо… Стреляй в него!
А затем раздались выстрелы, пять громких выстрелов почти через равные промежутки. Я понял, что последний попал в Вальтера: короткий крик боли, и все стихло. Снова скрип шагов и протяжный мучительный стон. И вдруг я опять услышал какой-то топот. Среди развалин карабкались люди — это были гестаповцы. По лицу водителя, сидевшего напротив, мелькали вспышки карманных фонарей, которыми гестаповцы освещали развалины.
Но вот послышался возглас:
— Он тут. Я его держу, начальник.
Громкий топот подбитых гвоздями сапог.
— Вот он, мерзавец! Встать!
И раз за разом удары по чему-то мягкому. Они его били. Я услышал, как они переговариваются вполголоса. Потом они вынесли его на улицу, и до меня снова донесся его стон, такой надрывный, какого я никогда не слышал. Вот подъехала машина. Вальтера втолкнули в нее. После этого к нашей машине подошел чиновник в штатском, испытующе посмотрел на меня и безмолвно сел рядом с шофером. Машина тронулась.
В эту минуту нас обогнал первый лимузин, в котором сидела Ева. В глубине кузова я смутно различил ее бледное лицо. Но вот она наклонилась, повернулась в мою сторону и чуть заметно кивнула. В тусклом свете зимнего утра сквозь боковое стекло ее машины я разглядел, что она пытается улыбнуться. Затем машина с нею скрылась из глаз.
О тюрьме и обо всем там пережитом я распространяться не стану. Я провел девять месяцев в одиночном заключении в полутемной камере, которую освещала защищенная сеткой тусклая лампочка над дверью. Из допросов того гестаповского комиссара, который нас аре «стовал, мне стало ясно, что он в курсе всех наших дел. Он знал о шкафе с двойным дном, в котором мы хранили листовки. Он знал, когда мы начали подпольную работу и когда ее прервали. Он предъявил мне фотокарточки Пелле, Мюке и Вальтера. Только фотографию Пауля он мне не предъявлял.
Обо всем этом я подробно рассказал адвокату. А он твердил одно и то же. Это все разговоры… Свидетели где? Где письменные доказательства?
В кабинете гестаповского комиссара письменных доказательств было изготовлено в избытке. Их печатала на машинке смазливая секретарша. Стопка росла с каждым допросом. Все окончательно раскрылось на заседании чрезвычайного суда. Я увидел, как ввели свидетеля Пауля Риделя. Я услышал, что показал на суде главный свидетель Пауль Ридель. Услышал, собственными своими ушами услышал. Неужели и этого мало? Он выдал нас, выдал всех. Председательствующий протянул одну из наших листовок и спросил его, их ли изготовляли подсудимые? Пусть посмотрит внимательно… И Пауль подошел поближе, он внимательно осмотрел листовку.
— Да, — подтвердил он.
— Читайте вслух, — приказал судья. У него были багровые, воспаленные веки и глаза попугая — с серой пленкой, злые, желтые, как янтарь.
И Пауль начал читать. Читал он как автомат, но в голосе чувствовалась затаенная дрожь. Два раза он судорожно глотнул. Он читал без всякого выражения, однотонно, запинаясь, точно школьник на уроке:
— «Всем миролюбивым гражданам… Чем скорее прекратится заведомо проигранная война, тем больше будет спасено человеческих жизней. Это преступная война. Надо положить конец безумию…»
— Довольно, — прервал его судья. — Государственная измена налицо. Кто из подсудимых причастен к изготовлению этих листовок? Обдумайте свой ответ. Так кто же?
