Эл Ригби - #Тени приходят с моря

– Она, конечно, странная, но зато у нее есть лапитапы.

– Можно будет сожрать их, если мы заблудимся? – Джер запечатал другой ящик, с фруктами, и немедленно на него уселся, забросив ногу на второй, еще не закрытый крышкой.

– Или она скажет им сожрать нас, если мы ее не возьмем, – Ласкез потер глаза и повернулся, ища поддержку у Тэсс: – Да, сестренка?

– Не знаю, – отозвалась Тэсс. – Мы никогда с ней не общались.

Ей не очень хотелось думать об этом, но ее тоже немного настораживала Ву. Правда, главным для Тэсс было не наличие у девушки четвероногих рогатых друзей и даже не странное с точки зрения нормального человека поведение. Тэсс не давало покоя совсем другое. Почему она не исчезла?

– Я была в лесу и гуляла, – так ответила на этот вопрос сама Ву.

Но для прогулок было тогда слишком рано, разве нет? Впрочем, Тэсс не удивилась бы, узнав, что Ву не имеет представления о времени. Возможно, она считает, что за окном всегда день или всегда ночь. Или что-нибудь среднее между ними.

– А вообще-то… – проворчал Джер, меняя тему, – нам повезло с тобой, приятель. Сваливаем отсюда в такой интересной компании. Чокнутая с зайцами, кошатина и зануда.

– Зануда – это ла Довэ? – насмешливо уточнила Тэсс.

В нее без лишних слов полетел большой красный бикур. Тэсс поймала его и, оглядев, принялась счищать плотную пупырчатую кожуру. Мякоть, разделенная на дольки, была нежно-розовой.

Тэсс отправила одну дольку в рот и вскинула брови:

– Не забывай, кто добыл тебе корабль, барсучонок. И тебе не помешало бы поблагодарить меня.

Она подумала о том, что выдержать несколько дней в непосредственной близости от этого существа с сердито торчащим хохолком белых волос, будет не так-то просто. Может быть, даже труднее, чем не сбиться с правильного курса и не попасться сторожевому судну серо– или алопогонных.

Джер относился к сестре своего лучшего друга несколько странно, будто видя в ней врага или просто причину большей части своих неприятностей. И трудно было понять, когда это началось. Вероятно, прямо в тот день, когда лавиби увидел у нее маленький живой самолет. А может быть, раньше, когда вытащил ее, наглотавшуюся воды, из океана. Впрочем, об этом Тэсс вспоминать не любила. Как минимум по двум причинам.

– Я непременно тебя поблагодарю, если деревянная образина не попытается меня снова убить, – пообещал лавиби и как ни в чем не бывало перевел тему: – А куда ты собираешься после того, как мы свалим отсюда?

Тэсс переглянулась с Ласкезом. Не отводя глаз, медленно произнесла:

– Вообще-то я думала, что мы не расстанемся.

– Да, она со мной, Джер. Надеюсь… – он чуть нахмурился, – возражений нет?

– Никаких, – спокойно отозвался лавиби. – Главное, чтобы она не мешалась в пути.

Тэсс, несколько раздраженная тем, что о ней говорят в третьем лице, прожевала очередную дольку фрукта и спросила:

– А что это вы такое задумали, что я могу вам помешать?

Ласкез слегка пожал плечами:

– Ну, ты же в курсе. Я хочу узнать, где сейчас служит Роним.

– Роним… – Тэсс вздохнула. – А ты уверен?

Бесцветное и невыразительное имя, как и сам его обладатель. Имя, которое, сколько бы юнтанов ни прошло, Ласкез по-прежнему произносил с надеждой.

А Тэсс – с неизменным сомнением.

…Когда завод и конструкторское бюро еще не опустели, на остров Четырех Ветров уже приезжали гости. Тогда это была не эскадра с алыми парусами. Те, другие, прилетели на невзрачном старом самолете. Другие. Тэсс всегда ассоциировала их с этим словом. Второе подразделение оборонно-карательной Длани. Другие. Или серые. Или серопогонные.

Их было восемь. Трое женщин, пятеро мужчин. Когда они появились, Тэсс знала, что в Большом и Малом мирах они занимаются охраной улиц, ловлей воров и убийц, пресечением нелегальной торговли – всем, что кому-то нужно делать, чтобы остальным жилось спокойно.

Работа серопогонных была такой же скучной, как и они сами: это были вечно занятые, подчеркнуто вежливые, но отстраненные люди в невзрачных мундирах. Такими Тэсс запомнила их за те две недели, что серопогонные жили в приюте. Вернее, там они проводили только ночи и короткое время после обеда. И так же, как и те, кто позже явился на кораблях, они каждое утро скрывались за забором завода и в конструкторском бюро. Тэсс не сомневалась: они что-то ищут. Там, у чужаков. Одни говорили, что, может быть, они расследуют чье-то убийство. Другие – что они что-то сторожат или кого-то выслеживают, но кого?

Серопогонные были неразговорчивы. Они явно стеснялись необходимости сосуществовать с любопытными, шумными ле, смотревшими на них, как на чудо. Так воспитанники реагировали на всех, кто прибывал к ним из Большого мира. Какими бы уродливыми или скучными они ни казались.

Женщины – не молодые и не старые, легкие и красивые, несмотря на мрачную одинаковость одежды, – довольно быстро сдались. Со временем их ласковые и теплые голоса все чаще стали слышны в коридорах и гостиных. Воспитатели не препятствовали их дружбе с воспитанниками, даже несмотря на то, что она так напоминала материнство, но вряд ли могла когда-нибудь им стать. Наверняка ло Паолино сомневался, стоит ли разрешать подобное общение. Но все же позволил, по-видимому, решив, что это необходимо всем: и детям из приюта, и женщинам в сером, пришедшим из Большого мира.

Мужчины вели себя иначе. По коридорам они проходили быстро, молча, держа спину прямо. Глядя перед собой и лишь изредка задерживаясь, чтобы рассеянно потрепать по волосам налетавших на них малышей. Они не отвечали на заискивающие, а зачастую двусмысленные взгляды старших девушек, некоторые из которых уже были похожи на ла. Возможно, в Большом мире серопогонных ждали их собственные женщины, а возможно, они лишь соблюдали устав.

Тэсс дичилась этих сыщиков. Она почти их не запомнила: ни женщин, ни мужчин, даже тех, кто дарил ей что-то или что-то рассказывал. Кроме одного, которого она тоже предпочла бы не запоминать.

Роним. Имя, которое, в общем-то, забывалось бы так же легко, как и правильные черты, пегого цвета волосы и щетина, усталые светло-голубые глаза и довольно резкие изломы бровей. Да, его имя стерлось бы из памяти очень быстро. Но именно это имя впервые произнес Ласкез, потерявший речь на целых три юнтана. Он выкрикнул его, едва не упав с большой лестницы крыльца.

«Роним, не улетай!»

…Ее брат-близнец, который всегда доставлял ей столько неприятностей и всегда и во всем ее поддерживал, был болтливым. С того самого дня, как они оба заговорили – конечно же, этого в памяти Тэсс не осталось. Но она довольно быстро догадалась: если прижать к ушам ладошки, глупости Ласкеза будут почти не слышны. Этот жест она выучила чуть ли не раньше, чем правильное положение пальцев, чтобы удержать ложку, карандаш или кисточку. Он очень пригождался ей, когда Ласкез начинал болтать ни о чем, придумывать дразнилки или рассказывать длинные-длинные истории. Если близнецы играли с друзьями, их почти всегда видели такими – болтающий мальчик и зажимающая ушки девочка. Ласкез на это не обижался, а зачастую попросту не замечал. Желающих послушать его было много, и он наслаждался всеобщим вниманием.

А потом наступило то самое утро, когда Тэсс отправилась учиться плавать. Она пошла одна, потому что у нее единственной из всей группы совершенно не получалось держаться на воде. Одна, потому что она во что бы то ни стало решила научиться самостоятельно, чтобы не быть хуже других. Одна, потому что не хотела ждать.

Тогда волна ударила Тэсс о скалу, и соленая морская вода показалась ей еще солонее из-за ее собственной крови. Теряя сознание, она бестолково махала руками и пыталась хоть за что-нибудь уцепиться. Вдруг рядом появилась невысокая жилистая фигура, которая обхватила ее сильными руками и резко потянула вверх, затем поволокла к берегу. Вторая фигура почти сразу присоединилась к первой.

Джер крыл ее отборной бранью, которую двуногие редко знают в восемь юнтанов, а некоторые из них не знают и к восьмидесяти. Ласкез молчал. Все время молчал, то прижимая сестру к себе, то вытирая ее спешно стянутым свитером. Он не смотрел ей в глаза и только изредка шевелил губами. Ни лавиби, с которым они просто пошли прогуляться и увидели тонущую Тэсс, ни сестра тогда еще ничего не поняли; понимание пришло несколько позже. В тот момент она принялась умолять брата хоть что-то сказать, а Джер – рычать и отвешивать другу крепкие подзатыльники. Лавиби всегда выражал тревогу по-своему.

Позже ла Сихара – старая женщина-врач, жившая в приюте до Мади Довэ, – говорила с Ласкезом кротким ласковым голосом. Брала его за руки, давала ему то горькие лекарства, то конфеты и снова говорила: убеждая, прося, спрашивая. Он старательно шевелил губами, но из его рта не доносилось ни звука. Вслед за ней с Ласкезом пообщались и другие воспитатели, у которых он ходил в любимчиках, и ло Паолино. Управитель беседовал с ним последним. Из его кабинета Ласкез вернулся с небольшой разлинованной тетрадкой, к которой с двух концов корешка были аккуратно привязаны ручка и карандаш. Ручка – для обычных разговоров. Карандаш – для секретов, чтобы их всегда можно было стереть. Больше Ласкеза никто не трогал.