Майкл Коннелли - Последний койот
— Значит, я могу сказать все, что угодно?
— Все, что угодно. О том, что случилось в вашей жизни или пришло вам в голову и представляет для вас хотя бы некоторый интерес.
Он долго, с минуту, думал, что бы такое сказать.
— Вчера вечером я видел койота. Недалеко от своего дома. Честно говоря, я был тогда основательно… хм… подшофе, но видел его. Это точно.
— А почему этот койот для вас так важен?
Он попытался найти ответ.
— Ну, не знаю почему… Возможно, по той причине, что в городской черте их осталось не так уж много, а там, где я живу, тем более. Поэтому всякий раз, когда я их вижу, у меня возникает чувство, что это последний городской койот. Вы понимаете? Последний койот… И если бы это оказалось правдой, то есть если бы я и впрямь увидел последнего койота, это всерьез меня опечалило бы.
Она согласно кивнула, словно, сказавши это, он набрал пару очков в некой игре, правил которой не знал.
— В каньоне позади моего дома жил один койот. Я давно его не видел и уже решил…
— Почему вы думаете, что это был он? И о вчерашнем койоте вы тоже говорили как об особи мужского пола. Откуда такая уверенность?
— Я ни в чем не уверен. Просто думал о нем в мужском роде — и все.
— О'кей. Продолжайте.
— Ну так вот… Он — или она? — жил в овраге позади моего дома, и я иногда его видел. Но после землетрясения он вдруг исчез, и я не знаю, что с ним случилось. И вот вчера я опять увидел койота. Поднимался туман, преломляя свет фонарей, и все предметы вокруг приобрели странный голубоватый оттенок… И мне показалось, что у койота голубая шкура. А еще мне показалось, что он голоден. Знаете, у него был такой вид… несчастный и угрожающий одновременно. Вы меня понимаете?
— Понимаю.
— Короче говоря, вернувшись домой, я лег в постель и продолжал о нем думать. Тогда и пальцы себе обжег. Заснул с сигаретой в руке. Но до того как проснуться от боли, я видел сон. То есть мне кажется, что это был сон. А возможно, просто образы минувшего дня, поскольку я не то чтобы спал, но скорее находился на грани между сном и явью. Как бы то ни было, я снова увидел койота. Мы с ним будто куда-то бежали по дну каньона или среди гор… Не могу сказать точно. — Он поднял забинтованную руку. — А потом я почувствовал боль от ожога и очнулся.
Она молча кивнула.
— Ну, что вы обо всем этом думаете? — спросил он.
— Вообще-то мне не часто приходилось толковать сновидения. Если честно, не вижу в них особого смысла. А вот то, что вы вообще захотели мне об этом рассказать, очень ценно. И свидетельствует о коренных изменениях в вашем подходе к этим сеансам. Что же касается вашего сновидения как такового, то ясно как день, что вы идентифицируете себя с койотом. Возможно, вы считаете, что таких полицейских, как вы, осталось не много, и чувствуете в этой связи угрозу своему существованию или вашей миссии. Конечно, полной ясности по этому вопросу у меня нет, но вслушайтесь в собственные слова. Вы сказали, что у койота был одновременно несчастный и угрожающий вид. Как вы считаете, подходит это определение и вам тоже?
Прежде чем ответить, он сделал большой глоток минеральной воды.
— Я редко чувствовал себя счастливым, и мне не раз доводилось испытывать печаль, но я, как ни странно, находил в ней покой и отдохновение.
Некоторое время она молчала, размышляя над словами Босха, потом посмотрела на часы.
— У нас осталось не так уж много времени. Хотите поговорить о чем-нибудь еще? О том, например, что так или иначе связано с вашим случаем?
Он некоторое время обдумывал этот вопрос, потом потянулся за сигаретой.
— Сколько времени у меня осталось?
— Столько, сколько вам понадобится. Не беспокойтесь об этом. Я никуда не тороплюсь.
— В прошлый раз вы говорили о моей миссии. Сказали, чтобы я подумал об этом. И снова упомянули о ней минуту назад.
— И что же?
Он заколебался.
— То, что я здесь скажу, защищено медицинской тайной, не так ли?
Она удивленно выгнула бровь.
— Я не собираюсь говорить о чем-либо недозволенном, доктор. Просто хочу удостовериться, что мои слова не выйдут за пределы этого кабинета, понимаете? К примеру, мне бы не хотелось, чтобы об этом узнал Ирвинг.
— Никто об этом не узнает. Ни Ирвинг, ни какой-либо другой человек. Все, что вы мне здесь скажете, здесь же и останется. Ирвингу я даю только конкретные рекомендации относительно желательности или нежелательности возвращения на работу того или иного офицера. Не более того.
Он кивнул, опять было заколебался, но отбросил сомнения и решился ей все рассказать.
— Итак, в прошлый раз вы сначала говорили о моей миссии, потом о своей миссии — ну и так далее. Я же, вернувшись домой, подумал, что у меня в течение многих лет все-таки была миссия. Просто я об этом не знал, вернее, не признавал этого. Я вроде как не отдавал себе в этом отчета… Ну, не знаю, как это объяснить… Суть в том, что я постоянно гнал от себя эти мысли. И так продолжалось много лет. Впрочем, я упомянул об этом только для того, чтобы сказать, что сейчас готов эту миссию выполнить.
— Что-то я не слишком хорошо вас понимаю. Вам, Гарри, необходимо четко и ясно рассказать мне обо всем, что вас гложет.
Он опустил голову и посмотрел на серый ковер у себя под ногами. А потом, так и не подняв головы, заговорил, словно обращался к ковру. Он не знал, как рассказать об этом доктору Хинойос, смотря ей прямо в лицо.
— Я сирота… Отца не знал, а мою мать убили в Голливуде, когда я был еще ребенком. Тогда никого… я хочу сказать, никаких арестов в связи с этим преступлением произведено не было.
— Так вы, значит, ищете ее убийцу, верно?
Он поднял голову, посмотрел на Хинойос и кивнул:
— Именно в этом и заключается моя миссия в настоящее время.
Она не была шокирована услышанным, и это, признаться, его удивило. Казалось, она с самого начала знала, о чем он собирался ей поведать.
— Расскажите мне об этом, Гарри.
11
Босх расположился у себя в гостиной, выложив на стол свой рабочий блокнот и копии газетных вырезок, подборку которых по поручению Кейши Рассел сделал для него в газетном «морге» практикант отдела криминальной хроники «Таймс». Копии газетных статей были сложены в две стопочки. Одна содержала информацию по Конклину, а другая — по Миттелю. На столе также стояла бутылка пива «Генри», которое Босх весь вечер цедил по глотку, словно микстуру от кашля. Одна бутылка пива — это все, что он в тот вечер себе позволил. Пепельница, однако, была переполнена, и над столом стлался голубоватый табачный дым. Дымил он без остановки, поскольку доктор Хинойос о вреде курения на сей раз упомянуть позабыла.
Зато о его миссии она много чего сказала. Например, что он должен отложить свое импровизированное расследование до тех пор, пока не будет полностью к нему готов в эмоционально-моральном плане. Он, в свою очередь, возразил ей, что уже сильно увяз в этом деле и отложить или приостановить расследование не может. О последних словах доктора Хинойос он думал все время, пока ехал домой.
«Обдумайте все еще раз и убедитесь, что хотите именно этого, — сказала она. — Подсознательно или нет, но вы, возможно, шли к этому всю свою жизнь. Очень может быть, что именно по этой причине вы стали тем, кем стали. То есть полицейским, расследующим убийства. Расследовав убийство своей матери, вы можете прийти к выводу, что дальнейшее пребывание в рядах полиции лишено для вас всякого смысла. Но в этом случае может утратить смысл и само ваше существование. Вы должны ясно представлять себе все последствия и быть к ним готовым. В противном случае вам лучше свернуть расследование».
Босх обдумал слова доктора Хинойос и пришел к выводу, что она абсолютно права. То, что произошло с его матерью, во многом определило его дальнейшую судьбу. Со дня ее смерти в темных глубинах его подсознания поселилась еще не до конца сформировавшаяся мысль о возмездии. Казалось, он носил это в себе всегда — некий данный самому себе обет найти убийцу и отомстить ему. Об этом никогда не говорилось вслух и даже думалось как-то вскользь, без концентрации на предмете. Тем не менее казалось, что это предписано кем-то свыше и когда-нибудь обязательно совершится.
Постепенно его сознание оттеснило образ доктора Хинойос на задний план и стало выхватывать из памяти размытые временем, неясные иероглифы прошлого. Ему вдруг представилось, будто бы он, Босх, находится глубоко под водой и, подняв голову, широко открытыми глазами смотрит на освещенную поверхность бассейна. Неожиданно на краю освещенного пространства возникает темный расплывчатый силуэт какого-то человека. Босх с силой отталкивается ногами от дна и плывет из глубины к стоящему на краю бассейна человеку.
Босх протянул руку, взял со стола бутылку с остатками пива и одним глотком прикончил ее содержимое. Помотав головой, он попробовал сосредоточиться на лежавших перед ним газетных статьях.
