Майкл Коннелли - «Линкольн» для адвоката

– Нет, я прочел об этом в книге спустя много лет после его смерти. Он говорил, что самый страшный для адвоката клиент – это клиент невиновный. Потому что если ты напортачишь и он сядет в тюрьму, это оставит в твоей душе шрам на всю жизнь.

– Он так выразился?

– Смысл такой. Он сказал, что с невиновным клиентом нельзя играть вничью. Никаких переговоров о судебной сделке. Никакой нейтральной зоны. На табло должны появиться буквы НВ – «невиновен». Никакого другого вердикта, кроме как «невиновен».

Левин задумчиво слушал.

– Важно то, что мой старик был чертовски хорошим адвокатом, и он не любил иметь дело с невиновными клиентами. Я тоже не уверен, что мне это нравится.

Глава 10

В первом рекламном объявлении, которое я поместил в «Желтых страницах», говорилось: «Любое дело, в любое время, в любом месте», – но через несколько лет я изменил текст. Не то чтобы коллегия адвокатов против него возражала – возражал я сам. Я сделался более искушенным и разборчивым. Округ Лос-Анджелес являет собой измятое одеяло, покрывающее четыре тысячи квадратных миль – от пустыни до Тихого океана. На этом одеяле более десяти миллионов человек борются за жизненное пространство, и значительная их часть в качестве способа существования и заработка выбрала преступную деятельность. Статистика ежегодно фиксирует в нашем округе почти сто тысяч преступлений с применением насилия. В прошлом году было сто сорок тысяч арестов за тяжкие уголовные преступления и еще пятьдесят тысяч – за крупные, связанные с наркотиками и на почве секса. Прибавьте сюда вождение машины в нетрезвом виде – и можно каждый год дважды заполнять потенциальными клиентами стадион «Розовая чаша».[22] Но тут надо помнить, что вам не нужны клиенты с дешевых зрительских мест. Вам нужны те, что сидят не дальше пятидесяти ярдов от поля. Те, у которых в карманах есть деньги.

Попавшиеся преступники, словно в воронку, втягиваются в машину правосудия, которая включает свыше сорока зданий судов, раскиданных по всему округу. Эта сеть, не хуже сети забегаловок «Бургер кинг», тоже всегда готова вас обслужить – то есть, наоборот, подать как на тарелочке. Эти каменные крепости представляют собой нечто вроде специальных заводей, куда акулы – акулы правосудия – приходят поохотиться и покормиться. И ловкий, смекалистый хищник быстро уясняет, где располагаются самые изобильные места, где плавают наиболее выгодные клиенты. Впрочем, ожидаемый размер добычи часто бывает обманчивым. Клиентская база судебного учреждения не обязательно совпадает с социально-экономической базой окружающей местности. Так, например, здания судов в Комптоне, Дауни и восточном Лос-Анджелесе[23] неизменно обеспечивают мне поток доходных клиентов. Этим людям обычно инкриминируется торговля наркотиками, но их деньги ничуть не менее зеленые, чем у биржевых мошенников из Беверли-Хиллз.

Утром семнадцатого я как раз находился в комптонском суде, представляя некоего Дариуса Макгинли при вынесении ему приговора. Преступник-рецидивист означает клиент-завсегдатай, многократный потребитель адвокатских услуг, и Макгинли как раз являлся таковым, как и многие другие мои клиенты. За период нашего знакомства его арестовывали по обвинению в продаже кокаина уже в шестой раз. На сей раз это случилось в «Никерсон-Гарденс», жилом комплексе, известном среди большинства его обитателей как «Никсон-Гарденс». Никто не мог мне сказать, было ли новое название просто сокращением первоначального или же получено в честь президента, находившегося у власти как раз в период возведения этого многоквартирного муравейника и одновременно рынка наркотиков. Макгинли взяли с поличным при передаче «из рук в руки» детского надувного шарика с дюжиной гранул кокаина переодетому агенту управления по борьбе с наркотиками. В то время бедолагу как раз выпустили на поруки после ареста за аналогичное правонарушение. Кроме того, у него уже имелось две судимости за торговлю наркотиками.

Дела складывались, прямо сказать, скверно для Макгинли, которому исполнилось всего двадцать три года. После стольких его оскорблений в адрес системы у системы кончилось терпение. Карающая десница была занесена. И несмотря на то, что прежде Макгинли баловали приговорами с освобождением под залог или отсидкой в местной, окружной, кутузке, на сей раз обвинитель настроил суд на вынесение настоящего вердикта. Всякие переговоры о сделке между сторонами все равно начинались бы с тюремного срока и им бы заканчивались. В противном случае прокурор с радостью вынес бы на процесс два уголовных дела разом и потребовал бы двукратного срока.

Выбор тяжел, но незатейлив. У гособвинения от лица штата были на руках все карты. Парня взяли с поличным на сбыте наркотика в крупном объеме, достаточном для двух уголовных дел. Короче говоря, сбыт кокаина подставному покупателю на сумму триста долларов стоил бы Макгинли самое малое трех лет жизни.

Как и для многих моих молодых клиентов мужского пола из южной части города, тюрьма для Макгинли представляла собой нечто вполне предсказуемое, а возможно, и неотвратимое в его жизни. Он вырос с ясным пониманием, куда движется и что его ждет. Единственные вопросы состояли в том, когда и на какой срок и хватит ли отпущенных ему лет, чтобы этот срок отмотать. Во время наших многочисленных тюремных свиданий я узнал, что Макгинли исповедовал личную философию, сформированную влиянием жизни и смерти, а также музыки Тупака Шакура,[24] скандального и гиперагрессивного рэпера, безошибочно предсказавшего свою собственную насильственную смерть. Тексты Тупака Шакура стали источником надежды и безнадеги для этих Богом забытых облезлых кварталов, которые Макгинли считал домом. Что и говорить, южный Лос-Анджелес изобиловал юношами, которые несли в себе точно такое же видение мира, как Тупак Шакур и Дариус Макгинли.

Мой подзащитный подолгу декламировал мне длинные речитативы с компакт-дисков Тупака. Он нередко расшифровывал мне значение этих трущобных текстов. Такое образование я ценил, потому что Макгинли являлся лишь одним из многочисленной армии моих клиентов, объединенных верой в неотвратимость судьбы и конечный жребий в виде «рая для головорезов» – места между небесами и землей, куда попадают все гангстеры. Для Макгинли тюрьма была лишь одним из этапов на пути движения туда, и он приготовился к этому испытанию.

– Залягу на дно, поднаберусь сил и смекалки, а потом вернусь, – сказал он мне.

Он дал мне «добро» на заключение судебной сделки и переслал пять тысяч долларов почтовым переводом – я не спрашивал, откуда они поступили, – и, вновь отправившись к прокурору, я добился, чтобы два подвешенных уголовных дела объединили в одно. А Макгинли, со своей стороны, не возражал признать себя виновным. Единственное, чего он просил добиться для него, – это определения в тюрьму неподалеку, чтобы его матери и троим малолетним детям не пришлось ездить к нему слишком далеко.

Когда объявили начало судебного заседания, судья Дэниел Флинн появился в изумрудно-зеленой мантии, вызвавшей неискренние улыбки у многих юристов и судебных клерков в зале. Все знали, что он одевается в зеленое каждый год в двух случаях: во-первых, в День святого Патрика – семнадцатого марта, и во-вторых, в пятницу, перед футбольным матчем команды «Нотр-Дам» из католического ирландского колледжа с командой «Троянцы» из Университета Южной Калифорнии. Он был также известен среди юристов комптонского суда под кличкой Дэнни-Бой – имея в виду искаженные слова популярной песни: «Дэнни-Бой, тупой козел ирландский».

Секретарь объявил дело к слушанию, я подошел и заявил о своем присутствии. Через боковую дверь вывели Макгинли, и он встал рядом со мной, в оранжевом тюремном комбинезоне, со скованными руками, пристегнутыми к цепи, охватывающей талию. Никто из его близких не присутствовал в зале суда, чтобы наблюдать, как его осудят. Он был один, если не считать меня.

– Добрейшего вам утра, мистер Макгинли, – проговорил Флинн с ирландским акцентом. – Вы знаете, что сегодня за день?

Я опустил глаза в пол.

– День моего приговора, – невнятно пробурчал Макгинли.

– И это тоже. Но я-то говорю о Дне святого Патрика, мистер Макгинли. О дне торжества ирландского наследия.

Макгинли чуть повернул голову и посмотрел на меня. Он был неплохо образован в уличном смысле, но не в общекультурном. Он не понимал, что происходит: является ли этот выпад уже частью вынесения приговора или некой формой презрения со стороны белого человека. Я хотел сказать, что судья бестактен и, вероятно, расист. Вместо этого наклонился и шепнул ему на ухо:

– Просто не обращай внимания. Он придурок.

– Вы знаете происхождение вашего имени, мистер Макгинли? – спросил судья.