Питер Джеймс - Пока еще жив
30
Влажные губы жадно сжали толстый и мягкий табачный лист «коиба сигло». Он втянул в рот густой дым, подержал, выдохнул в потолок, потом взял хрустальный бокал и допил остатки тридцатилетнего «Гленливета».
Вот это жизнь. Куда лучше, чем в тюрьме. Да. Там, конечно, тоже можно получить почти все, чего желаешь, если знаешь систему и имеешь авторитет. Эмис Смолбоун знал и имел. Но со свободой не сравнится ничто. Одна из девушек — рыженькая и голая, если не считать браслета на лодыжке, — поднялась с софы, чтобы подлить еще. Другая осталась обрабатывать уснувший и лишь теперь медленно возвращающийся к жизни орган.
Сегодня он постарался расслабиться и полностью предаться удовольствиям. Субботний вечер. Первый за десяток с четвертью лет глоток свободы. На громадном экране домашнего кинотеатра — порнофильм. Две блондинки-лесбиянки. Ему нравилось смотреть на девочек с девочками. Нравилась эта вот большая комната в охренительном особняке за электрическими воротами в шикарном квартале Брайтона, на Дайк-роуд-авеню.
Было время, он жил в особняке даже побольше этого, неподалеку отсюда. Жил не тужил, пока один брайтонский коп не отнял все.
Владелец особняка, его старый приятель Бенни Джулиус, с пивным брюшком и париком на лысине, развлекался внизу, в джакузи, с тремя другими девчонками. Такая вот вечеринка — с возвращением! Бенни всегда делал все классно, всегда жил на полную катушку.
Эмис моргнул, когда девушка просунула руку в расстегнутую ширинку и, наклонившись, прошептала:
— Ух ты, такой маленький… но свирепый, да?
— Свирепый, точно, — прошептал он, прежде чем она накрыла его рот.
Таким Эмис и чувствовал себя. Свирепым. Сосредоточиться на удовольствиях никак не получалось. Свирепый. Он даже почти не чувствовал ее пальцев. Двенадцать лет и три месяца. Благодаря одному человеку.
Детективу Рою Грейсу.
В газетах писали, его несколько раз повышали.
— Как карандаш, — хрипловато шепнула девушка ему в ухо. — Как карандашный огрызок.
Он ударил ее наотмашь — ладонью по щеке. Да так, что она свалилась на пол.
— Заткнись, сучка.
— Да ты и не смог бы, даже если б захотел, — бросила она, потирая щеку. — Вставлять-то нечего.
Эмис Смолбоун поднялся, но тут его подвел алкоголь. Модные мокасины из серой замши утонули в толстом ковре, и он грохнулся лицом вниз, сломав пополам сигару и рассыпав темно-серый пепел по белому ворсу. Лежа на полу, он ткнул в нее пальцем:
— Не забывай, сука, на кого работаешь.
— Я помню. Помню, что он сказал про тебя. Почему тебя так прозвали — Смолбоун.[4] — Она показала согнутый мизинец и усмехнулась.
— Ты… сука… — Эмис поднялся, покачнувшись, на колени и попытался схватить ее, но увидел вдруг только вылетевшую откуда-то ее левую ногу. Элементарный прием из кикбоксинга. Удар под подбородок… голова вскинулась вверх и назад. Сознание как будто растворилось в сияющем белом свете, словно ее нога пробила насквозь череп.
31
После утреннего воскресного инструктажа по операции «Икона» Рой Грейс отправился в полицейский участок, располагавшийся в бетонной громадине на Джон-стрит. Проблем скопилось немало, и, катя в серебристом служебном «форде-фокусе» по Лондон-Роуд, он пытался как-то разобраться в них и определиться с приоритетами.
Наибольшее беспокойство вызывала Клио, которая после бессонной ночи не очень хорошо чувствовала себя утром. Эпизод с машиной сказался на ее состоянии не лучшим образом, и Грейс хотел вернуться к ней как можно скорее.
По делу «неизвестного из Беруика» — так назвали обнаруженный на птицеферме человеческий обрубок — ничего нового пока не было. Оставалось надеяться на анализ ДНК, результатов которого ожидали из лаборатории утром.
В понедельник ему предстояла поездка в Лондон, в Иннер-Темпл, и встреча с барристером обвинения по делу Карла Веннера. А значит, сегодня надо выкроить время и поговорить с детективом Майком Горринджем и финансовым инспектором Эмили Кертис, просмотреть собранные ими материалы и записи в своем рабочем блокноте. Завтра поджаривать будут не подсудимого, поэтому надо иметь наготове ответы на все предполагаемые вопросы. И наконец, прямо сейчас его ждет встреча со старшим суперинтендентом Грэмом Баррингтоном.
Зазвонил телефон, и Грейс ответил по громкой связи.
— Мистер Грейс? — спросил незнакомый бодрый голос.
— Да, — ответил он нерешительно.
— Это Терри Робинсон из «Фрост гэрадж». Вы заглядывали к нам несколько недель назад, искали «альфу-брера», так?
— Да, верно. — Что-то смутно вспомнилось.
Несколько секунд на линии слышались какие-то щелчки, похожие на те, что он слышал раньше. Либо плохое соединение, подумал Грейс, либо что-то не так с телефоном.
— Вы просили дать знать, если появится четырехдверная «альфа». Вас это еще интересует?
— Э… да, интересует.
— У нас есть «Джульетта». Срок эксплуатации один год. Прекрасная машина. Небольшой пробег, но вы говорили, что это не важно, так?
— Сколько миль?
— Сорок восемь тысяч. Один владелец. Цвет — «этна блэк». Выглядит потрясающе. Заявки у нас уже есть. Я бы порекомендовал заехать и посмотреть как можно скорее.
— На черном ведь очень заметна грязь?
— Черный всегда лучше смотрится, когда чистый, но из всех цветов он самый популярный. Этой машине он идет. Как я уже сказал, выглядит потрясающе.
Грейс быстро прикинул варианты.
— Я могу заглянуть к вам во второй половине дня. Где-то после полудня. Вы во сколько сегодня закрываетесь?
— В четыре часа, сэр. Но гарантировать, что она еще будет здесь, я не могу.
— До четырех подскочу. Терри Робинсон, да?
— Верно, Терри Робинсон. Спасибо, сэр.
— Что ж, Терри, спасибо. Постараюсь пораньше.
Грейс остановился на перекрестке. Справа открывался вид на одно из самых любимых его зданий, изысканный, нелепый, но прекрасный брайтонский Павильон, своего рода местный Тадж-Махал. Из открытых окон остановившейся рядом пурпурной «астры» с двумя сопляками била, сотрясая воздух и мозг, тяжелая музыка. Грейс даже пожалел, что не носит форму, — вышел бы да всыпал паршивцам по первое число. Вместо этого, когда глаз светофора вспыхнул зеленым, он лишь проводил их взглядом — юнцы унеслись вдаль, оставив после себя два шлейфа-близнеца выхлопных газов, длинных, как сточная труба, размером, наверное, с их собственные задницы.
Сохранив хладнокровие, Грейс свернул влево на следующем перекрестке, проехал вверх, свернул вправо и оказался на нижней парковке полицейского участка, второго по величине в Соединенном Королевстве, помещавшемся в пятиэтажном современном здании. Именно здесь прошли первые годы и его полицейской карьеры. Как ни нравилась ему нынешняя работа, штаб-квартира главного управления уголовных расследований, само здание в Суссекс-Хаус оставалось каким-то бездушным. Часто он ловил себя на том, что скучает по старому месту с его бодрящим пульсом центра города.
На парковке уже вытянулись длинными рядами служебные полицейские легковушки и с полдюжины фургонов, но по случаю воскресенья хватало и свободных площадок. Заняв одну из них, Грейс позвонил Клио, которая сообщила, что чувствует себя немного лучше, и ей очень понравились его цветы.
На душе полегчало. Он свернул к служебному входу, поднялся на три лестничных пролета с их знакомыми обшарпанными стенами и тем фирменным запахом, что живет во всех казенных учреждениях, прошел по длинному коридору мимо нескольких пустых офисов и небольшого кафе. Дверь справа, с табличкой «суперинтендент», была закрыта, дверь слева, с табличкой «старший суперинтендент», открыта.
Грейс вошел. Кабинет, хорошо знакомый по прошлым визитам, вполне соответствовал чину занимавшего его лица. Справа — внушительный письменный стол, слева, непосредственно перед ним, большой круглый, за которым уже сидели несколько человек. Три места оставались свободными. Все присутствующие, за исключением одного, оделись, как и он сам, строго, словно на календаре был обычный рабочий день, а не воскресенье.
На белой доске, слева от двери, в самом низу, красовались три сделанные фломастером надписи, послания от тройни Баррингтона. «Мой папа — лучший в мире полицейский!»
Напишет ли их с Клио ребенок что-нибудь подобное о нем, с беспокойством спросил себя Грейс.
Грэму Баррингтону было за сорок. Высокий, по-спортивному подтянутый, с короткими светлыми волосами, он был в форменной белой рубашке с короткими рукавами и эполетами, черных брюках и черных туфлях. Грейс знал его с тех пор, когда они вместе служили в управлении уголовных расследований. Баррингтон еще тогда говорил, что хотел бы завершить карьеру начальником полиции Брайтона и Хоува — «шерифом», как он в шутку это называл. Именно эту должность Баррингтон сейчас и занимал. Грейс был рад за него — приятно сознавать, что мечты иногда сбываются и самые честолюбивые желания становятся реальностью.
