Тесс Герритсен - Умереть снова
Это самое наглое оскорбление, какое он мог придумать, но я беру себя в руки, потому что никакие его слова теперь меня оскорбить не могут.
– Знаешь, что я о тебе поняла? Ты настоящий сукин сын.
– По крайней мере, это не я хочу трахаться с африканским проводником.
– А откуда ты знаешь, что я с ним уже не трахалась?
Он поворачивается на бок, спиной ко мне. Я знаю: ему не меньше, чем мне, хотелось бы выскочить куда-нибудь из палатки, но выходить наружу небезопасно. В любом случае идти нам некуда. Я могу только отодвинуться как можно дальше от него и молчать. Я больше не знаю, кто этот человек. Что-то в нем изменилось, произошла какая-то трансформация, пока я смотрела в другую сторону. И это сделал буш. Ричард стал мне чужим. А может, он всегда был чужим. Я как-то читала про жену, которая лишь через десять лет узнала, что ее муж – серийный убийца. «Как она могла этого не видеть?» – спрашивала я себя, читая ту статью.
Но теперь я понимаю, как это могло произойти. Я лежу в палатке с человеком, которого знаю четыре года и которого, как мне казалось, я любила, и чувствую себя при этом как жена серийного убийцы, узнавшая наконец всю правду о муже.
За стенками палатки я слышу глухой стук, треск, потом костер начинает гореть ярче. Это Джонни подбросил горючего в костер, чтобы отпугивать зверей. Слышал ли он наш разговор? Знает ли, что сам является причиной нашего раздора? Возможно, он сталкивался с этим тысячу раз на других сафари. Пары расходятся, обвиняют друг друга во всех смертных грехах. Охотничья лихорадка. Явление настолько распространенное, что даже заслужило собственное название.
Я закрываю глаза, и перед моим мысленным взором появляется образ. Джонни в высокой траве на рассвете, силуэт его плеч на фоне восходящего солнца. Может быть, эта лихорадка коснулась и меня? Он тот, кто защищает нас, помогает выжить. Когда он увидел антилопу, я стояла рядом с ним, так близко, что увидела, как напряглись мышцы на его руке, поднявшей ружье. Я снова ощущаю нервный трепет при выстреле, словно сама нажала на спусковой крючок, словно сама убила антилопу. Это наша общая добыча, соединившая нас кровью.
Да, Африка изменила и меня.
Я задерживаю дыхание, видя силуэт Джонни за стенкой палатки. Он проходит мимо, и его тень ускользает. Когда я засыпаю, мне снится не Ричард, а Джонни, он стоит в траве, такой высокий и прямой. Джонни, с которым я чувствую себя в безопасности.
До следующего утра, когда я просыпаюсь и узнаю новость: исчез Исао Мацунага.
11
Кейко стоит на коленях в траве и тихо рыдает, покачиваясь туда-сюда, как метроном, определяющий ритм отчаяния. Мы нашли ружье сразу за обтянутым проволокой периметром, но ее мужа пока не нашли. Она понимает, что это значит. Мы все понимаем.
Я стою над Кейко, бессмысленно глажу ее по плечу, потому что не знаю, что еще могу сделать. Я никогда не умела утешать людей. После смерти отца, когда моя мать рыдала в его больничной палате, я только и могла, что гладить ее руку, гладить, гладить, гладить, пока она не закричала: «Прекрати, Милли! Сколько можно!» Я думаю, отчаяние Кейко столь велико, что она даже не ощущает моего прикосновения. Я смотрю на ее склоненную голову и вижу седину у корней черных волос. Со своей бледной, гладкой кожей она казалась намного моложе мужа, но теперь я понимаю, что она вовсе не молода. Что несколько месяцев, проведенных здесь, раскроют ее истинный возраст: черные волосы засеребрятся, кожа потемнеет и покроется морщинами на солнце. Она уже, кажется, сморщивается у меня на глазах.
– Я поищу у реки, – говорит Джонни, подхватывая винтовку. – Все оставайтесь здесь. А еще лучше ждите в машине.
– В машине? – переспрашивает Ричард. – Вы имеете в виду это ведро, которое даже завести не можете?
– Пока вы в машине, вам ничто не грозит. Я не могу искать Исао и одновременно охранять вас.
– Постойте, Джонни, – говорю я. – Разве вам безопасно идти туда одному?
– У него есть это долбаное ружье, Милли, – говорит Ричард. – А у нас ничего.
– Пока он ищет следы, кто-то должен прикрывать его сзади, – замечаю я.
Джонни коротко кивает:
– О’кей, вы мой второй номер, Милли. Будьте рядом.
Я переступаю через проволоку, которой обтянут лагерь по периметру, мой ботинок задевает струну, и раздается звон колокольчика. Такой приятный звук, словно музыка ветра, но здесь это означает вторжение врага, и при этом звуке сердце у меня тревожно ёкает. Я делаю глубокий вдох и иду следом за Джонни в траву.
Я правильно сделала, что пошла за ним. Все его внимание приковано к земле – он ищет следы и вполне может не заметить мелькнувший в траве львиный хвост. Мы идем вперед, и я все время оглядываюсь назад и по сторонам. Трава здесь высокая, мне по пояс, и я думаю об африканской гадюке, о том, что можно наступить на нее и узнать об этом, только когда тебе в ногу вопьются ее клыки.
– Здесь, – тихо говорит Джонни.
Я смотрю на то место, где трава примята, вижу проплешину и след, оставленный чем-то, что протащили по ней. Джонни двигается дальше, ориентируясь по примятой траве.
– Его утащили гиены?
– Не гиены. На сей раз не гиены.
– Откуда вы знаете?
Он не отвечает, идет дальше к рощице. Я узнаю фиговое дерево и хурму. Хотя река мне не видна, я слышу, как она журчит где-то рядом, и думаю о крокодилах. Куда бы вы здесь ни посмотрели – в рощицу, на реку, в траву, – повсюду вас поджидают зубы, и Джонни полагается на меня: я должна их увидеть. Страх обостряет мои чувства, и я замечаю подробности, которых не видела раньше. Прикосновение охлажденного речкой ветерка к моей щеке. Луковый запах свежепримятой травы. Я смотрю, слушаю, обоняю. Мы одна команда – Джонни и я, и я его не подведу.
Внезапно я чувствую в нем какую-то перемену. Дыхание его становится неслышным, он замирает. Он больше не смотрит на землю, он вытянулся во весь рост, расправил плечи.
Я не сразу замечаю ее. Потом прослеживаю за его взглядом – он смотрит на дерево перед нами. Высокое фиговое дерево, великолепный образец с широко распростертыми ветками и густой листвой. На таком дереве построили бы себе дом швейцарские робинзоны[11].
– Вот ты где, – шепчет Джонни. – Такая красавица.
И только тут я ее замечаю: она лежит на одной из верхних веток. Леопардиха почти невидима, она сливается с пятнистой тенью, создаваемой лиственной кроной. Она все время наблюдала за нашим приближением, терпеливо ждала, а теперь смотрит умными глазами, прикидывает свой следующий шаг. А Джонни обдумывает свой. Она лениво помахивает хвостом, но Джонни стоит совершенно неподвижно. Он делает именно то, что советовал нам: «Пусть кошка увидит ваше лицо. Покажите ей, что ваши глаза смотрят вперед, что вы тоже хищник».
Проходит несколько секунд. Мне еще никогда в жизни не было так страшно, и никогда я не ощущала себя настолько живой. Каждое биение сердца отправляет в мозг порцию крови, и она шумит у меня в ушах, как ветер. Леопардиха впилась взглядом в Джонни, а он по-прежнему держит ружье перед собой. Почему он не приставляет приклад к плечу? Почему не стреляет?
– Отходим, – шепчет он. – Исао мы уже ничем не сможем помочь.
– Вы думаете, леопард убил его?
– Я это знаю. – Он еле заметно приподнимает голову. – Верхняя ветка. Слева.
Оно висело там все время, но я не замечала его. Рука свободно свешивается, словно странный фрукт колбасного дерева, пальцы обгрызены. Остального тела Исао не видно за листвой, но угадывается его торс, вклиненный в развилку веток, словно он прилетел с небес и приземлился на дерево, повис, как сломанная игрушка.
– Боже мой, – шепчу я. – Как же мы его оттуда…
– Не двигайтесь.
Леопардиха присела, готовясь к прыжку, задние ноги напряглись, как пружины. Она смотрит на меня, ее глаза впились в мои. Джонни мгновенно вскидывает ружье, но на спусковой крючок не нажимает.
– Чего вы ждете? – шепчу я.
– Отходим. Вместе.
Мы делаем шаг назад. Потом еще один. Леопардиха укладывается на ветку, размахивает хвостом.
– Она всего лишь защищает свою добычу, – говорит Джонни. – Все леопарды так делают: затаскивают жертву на дерево, где она не доступна для других хищников. Посмотрите на мышцы у нее на плечах. И на шее. Вот где настоящая мощь. Эта мощь позволяет леопарду затаскивать на дерево добычу, которая превосходит его по весу.
– Бога ради, Джонни, мы должны спустить его на землю.
– Он уже мертв.
– Мы не можем оставить его там.
– Если мы подойдем ближе, она нападет. А я не хочу убивать леопарда ради того, чтобы достать мертвое тело.
Я помню: как-то он говорил нам, что никогда не убьет крупную кошку. Что он считает их священными животными, слишком редкими, чтобы убивать их по какой бы то ни было причине. Даже если речь идет о спасении собственной жизни. Теперь он подтверждает собственные слова на практике, в то время как тело Исао болтается на дереве и леопардиха охраняет свою еду. Джонни внезапно представляется таким же странным животным, как и те, с которыми я уже встречалась в этих диких местах, человеком, чье уважение к этой земле уходит глубоко, как корни этих деревьев. Я думаю о Ричарде с его «БМВ» цвета синий металлик, кожаной курткой и пилотскими очками – всем тем, что в начале нашего знакомства казалось мне в нем таким мужественным. Но это были лишь побрякушки для украшения манекена. Так это, кажется, называется? Модель человеческого тела, нечто ненастоящее. Кажется, до сегодняшнего дня я знала только манекенов, внешне похожих на мужчин, притворяющихся мужчинами, а на самом деле это просто пластиковые куклы. Я больше нигде не встречу такого мужчину, как Джонни, не встречу в Лондоне и нигде в другом месте, и мое сердце разрывается, когда я думаю об этом. О том, что буду всю жизнь искать и всегда буду возвращаться к этому мгновению, когда я точно знала, какой мужчина мне нужен.
