Бег в темноте - Михаил Широкий
Но если неизвестному с его невиданной, нечеловеческой силой действительно некого было опасаться и он мог спокойно и беззаботно идти по самой светлой части улицы, будто нарочно привлекая к себе внимание, то приятелям совсем не нужно было делать то же самое – двигаться по середине дороги, на виду у преследователя. Элементарный здравый смысл и чувство самосохранения должны были подсказать им совершенно естественный и единственно возможный в данной ситуации образ действий – резко свернуть с мостовой в сторону, нырнуть в один из тёмных глухих дворов, мимо которых они пробегали, и постараться затеряться там без следа.
Однако они почему-то не делали этого. То ли под воздействием страха их здравый смысл и сообразительность сильно притупились, то ли у них просто не было времени на размышления и принятие быстрых и верных решений, как бы то ни было, но они продолжали нестись, точно по беговой дорожке, не сворачивая ни вправо, ни влево, по центральному участку улицы, похожие на человека, бегущего по рельсам от идущего за ним поезда, настолько поражённого ужасом и утратившего способность соображать, что ему и в голову не приходит, что для спасения достаточно лишь сделать шаг в сторону.
Они вихрем проносились мимо тёмных безмолвных домов без единого горящего окошка, мимо закрытых магазинов с холодными тусклыми витринами, по пустым перекрёсткам с однообразно мигавшими жёлтыми огнями светофоров. А над ними, в неизмеримой вышине, тихо плыла по беспредельному небесному простору, в окружении трепетных белесых звёзд, большая золотистая, с лёгким красноватым отливом, луна, походившая не то на огромную блестящую монету, не то на круглый сверкающий глаз, внимательно и зорко следящий за тем, что происходит на земле.
А на земле, как казалось беглецам, были в этот момент только они и преследовавший их по пятам убийца, которому, по-видимому, мало было пролитой им этой ночью крови и который жаждал продолжения безумной смертельной гонки. Правда, сам он при этом как будто не очень-то и спешил и шёл, как могли убедиться по временам оборачивавшиеся на бегу спутники, ничуть не ускоряя шага, ровной, мерной, непринуждённой поступью, словно пребывая в твёрдой уверенности, что намеченные им жертвы, как бы они ни торопились, как бы стремительно ни бежали, всё равно никуда от него не денутся и в конце концов, рано или поздно, неизбежно окажутся в его руках, из которых никому ещё не удалось вырваться.
И ещё кое-что заметили приятели, смущавшее и пугавшее их едва ли не больше всего остального. Они обратили внимание, что, хотя они, позабыв об усталости, неслись во весь опор и вроде бы давно уже должны были оставить никуда не спешившего, величественно шествовавшего незнакомца далеко позади и, наверное, потерять его из виду, этого почему-то не происходило. Громадный чёрный силуэт, рельефно вырисовывавшийся в свете уличных фонарей, не только не пропадал из поля их зрения, но даже ничуть не отдалился и нисколько не уменьшился в размерах. То ли они бежали не так уж быстро, как им представлялось, то ли неизвестный, не переходя на бег и даже не ускоряя шага, каким-то необъяснимым, сверхъестественным образом умудрялся передвигаться ничуть не медленнее их и не отставать от них ни на йоту, – что бы ни было на самом деле, но расстояние между преследователем и преследуемыми, вопреки страстному желанию последних, не увеличивалось. А вскоре, когда друзья, промчавшись буквально на одном дыхании несколько кварталов, начали выбиваться из сил и понемногу замедлять движение, это расстояние стало мало-помалу сокращаться.
Они заметили это, когда приближались к улице Минской, к тому самому перекрёстку, где находился их дом. Однако они даже не взглянули на него – им было не до того, – да и вообще не посмотрели по сторонам, а, подгоняемые безумным, притупляющим мысль и сознание страхом, стараясь не обращать внимания на усиливавшуюся усталость, уже почти ничего вокруг не видя и не слыша и помня лишь о том, что единственное их спасение – это бегство, метнулись через дорогу.
Егор благополучно пересёк проезжую часть. Никита же, отстававший от спутника на два-три метра, не успел. Он уже почти перебежал мостовую, ему оставалось сделать пару прыжков, чтобы достигнуть края тротуара и ринуться дальше…
Но в этот момент возле самого его уха пронзительно взвизгнули тормоза и через долю секунды что-то твёрдое, холодное, металлическое сильно ударило его чуть ниже бедра и отшвырнуло в сторону.
Так неожиданно и резко изменив направление движения, он, точно большая неуклюжая кукла, беспорядочно размахивая руками и ногами, покатился по мостовой. Однако, словно подброшенный какой-то властной, неодолимой силой, не позволявшей ему останавливаться ни на мгновение и упорно гнавшей его всё дальше и дальше, тут же вскочил и, даже не взглянув на то, что сбило его с ног, не удостоверившись, всё ли с ним в порядке, нет ли у него каких-нибудь повреждений, опрометью, слегка прихрамывая и покачиваясь, устремился вперёд, вслед за товарищем, и через несколько секунд пропал в темноте.
И вряд ли друзья услышали нёсшиеся им в спину истошные, разносившиеся далеко окрест вопли хозяина наехавшей на Никиту машины, малорослого полноватого мужчины средних лет с большой круглой лысиной и объёмистым, заметно выпиравшим под рубашкой брюшком, возмущённо вздрагивавшим и колыхавшимся всё время, пока неистовавший, побагровевший от праведного гнева водитель в бессильной ярости метался возле своего авто – не очень новой и не очень ухоженной бежевой «тойоты», – размахивая крепко сжатым кулаком, брызгая слюной и посылая вслед скрывшимся за углом соседнего дома беглецам обычные в подобных случаях эпитеты:
– Придурки! Сволочи! Твари! Носятся, как угорелые… Ни днём, ни ночью покоя от вас нет… Жить, что ли, надоело?! На тот свет спешите?.. Козлы вонючие! Уроды! Гандоны!..
Прибавив ещё несколько смачных, уже совсем непечатных реплик, он наконец умолк, поняв,
