Хуан Рамон Бьедма - Рукопись Бога
Однако после победы на муниципальных выборах консерваторов, немедленно урезавших все социальные расходы, финансирование проекта тут же прекратили, полученных денег едва хватило, чтобы провести электричество на второй уровень и закупить оборудование для врачей-волонтеров, а потом и вовсе все заглохло.
Не дождавшись помощи от города, нищие принялись обживать парковку стихийно, уровень за уровнем, этаж за этажом, притащили картонки и смрадные одеяла, служившие им постелями, разбрелись по углам, стали торговать амфетамином и собственным телом и очень скоро превратили образцовую ночлежку в настоящую клоаку. «Второе пришествие» превратилось в бездонный колодец, и никто даже приблизительно не мог сказать, сколько отверженных нашли в нем приют. Для проклятых душ жизнь в ночлежке была репетицией ада: дым и вопли, паразиты и вонь, насилие и безумие.
Но ад, как известно, поделен на круги. На пятом уровне, в дальнем углу, притаилась невзрачная железная дверь. За ней скрывался большой зал с массивными колоннами, такой же грязный и обшарпанный, как и вся бывшая парковка. Тем нелепее смотрелись безделушки и дорогая антикварная мебель, в беспорядке расставленная по залу. Газовые лампы отбрасывали нежные блики на золотые письменные принадлежности, разложенные на столике эпохи Возрождения; на полу лежало инкрустированное самоцветами распятие; рядом, прислоненная к стене, стояла картина Беллини «Погребение Христа», которая, если верить официальным документам, не покидала папского дворца в Ватикане со дня инаугурации Рия Десятого в тысяча девятьсот тридцать втором году. В книжном шкафу из редкого сорта черного дерева хранились старинные фолианты.
Амадор развалился на французском диване семнадцатого века. Не выпуская из правой руки крестообразного набалдашника своей белой трости, левой он небрежно поглаживал между ног одного из своих юных поводырей. Комиссар Арресьядо наблюдал за этой сценой, едва сдерживая омерзение.
– Не желаете к нам присесть?
– Я спешу, Амадор. Уже поздно, я с утра на ногах, и конца-края этому не видно. – Комиссар демонстративно ослабил галстук. – Надеюсь, у вас и вправду что-то срочное, если понадобилось тащить меня в такой час на эту помойку.
– Дело действительно не терпит отлагательств. У меня было целых две причины пригласить вас в свое скромное жилище, в котором, впрочем, вы всегда будете дорогим гостем, – произнес Амадор, по обыкновению широко улыбаясь.
– Я вас очень прошу, в следующий раздавайте встретимся в каком-нибудь другом месте. Здесь у меня слишком много старых знакомых. Спускаться сюда – зря рисковать своей шкурой.
– Я учту ваше пожелание, комиссар, обязательно учту, – слепой все так же улыбался, но в голосе его зазвенел металл. – Однако позвольте напомнить: мы все рискуем, особенно теперь, когда цель близка и каждому придется чем-то пожертвовать.
– Что все это значит? – стоящий на ногах полицейский нависал над Амадором и мальчишкой, который листал порнографический комикс и не прислушивался к разговору.
– Это значит, что до конца года осталось четыре дня, и нам нужно успеть заполучить все пять чемоданов, о которых я вам говорил. Вы должны знать, что начиная с этого момента пассивной поддержки нам недостаточно. Пора переходить к активному сотрудничеству. Надеюсь, вам не нужно напоминать, какие выгоды ждут лично вас в случае нашей победы.
– Что от меня требуется?
– В первую очередь, разыскать этого человека. – Слепой ненадолго оторвался от юного любовника, чтобы вручить комиссару тонкую черную папку с документами, которые комиссар тут же принялся просматривать. – Его зовут Альваро Тертулли Ласо. Там, как видите, есть фото и краткая биография. Довольно любопытная, кстати. Священник, который никогда не служил, а вместо этого ведет передачу о культуре на ватиканском радио. В принципе, нейтрализовать его должно быть несложно. Этот Тертулли не был в Севилье сорок два года, а значит, не может знать город настолько хорошо, чтобы от нас улизнуть.
– А почему бы вам не поручить это дело своим фамилиарам? Или как там называются ваши головорезы…
– Так же, как назывались шестьсот лет назад. Если мы до сих пор не поймали Тертулли своими силами, то лишь потому, что он успел обзавестись телохранителем. О нем пока ничего не известно, но одно можно сказать со всей определенностью: этот тип опасен. Лет тридцати с небольшим, высокий, крепкий, с длинными волосами, носит армейскую шинель. Больше мы ничего не знаем. Вряд ли он из друзей кардинала Тертулли и на профессионала не похож, судя по боевым навыкам. А больше Альваро помощи ждать неоткуда.
– Кардинала Тертулли? У меня такое впечатление, что я брожу в потемках.
– К потемкам быстро привыкаешь. Особенно когда нет другого выхода, – улыбнулся Амадор, со значением постучав по полу своей белой тростью.
Полицейский сосредоточился на досье, чтобы побороть желание ответить слепому так, как он заслуживал. Больше всего ему хотелось поскорее со всем покончить и убраться из ночлежки.
– Хорошо, я найду этих людей. Вы сказали, что у вас ко мне два дела. Переходите ко второму.
– Не злитесь, сеньор Арресьядо. – Правая рука слепого скользила по грязным джинсам мальчишки. – Поверьте, даже в высших сферах, откуда управляют и вами, и мной, не знают всей правды о сокровище. О пяти сокровищах, если быть точным. Каждый из нас располагает лишь частью плана, но, если их сложить, получится исчерпывающая картина. Наши враги в известном смысле тоже бредут в потемках.
– За последние два дня умерло слишком много людей, связанных с церковью: резня на корабле «Святой Игнатий», обрушение витража на детский хор, священники, которых пытали и убили в их собственных домах и приходах… Эти ваши высшие сферы… Это, случаем, не их рук дело? Хотелось бы знать. Мне ведь могут поручить расследование.
– По крайней мере, не все. – Амадор впервые за все время разговора перестал улыбаться. – Боюсь, что мы… не единственные охотники за сокровищами. Скажите, вы любите приключенческие книжки для детей?
– Если какой-нибудь малышке захочется почитать мне на ночь, я возражать не буду.
– А вот для меня все эти истории, которыми я зачитывался в детстве, до сих пор значат очень много. Я, видите ли, ослеп в тринадцать лет. Глупейший несчастный случай. После этого я окончил семинарию, потом университет, получил докторскую степень… Я держал в руках тысячи книг, – слепой покачал большой лысой головой, – но в душу мне запали не они, а сцены из черно-белых фильмов, которые я смотрел ребенком. И вот настал мой черед бросить якорь у берегов таинственного острова. Вы меня понимаете, комиссар?
– Не уверен.
– Теперь, после стольких лет, я сам будто стал персонажем Стивенсона, а Севилья превратилась в нечто среднее между островом сокровищ и островом Черепа, на котором отважные путешественники нашли Кинг-Конга. Достаточно оглядеться вокруг, чтобы увидеть пирата Пью или долговязого Джона Сильвера. И Фэй Рэй в разорванном платье, которую вот-вот принесут в жертву древнему злу из чащобы. И отважного Джима с товарищами, читающих старую карту. И племя дикарей, поклоняющихся кровожадному демону, живущему за высоким частоколом. Все эти смерти, которые вы упомянули… Неужели вы не слышите рев чудовища из глубины джунглей?
– …
– На вашем месте я постарался бы держаться подальше от этих прискорбных случаев. В этом фильме у нас с вами не главные роли, а сценаристы классического Голливуда легко расправляются с второстепенными персонажами. – Амадор отложил трость, чтобы достать из-за дивана пакет с логотипом известного супермаркета, доверху набитый мятыми купюрами. – Зато такие роли интереснее. И платят за них неплохо. – Он протянул пакет Арресьядо. – А вот и вторая причина, по которой я пригласил вас сюда.
Помедлив секунду, комиссар неловко зачерпнул пригоршню денег и застыл на месте, не зная, куда их девать. Ему было неприятно прикасаться к мерзким захватанным бумажкам. И каким бы щедрым ни было вознаграждение, он предпочел бы получить его любым другим способом.
– Я свяжусь с вами, как только что-нибудь узнаю.
– Надеюсь, вы понимаете, что у нас очень мало времени. Ладно, можете идти. – Слепой вновь принялся поглаживать ляжку своего поводыря. – Но мой вам совет: держитесь подальше от высокого частокола.
11
Дом сто двадцать два по улице Скульптора Себастьяна Сантоса был погружен во тьму.
Лифт давно куда-то подевался, но жильцы нашли его шахте отличное применение и годами сбрасывали туда мусор, не утруждая себя тем, чтобы выйти на улицу.
По лестнице вечно сбегали потоки воды, происхождением которых никто никогда не интересовался.
Крысы имели все основания считать подъезд своей территорией.
В воздухе стоял запах мочи, плесени, дешевой еды, болезней и насилия.
Вместе с плеском воды с шестого этажа доносилась брань. Двое разговаривали на повышенных тонах, совершенно не беспокоясь о том, что их беседа доступна чужим ушам.
