Анатолий Арамисов - Французская защита
— А ты что тут паришься? — спросил новенький.
— За драку с французом.
— Отдубасил его? — весело воскликнул Юрок.
Виктор кивнул головой.
— Ну, молодчик! Терпеть не могу этих лягушатников! Я б каждому, будь моя воля, рыло начистил! — и Юрок ожесточенно сжал кулаки.
— А зачем тогда сюда приехал, если ненавидишь их? — Одинцов вопросительно взглянул на сокамерника.
— Да пришлось смыться с Красноярска, поприжали нас с корешами. Сначала рванули в Германию, но там уж больно тоскливо. Поэтому переехали сюда, здесь наших русаков побольше будет. А там, бля, из бывших совков одни евреи почему-то.
— Не в районе Кёльна случаем?
— Точно! Откуда ты знаешь? — Юрок заинтересованно посмотрел на собеседника.
— Да туда по специальной программе евреев впускают на ПМЖ. Вроде как немцы, чувствуя свою вину перед этой нацией, загладить ее пытаются. Видел я у посольства Германии в Москве специальную, отдельную очередь для них.
— Правее основного входа для остальных? — улыбнулся Юрок.
— Точно.
Через несколько часов общения Одинцов почувствовал, что как будто был знаком с красноярцем пол-жизни. Тот, не умолкая ни на минуту, громко балагурил, рассказывая свою биографию.
Внезапно их разговор прервал резкий стук металлического предмета о решетку соседней камеры.
Юрок смолк на полуслове:
— Кто это?
— Да сосед, Миша Лернер есть тут такой, недоволен видно, что громко разговариваем.
— Что-ооо? — протянул Юрок и, взяв со стола металлическую кружку, с силой ударил ею о решетку:
— Ты, крыса французская, не точи свои зубешки о прутья! Иначе повышибаю все! — заорал новичок на весь коридор.
В камерах зашевелились.
За завтраком заключенные внимательно разглядывали новоприбывшего. Юрок, несмотря на синяки и шишки, выглядел внушительно.
Почти двухметрового роста, блондин, он вызывал опасливое уважение.
Толстые вены как будто вздувались каждый раз, когда он сгибал руку в локте, накаченные мышцы играли своим сорокасантиметровым объемом.
— Этот, что ли? — кивнул головой Юрок в сторону фиолетовой шевелюры.
Жан Темплер, выпущенный из карцера две недели назад, сосредоточенно склонился над своей тарелкой.
— Да — ответил Одинцов, — только не стоит обращать внимания на эту мразь.
— Замочить бы его надо, — задумчиво проговорил Юра, допивая чай, — только по-умному.
— Как это? — не понял Одинцов.
— А вот так. Тихо, чисто, без помарок. Чтобы ни одна тюремная собака не заподозрила.
— Брось, не связывайся. Можешь за это говно пожизненное схлопотать.
— Но он ни за что убил русского парня, — глаза напротив потемнели, — у нас за такое один приговор: мочить!
— Мы не у себя в России. Здесь другие порядки.
— Чихал я на эти ихние порядки — придвинулся к Одинцову Юрок и вроде бы как невзначай махнул рукой вдоль стола.
Пустой стакан полетел в сторону жующего Темплера.
Грохот разбившегося стекла заставил поднять головы всех присутствующих в зале пищеблока.
Темплер поднял голову, внимательно посмотрел на Юрка и шаркнул ногой, отбрасывая в сторону осколки стакана.
— Je vous remercie[37] — спокойно проговорил француз.
— Что он сболтнул? — поинтересовался Юра.
— Я сам не понял толком. Вроде как благодарит тебя за что-то.
— В морге когда будет, тогда и отблагодарит! — бросил сибиряк.
— Ты что, серьезно?
— А ты думаешь, я — болтун? — раздраженно спросил Юрок.
Чуть помолчав, он добавил:
— Я в таких передрягах бывал, тут никому не снилось. Разборки еще те в Красноярске были. Как видишь — выжил. Потом затихло. Стали бизнесом ворочать. Но слишком большой кусман проглотили. Думали — отобьемся, как обычно. Не вышло. Пришлось свалить, лечь на дно.
Он хотел еще что-то сказать, как в зал вошла Женевьева и сразу направилась к их столу.
Подойдя, остановилась и молча разглядывала новичка.
— Бонжур, мадам! — чуть привстал из-за стула Одинцов.
— Бонжур, — ответила женщина.
— Кто это? — удивленно приподняв брови, спросил Юрок.
— Она начальник тюрьмы, — коротко бросил Виктор.
— Есть проблемы? — по-русски, с заметным акцентом спросила Женевьева, обращаясь к новичку.
— Никаких проблем, мэм! — почему-то на американский манер ответил двухметровый блондин и раздвинул зубы в улыбке.
— А это что? — взгляд женщины указал на валяющиеся осколки под ногами Темплера.
— Это я нечаянно задел, вот он и полетел случайно на пол, — ответил Юрок, кротко глядя на начальницу.
— Приятного аппетита! — сухо сказала Женевьева, и быстро вышла из зала.
Юрок проводил ее внимательным взглядом:
— А ничего бабенка! Никогда бы в жизни не сказал, что она начальник французской тюряги! — засмеялся красноярец.
Одинцов помолчал.
— И она весьма странно на тебя смотрела, — продолжал Юрок.
— Как странно?
— А вот так. Обычно бабы так смотрят на мужика, которого хотят.
— Брось, Юрка, не до шуток мне…
— Ну, хватит грустить, зёма! Вылезем отсюда, такой пир закатим мы с корешами! С тобой непременно! Вздрогнем так, что долго помнить будут французики нас!
…Сильнейший удар пришелся прямо в переносицу Темплера. Француз резко упал навзничь, ударившись головой о землю.
Мишель Лернер, находившийся рядом, громко закричал, выражая свое возмущение.
— А что? Я ничего! — спокойно оглядывался Юрок. — Я ж не хотел, так получилось!
Игроки сгрудились вокруг фиолетоголового. Тот лежал без сознания. Футбольный мяч, тяжелый после прошедшего дождика, далеко отскочил от места столкновения с лицом наркомана.
Игра между заключенными была прервана.
Подбежавшие охранники с трудом приподняли Темплера и, закинув его руки к себе на плечи, поволокли с поля.
— Врача! Он без сознания! — раздались выкрики.
Минутой раньше Юрок пушечным ударом вогнал футбольный снаряд в ненавистное лицо.
Одинцов понял: специально.
Женевьева ничего не могла с собою поделать.
Этот русский нравился ей все больше. Она несколько раз за последние две недели вызывала Виктора к себе в кабинет под предлогом часового шахматного занятия.
Одинцов терпеливо разъяснял француженке тонкости дебютной стратегии черных в ее излюбленном дебюте.
Французская защита.
Она — как сжатая пружина. Противник наседает, всё быстрее приближая свои редуты к окопам черных фигур и пешек. Вот он уже почти врывается туда по флангу. И уже хозяйничает на чужой территории.
И, о чудо!
Пружина с силой разжимается.
Хлестко, резким, болезненным контрударом.
Теряя завоеванные позиции, белые спешно отступают. Но всё — кончено. Если, конечно, слишком увлечься и забыть о собственной безопасности. Опытные игроки никогда не забывают о ней.
Но их — мало.
Зажатый в узкий коридор, красноярец Юрий Тарасов, медленно отступал.
Рассекая воздух тонкими заточками, Жан Темплер и двое его подельников неторопливо загоняли противника в угол.
Французы были уверены в победе.
Они не знали, кто стоит перед ними.
Если бы знали — никогда не пытались убить русского.
Отдавший несколько лет жизни изнурительным тренировкам в секции карате, Юрий Тарасов специально вызвал огонь на себя.
И он отомстил.
Никто не видел, как четверо заключенных, словно сговорившись, уединились в отдаленном тюремном коридоре.
Через три минуты Юрок вышел оттуда, потирая ушибленный кулак.
В темноте, на бетонном полу остались лежать три безжизненных тела. Горло Жана Темплера было проткнуто насквозь заточкой, зажатой в холодеющем кулаке его подельника. У того тонкий металлический шпиль торчал прямо из левого соска.
Третий, со сломанными шейными позвонками, лежал в трех метрах поодаль.
Жизнь стремительно покидала его тело.
Он не успеет рассказать прибежавшим охранникам о случившемся. Месть состоялась.
— Ты знаешь, кто их убил? — задумчиво проговорила Женевьева, пристально глядя в глаза Виктору.
— Нет! — твердый ответ.
Такой же уверенный взгляд.
Темные оливки чуть смягчились:
— А предполагаешь?
— И не предполагаю. Мне, если честно, наплевать на это.
Женевьева опустила голову, потрогала тонкими пальцами острый конус на фигурке черного короля.
— Наплевать?
— Да, мне все равно.
— Но ведь они тоже люди, — со странной интонацией в голосе проговорила француженка.
— Для меня — нет.
— Ясно.
В воздухе повисло молчание.
Одинцов изучал последствия возможного рейда белого ферзя в тыл противника.
