Джим Хоган - Шифр Магдалины
— А где его пупок? — спросил Данфи. Брейдинг покачал головой, подобные вопросы его раздражали. — У него нет пупка, — повторил Данфи. — И сосков.
Брейдинг равнодушно кивнул, а затем ткнул пальцем в сторону телеэкрана.
— Вот, — проговорил он странно взволнованным голосом, — видели?
Он направил пульт дистанционного управления на телевизор и остановил кадр.
Данфи пребывал в полной растерянности.
— Видел что?
— Что? Черт побери! Что здесь не так?
Данфи не понимал, о чем он говорит.
— Что здесь не так? Здесь все не так. У парня отсутствует пупок. У него нет сосков. На руке у него шесть пальцев…
Брейдинг рассмеялся.
— Нет, нет, нет. Я не об этом. Тут все нормально. — Он снова ткнул пальцем в телевизор. — Я о телефонном проводе там, в глубине. Посмотрите внимательнее.
Данфи посмотрел на телефонный провод. В глубине над подносом с хирургическими инструментами действительно висел настенный телефон.
— Ну и что?
Брейдинг захихикал.
— А то, что «AT и Т» не делала витых телефонных проводов до начала пятидесятых. А сюжет, который вы смотрите, предположительно снят в сорок седьмом. Это означает, что весь отснятый здесь материал пришлось выбросить. А ведь его съемка стоила больше миллиона. И все из-за какого-то телефонного провода! Ну как вам?
Брейдинг расхохотался, и Данфи услышал собственное ответное хмыканье.
— А как вы ее заполучили?
Брейдинг пожал плечами:
— Между нами? — Данфи кивнул. — Один из ребят мне ее прислал.
— Из «Оптикал мэджик»?
Брейдинг кивнул:
— Вот тебе и промашка! Многим головы посносили! И очень важные головы притом! Вашингтонские головы, я вам скажу. И я вам объясню почему. Вы представляете, насколько тяжело найти пленку «Кодак» в рабочем состоянии, которая могла быть использована в сорок седьмом году?
— Не представляю, — ответил Данфи.
— Очень тяжело. По меньшей мере. — Брейдинг выключил телевизор и посмотрел на Данфи. — О чем это мы говорили?
Даже Данфи не сразу вспомнил. Наконец до него дошло:
— О Придире. То есть о коровах.
— Верно! И я хотел сказать, что единственное, чему не поверил никто, была официальная версия событий.
Данфи на мгновение растерялся. У него возникли затруднения из-за столь быстрого перехода от изуродованных коров к мистификации со вскрытием, а затем снова к изуродованным коровам.
— Какая официальная версия? — спросил он. — Версия чего?
— Версия происшедшего, — ответил Брейдинг. — Ведь хищники в естественной среде так себя не ведут. Кроме того, кто-то увидел вертолет, и это тоже попало в газеты.
Данфи на мгновение задумался, а затем спросил:
— А что вы делали с органами?
— Забирали их. У нас были ассистенты с хирургической подготовкой. Не врачи в прямом смысле слова, а скорее ветеринары или студенты-медики. Наверное, все-таки студенты-ветеринары.
— И что с ними потом происходило?
— С кем?
— С органами.
— Ну, я ведь вам сказал, дело совсем не в органах. Они были просто побочным продуктом нашей операции, неизбежными потерями, как и сами коровы. Впрочем, если вам так уж хочется знать, мы их сжигали.
— Значит, их никто не изучал и не…
— Нет, — решительно ответил Брейдинг. — Конечно, нет. Их никто не изучал. Мы просто забирали чертовы органы и сжигали их… — Брейдинг помолчал. — Только…
— Только что?
— Раза два мы извлекали кое-какие внутренности и готовили их.
— Кое-какие внутренности?
— Ну, мозги. Собственно, вилочковую железу. Знаете, я ведь неплохой повар.
Данфи кивнул.
— Считается, что таким образом я и заполучил свою болезнь. Ведь мозги — главный переносчик инфекции.
Джек кивнул. Он сидел молча, ручка застыла над блокнотом. Он не знал, что ему записывать. Наконец он отложил ручку, закрыл блокнот и сказал:
— Я все равно не понимаю.
— Чего не понимаете?
— Цели всего этого.
Брейдинг воздел руки, изображая полную неспособность помочь Данфи.
— Откуда мне знать? Единственное, что я могу сказать, — цель, как мне представляется, заключалась в том, чтобы произвести впечатление. Заставить людей задуматься. Обсуждать случившееся. Даже напугать их, возможно. Ну и она была достигнута, и весьма успешно, иначе я бы не занимался такими делами на протяжении двадцати лет. Не знаю, следили ли вы за тогдашними событиями, но об изуродованных животных писали довольно долго и много и шумно спорили.
Данфи вздохнул:
— И все? Задание заключалось только в этом?
— В мое время — да. Позже, к концу моей карьеры, мы начали делать… не знаю, как вы их там называете — узоры на пшеничных полях.
— Какие узоры?
— Геометрические. Несколько кругов. А потом кое-что более прихотливое. В Управлении их называли «агриглифами». К тому времени я был уже плох. Мне пришлось уйти. Но главный принцип сохранялся. Мы нигде не оставляли никаких следов.
Некоторое время Данфи сидел молча. Его ум напоминал компас, в котором стрелка, постоянно указывавшая на северный полюс, вдруг решительно повернулась к южному. Наконец он встал.
— Ну что ж, — сказал он, — лимонад был действительно великолепен.
— Спасибо.
— Думаю, никаких проблем с пенсией не будет.
— Хорошо. А я-то уже начал беспокоиться.
— Вы ведь понимаете…
— Служба обязывает.
— Совершенно верно. Утром я позвоню в Центральную финансовую инспекцию и все улажу. Думаю, что им не будет нужды связываться с вами.
— Великолепно.
— Но…
— Что?
Данфи кивнул в сторону черной ткани.
— Вы не возражаете, если я…
Брейдинг хотел было возразить, но затем передумал и просто пожал плечами:
— Собственно, почему бы и нет? Валяйте.
Данфи подошел к ткани и поднял ее.
— Все это засекречено, — сказал Брейдинг, подъезжая к нему в своем кресле. — Пурпурное Сердце[14] — за мою болезнь. Там внизу надпись, можете прочитать. А медаль от разведки, чисто профессиональная награда. И…
— Извините, но я должен посмотреть.
Брейдинг растерянно взглянул на него.
— Но зачем? В чем дело?
— Вы не можете это хранить, — сказал Данфи.
— Что значит — не могу?! — воскликнул Брейдинг. — Свои медали?!
— Я не о медалях говорю. С ними все в порядке. Я говорю вот об этом!
Данфи снял со стены небольшую рамочку, и черная ткань упала на медали. В рамочке находилось ламинированное удостоверение два с половиной на четыре дюйма вместе с цепочкой для ношения на шее. В верхнем левом углу удостоверения имелась расплывчатая голограмма, а в нижнем правом — отпечаток пальца. В центре располагалась фотография Брейдинга, а под ней подпись:
МК-ИМИДЖ
Программа особого доступа
Ю. Брейдинг
«Андромеда»
— Извините, — сказал Данфи, — но…
— О черт!
— Мне придется забрать удостоверение в Вашингтон.
Брейдинг весь сжался.
— Это ведь просто сувенир!
— Понимаю, — вздохнул Данфи, в его голосе звучало искреннее сочувствие и сожаление. — Но… в том-то все и дело. Мы не можем допустить, чтобы подобные «сувениры» развешивались по стенам частных домов. Только подумайте!.. А если бы вас ограбили? Если бы он попал не в те руки?
Брейдинг засопел.
Данфи положил пропуск и рамку в дипломат и захлопнул его.
— Ну что ж, — сказал он, изображая на лице полнейшее удовлетворение встречей, — спасибо за лимонад. — Он похлопал Брейдинга по плечу. — Думаю, мне время уходить.
Оба улыбнулись, но, когда Данфи направился к двери, лицо Брейдинга вдруг сделалось серьезным и строгим. Он сказал:
— Разве мы не должны вначале помолиться?
Данфи подумал, будто он снова что-то не так понял.
— Что?
— Я спросил, не хотите ли вы вначале помолиться?
Данфи обернулся и какое-то время смотрел на старика в надежде, что тот вот-вот рассмеется своей шутке. Старик молчал, и Данфи пожал плечами:
— Нет… спасибо. Я тороплюсь на самолет.
На лице Брейдинга было заметно разочарование… и не только разочарование. Что-то еще: удивление, а возможно, и подозрение. Что-то в этом роде.
14
Настроение Данфи изменялось почти по той же траектории, по которой следовал его «727-й». Он круто взмыл при старте («Оптикал мэджик»! Бим-бам-бум!), занял эшелон где-то над Индианой (К концу моей карьеры мы начали делать эти узоры…) и при подлете к Вашингтону пошел на снижение (…и Меджугордже тоже их рук дело). К моменту приземления Данфи пребывал в предельно мрачном расположении духа.
«Такой белиберды я никогда в жизни не слышал», — думал он. (Тремонтон. Галф-Бриз. Все большие дела.) И он попался на подобную удочку! Сидел в канзасской глубинке, слушал Брейдинга и верил каждому слову старика. Теперь же, выходя из аэропорта, Данфи смеялся над собственной доверчивостью: Мадонна величиной в сорок футов парит над джунглями. Ну почему бы и нет? Вполне разумно!
