Шамиль Идиатуллин - Варшавский договор
– Не пустят, – с трудом ответила Гульшат не то, что хотела и совсем уже не понимая, чего хотела-то – и что творится.
Может, показалось?
Продолжил дяденька другим тоном, старым и татарским:
– Пустят. Адвокат попроси, Артем Александрович попроси.
– Какой Артем Александрович?
Мидхат-абый кивнул на холодильник. Гульшат не столько увидела, сколько вспомнила, что там магнитом прилеплена визитка давешнего следователя – вернее, дознавателя. Вот наблюдательность у дедушки – с таким-то зрением, подумала она.
А Мидхат-абый продолжил уже от самой двери:
– Сходи. И скажи, чтобы верил: все, что возможно, исправим.
– А что невозможно? – почти выкрикнула Гульшат, сморщившись.
– А что невозможно – с тем смиримся, дочка. Гульшат, надо дальше жить, что делать. Чтобы исправлять то, что возможно, – ответил Мидхат-абый по-татарски.
Гульшат, на удивление, все поняла. Вышла в прихожую, но спросила не то, что собиралась:
– А откуда вы знаете, как меня зовут?
Мидхат-абый, уже открыв дверь, которую, значит, до того запер, улыбнулся.
– Так ты же сама все рассказала. Ты Гульшат, сестра старшая Айгуль. Забыла, что ли?
Гульшат кивнула. Лицу стало жарко.
Мидхат-абый серьезно сказал:
– Это ладно. Ты главное не забудь. И папе скажи, договорились? Потерпите немного – дальше будет получше. Я обещаю.
И ушел, закрыв дверь и не услышав ни гульшаткиного «спасибо», ни гульшаткиного «до свидания», ни гульшаткиного рева.
Впрочем, плакала она недолго. Кончились слезы.
Мидхат-абыю Гульшат, конечно, не поверила. Совет потерпеть был куда уж какой мудрый, а обещание – глупым и безответственным. Тем более, что исходило оно от чужого незнакомого человека.
Но свои и знакомые ей ничего не обещали.
А верить хоть кому-то и хоть во что-то очень хотелось.
Глава 2
Чулманск. Артем Терлеев
В детстве Артем читал странную книгу про ученых, которым никак не давались суперские открытия, переворачивающие Вселенную – пусть не всю, а ближний закуточек. Стоило ученому приблизиться к закуточку и начать обдумывать, с какого угла подхватывать и куда тянуть, как на него валились коробки с деликатесами, протекающие трубы, красивые женщины, забытые дети и прочие отвлекающие факторы самого приятного и неприятного характера. Потому что боги, черти, то ли природа-мать не хотели подтягиваться.
Артем второй день чувствовал себя таким ученым – с двумя оговорками. Во-первых, ему было плевать на Вселенную. Он слишком долго стоял носом в угол и теперь всего лишь пытался повернуться. Себя повернуть. Во-вторых, отвлекающие факторы не были приятными или ужасными. Они просто отвлекали – плохо, что от работы, неплохо, что от тоски и безнадеги. Артем понимал, что как раз от тоски и безнадеги всерьез отвлечься не получится никогда. Но эти боги-черти-мать их здорово старались. Так что можно было и благодарность испытать.
А лучше запытать. Поскольку уже же невозможно же.
– Тебя, – сказал Андрей, зажав трубку рукой. В голосе его было сочувствие. Хотя традиционно они с Артемом друг друга не жаловали.
Звонок за сегодня был, кажется, седьмым – это в десять утра. Помимо звонков утро украсило сперва общение со следователем Новиковой, которая потыкала подчиненного мордой во все выступающие поверхности прокуренного кабинета, а потом совместные с Новиковой танцы на ковре начальника отдела, глупые и напрасные. Крепло ощущение, что решительно все начальники, кураторы, чиновники и депутаты обнаружили: умные советы свысока любой желающий может давать не одним футболистам. Куда лучше на роль корзинки для советов сверху годится дознаватель Терлеев. Так чего же мы сидим. И выстроились в очередь.
– Сказать, что вышел? – предложил Андрей. Раньше он уточнял, «кто спрашивает». Ответ ни разу не обрадовал.
Артем махнул рукой, взял параллельную трубку и представился.
– С вами будет говорить Валентин Михайлович, – сообщил торжественный и четкий, как на пионерской линейке, голос, после короткой паузы превратившийся в другой, постарше, гуще и небрежней, да еще с южным, кажется, выговором.
– Терлеев? Никулин, третье управление. Есть пара минут?
– Да, – сказал Артем, вяло пытаясь сообразить, что за управление такое.
– Терлеев, мне доложили, что «Потребтехнику» ты ведешь, так?
– Так.
– Есть подвижки?
– Есть, – сказал Артем и замолчал. Надоели ему эти танцы на бесконечных коврах.
– Так, – подбодрил его собеседник. – По форме не докладывай, давай своими словами.
– Слушайте, ну сколько можно уже? – спросил Артем не своими словами, но еле сдерживаясь.
– Не понял, – строго отозвалась трубка после короткой паузы.
– Виноват, – сказал Артем, как-то сразу устав.
– Да при чем здесь виноват, – неожиданно человеческим тоном сказал Никулин. – Толком объясните, пожалуйста, кому вы уже отчитывались не в рамках обычного порядка. Это важно.
Как у меня статус вырос – на вы зовут, подумал Артем и ответил тоже по-человечески:
– Да кому только. И все важные, и у всех пожелания, а еще интересует, чего я не в свое дело лезу, убийством занимаюсь и все такое. Вас тоже интересует, товарищ?…
– Валентин Михайлович, – задумчиво напомнил Никулин. – Ну, пожалуй, да. Так почему не в свое дело?
– Потому что это мое… – начал Артем на нерве, тут же сник, но все-таки объяснил: – Потому что у меня есть серьезные основания предполагать, что обстоятельства смены собственника «Потребтехники» непосредственно связаны с обстоятельствами убийства в доме приемов того же завода.
Андрей за соседним столом оторвался от экрана и сел прямо. Пофиг.
– Так, – сказал Никулин другим тоном. – Но это действительно выходит за пределы ваших полномочий…
– Валентин Михайлович, я прошу прощения. Третье управление – это экономбезопасность, так?
В трубке коротко промычали.
– Ну вот. А что это за экономическая безопасность, да еще стратегического предприятия, если тут людей убивают? Нет, вы скажите, пожалуйста! А то все мне: пределы компетенции, превышение служебных, личный интерес. Да, личный! Да, Юлька мне была… Была, это… Неважно! И я все равно узнаю, как было, правду узнаю, а не что мне тут рассказывают, полностью, и мне все эти процедуры пофиг! Докопаюсь – и ничего вы мне не сделаете! Увольняйте, режьте, бошку сносите – да ради бога!
Выкрикнул и задохнулся. Андрей смотрел тревожно, но не лез. Молодец, целее будет.
В трубке молчали. Артем тоже молчал, прикрыв глаза. Не от переживаний, не для того, чтобы перекошенную состраданием Андрюхину рожу не видеть. Просто молчал, прикрыв глаза.
Никулин вздохнул и сказал:
– Артем Александрович, а почему вы решили, что я хочу вам что-то сделать?
– А мне чего-то все про это говорят сегодня, – помедлив, объяснил Артем.
– Так. Ладно, а я про другое попробую. Послушайте, пожалуйста. Роете – это хорошо. Личный интерес – не по правилам, ну да бог бы с ними, если не мешает и в стороны не уводит. А роете слабо – вот что плохо.
– Как могу.
– Нет. Можете продуктивно, а пока толкаетесь как этот. Что у вас есть на сегодня, кроме опроса дирекции завода и родственников Неушевых?
– А откуда вы про родственников… – спросил Артем, открывая глаза, чтобы видеть Андрея. Андрей был весь в экране.
– Артем, ну что вы, в самом деле, – мягко укорил Никулин. – Так больше ничего нет?
– Ну, в принципе… Попробовал окружение Филатова пробить, покошмарить там слегка, но дохло пока.
В трубке зашуршало, Никулин переспросил:
– Как? Кого?
– Филатов, ну, который по основным материалам проверки идет, прикомандированный к дирекции.
– Да-да. Кстати, он ведь Николаевич, так?
– Нет, – Артем слегка удивился и открыл ящик стола. – Вроде Геннадьевич. Ну да, Эдуард Геннадьевич.
– Так. Не тот. И что он – совсем дохло?
– Ну, он не гэбэ – это точно. Но прикомандирован по приказу сверху – тоже точно. Фээсбэшники больше ничего не говорят, давить боюсь.
– А ты не бойся, – свирепо сказал Никулин. – Ты понял? Поздно бояться. Считай, я тебя благословил. С начальством твоим поговорю. Дергать если будут – посылай. Скажи, Никулин приказал. И еще – самое главное. Ручку возьми. Взял? Так. Пиши: Кашпирск, завод «Машоборудование», май. Аккермановка, «Приборостроитель», июль. Есть? И Даровской, нет, без «з», Да-ров-ской, «Вятспецмеханика», сентябрь. Записал?
– Так точно. И что с этим?..
– Поймешь. В эти даты там сменился владелец. Посмотри, подумай. Все, до связи.
– Докладывать как?
– Я сам тебе позвоню. Про меня сильно не распространяйся, только непосредственному начальнику, и то без подробностей. Если что, пусть сам меня спрашивает. Понял?
– Так точно, – повторил Артем растерянно, попрощался и некоторое время слушал гудки, чувствуя, как подбирается и заводится. Впервые впереди замаячило что-то определенное.
