Анна Чилверс - Падение сквозь облака

— Нет, это как раз то, о чем я говорю. Мы должны заниматься тем, чем хотим заниматься. Жить полнокровно. Проводить время так, как хотим.

Я схватила другую его руку, когда он потянулся к чайнику.

— Милый, мне хочется, чтобы мы прожили полнокровно остаток нашей жизни.

Он провел большим пальцем по моей ладони, глубокая борозда от этого действа прокладывала возбуждению дорожку до самой моей потаенной ложбинки.

— Значит ли это, что ты пойдешь со мной по вересковой пустоши в следующее новолуние?

— Да.

Он смотрел прямо мне в глаза и смеялся:

— Не следует ли нам уйти и вернуться в комнату?

— Да, пожалуй.

На улице он схватил меня за руку и повел по аллее между кафе и следующим магазином. Он прижал меня к стенке, и мы поцеловались. Я прижалась губами к его губам и телом к его телу. Я чувствовала его напрягшееся естество. Просунула руку в его брюки и охватила его пальцами. Затем он завозился с моей юбкой, устраняя ее со своего пути. Внезапно я почувствовала его в себе, и весь мир замер.

— Здесь нельзя, может увидеть кто-нибудь, — прошептала я ему на ухо.

— Если повезет, то это будешь ты, — прошептал он в ответ.

До следующего новолуния оставалось две недели. Мы проводили эти недели в работе, прогулках, любовных утехах и беседах. Это были лучшие недели в моей жизни. Иногда по вечерам мы заходили к Мелу и Шейле, угощались на их кухне. Другими вечерами ходили в паб, вместе с супружеской четой или без нее. Но день, по обыкновению, кончался в нашей комнате, где мы, переплетясь нагими телами, катались и извивались в постели до тех пор, пока едва могла представить себе, чья часть тела кому принадлежит.

Однажды ночью, лежа в постели на моей спине, вспотевший и охваченный истомой, которая наступила после совокупления, Гевин потянулся и вставил между моих губ прикуренную сигарету. Я подняла вверх обе свои руки. Одной из них взяла сигарету, другой схватилась за запястье Гевина. Непроизвольно я стащила пальцами ленту от пота, обнажив скрывавшийся под ней шрам. В комнате воцарилось молчаливое ожидание. Гевин и я смотрели друг на друга. Не моргнув и не отводя взгляда, я поднесла его запястье к губам и поцеловала. Его лицо ничего не выражало. Я лизнула шрам, провела языком по его окружности, пока она не кончилась. Шрам окружал его запястье полностью. Я снова поцеловала его и бросила на Гевина взгляд.

Наконец он заговорил:

— Это след от веревки. Запястья были связаны за спиной. Они сняли наручники и связали меня в наказание веревкой. Поверхность веревки была грубой, а руки они связали крепко. Они мочились на меня в том месте, где были связаны руки, чтобы веревка жгла сильнее.

У меня было такое чувство, будто кто-то попал камнем в мою грудь. Я была раздавлена. В голове никаких мыслей. Не думала о том, через что он прошел и как ему помочь. Я снова поцеловала его запястье.

— Люблю тебя. — Вот все, что я могла подумать и сказать.

Утром мы сели в автобус до Камелфорда, выехали из города и поехали по Бодминской пустоши. Взяли с собой спальные мешки и еду, но от палатки отказались.

Это была наша первая, по-настоящему совместная прогулка. До нее, в Девоне, когда я гуляла, он оставался в пабе. С ним было приятно совершать прогулку. Мы почти всегда шли в ногу, и он не болтал. Это меня устраивало. Мы шли рука об руку, и легкий дождик окроплял наши лица. Так бродили час или два, за это время как раз добирались до вересковой пустоши.

Сначала шли по проселочной дороге, ведущей к паре отдаленных коттеджей. Затем через ворота выходили в открытое поле, где паслись овцы. Трава была коротко объедена, а склоны холмов усеяны серыми камнями и булыжниками. Небо было бледной тенью такого же серого цвета. Тропа вилась бурой, резко обозначенной, протоптанной змейкой. Здесь мы пошли быстрее. Ноги ступали по ней легче, чем по дороге в рытвинах. На полпути через первое поле располагался влажный болотистый участок, уложенный камнями для перехода. Грязь была не слишком жидкой, поскольку стояла в основном сухая погода. Мы прыгали с одного на другой камень, смеясь и покрикивая друг на друга.

Вокруг находилось немного людей, и по мере того как наступал полдень, их число увеличивалось. За полями открывалась вересковая местность, и булыжники становились более крупными. В некоторых местах попадались стоячие камни. Мы обходили их, поскольку вокруг собирались группы людей с фотокамерами. У Рафтора мы остановились перекусить, присев на камни, которые громоздились в стороне от тропы. Выбрали место подальше от тропы, чтобы нас не видели.

Я села на камень, нагревшийся от солнечного света. Стала жевать хлеб и огляделась. Голубое небо, вересковые поля, тянувшиеся повсюду отары пасущихся белых овец. Мелькали розовые, красные или голубые тенниски людей, бродящих по тропам небольшими группами. В воздухе разносились разные звуки: голоса, окликавшие друг друга, смех, блеяние овец. Эти звуки окружали нас и в то же время существовали отдельно. Сидя на камнях, где нас не видели, мы составляли маленький приватный мирок.

Гевин сидел на большом камне, свесив ноги. Он был одет в черную тенниску, черные джинсы и ботинки фирмы «Де Мартенс». Волосы коротко подстрижены, на шее и руках приличный загар. Запястья прикрывали ленты от пота, татуировка на тыльной стороне руки зажила. Черная магическая фигура выглядела внушительно и устрашающе. Глядя на него, я чувствовала знакомое томление, идущее из-под низа живота. Интересно, насколько хорошо мы были укрыты от дороги. Он почувствовал мой взгляд, повернулся и улыбнулся.

— Гевин, можно спросить тебя кое о чем?

— Обо всем, что угодно.

Я не могла спрашивать его обо всем, что угодно. Существовали обширные зоны, которые выходили за пределы моей компетенции. Я слышала свой голос, словно чужой, удивляясь, зачем рискую в столь благоприятный момент.

— В ту ночь, во время вечеринки, почему ты напал на меня в хлеву?

Гевин собирался откусить от яблока, но остановился и бросил на него взгляд. Затем потер им о бедро. Он посмотрел на меня, и я смогла увидеть страх, равно как и беспокойство, в его глазах.

— Кэт, я не могу объяснить это…

— Ты сожалеешь? Я знаю.

Он уперся взглядом в яблоко.

— Иногда, — сказал он, моргая, — в темноте случается, что я не представляю, где нахожусь. Тогда я был в таком состоянии. Действительно, был. Мой мозг не может отделить воспоминания от реальности. Это случается в темном замкнутом пространстве.

Палатка. Пикап. Он не ложился спать в них, предпочитая ночлег на открытом воздухе.

— Эмоции, которые я переживал в прошлом, остались со мной, и они не потеряли силу. Иногда это страх, парализующий страх. Это то, что я переживал, когда нас впервые захватили в плен. Но позднее я почувствовал гнев, в ту ночь в хлеву я был во гневе.

— Против них?

— Да, против них. Против себя. Против всей обстановки. Просто гнев. Я снова оказался там, в том месте. Когда ты вошла, то стала частью этой ситуации, за тем исключением, что какая-то часть меня узнала тебя и знала, что я хочу тебя. Вот почему… — Он остановился и покачал головой. — Это не оправдание. Прости, я не так выразился, но я действительно сожалею.

Я поднялась и села на камень рядом с ним. Взяла его руку, которая не держала яблоко.

— Понимаю.

Мы поцеловались долгим нежным поцелуем, который увлажнил мои губы.

— Эгги говорит, что у тебя посттравматическое расстройство. Она считает, что ты нуждаешься в лечении.

— Да, знаю. Возможно, она права. Обычно она права.

— И?..

— Она приводила врача, психиатра, на ту квартиру однажды. Я возненавидел его. Он показался таким самодовольным и ухоженным. Слишком велика была пропасть между его легкой жизнью и тем, где был я. Я не нашел с ним взаимопонимания.

— Может, ты не готов к этому?

— Может.

Он впился зубами в свое яблоко. Я видела, как он прожевывал и откусывал от яблока снова, покончив с ним в секунды.

— Когда почувствуешь себя готовым, поищи кого-нибудь для себя, с кем тебе удобно.

Он кивнул едва заметно, и я вдруг почувствовала себя весьма неловко в роли советчицы. Не хотела быть терпеливой и озабоченной подругой. Самопровозглашенным источником мудрости. Понятно, насколько его раздражала Эгги. Но ведь была еще Шейла.

— Шейла хочет очистить твою ауру, — сказала я, отстраняясь от собственной роли.

— В самом деле? — сухо произнес он. Он размахнулся и швырнул огрызок яблока далеко в поле. Падение огрызка напугало овцу, и мы вместе рассмеялись.

— Лично я предпочитаю твой метод лечения.

Он взглянул прямо на меня, и я улыбнулась.

— Что это за метод?

Гевин привлек меня, тесно прижал к груди и поднес губы к моему уху.

— Делать меня беззаботным, — сказал он, дыша на мою кожу теплой влагой.