Джон Харвуд - Мой загадочный двойник
Я поняла — увы, слишком поздно, — что совершила роковую ошибку.
— Прошу прощения, сэр, — пролепетала я, явственно слыша ужас в своем голосе. — Я говорила не подумавши. Может, я и вправду не я. Обещаю вести себя спокойно, пока… пока мне не станет лучше. В медицинском заключении нет необходимости…
Несколько мгновений доктор Стрейкер пристально смотрел на меня, иронично улыбаясь уголком рта.
— Почти убедительно, мисс Эштон. Почти, но не совсем. Если я не ошибаюсь глубочайшим образом, вы попытаетесь сбежать отсюда при первой же удобной возможности. Нет, боюсь, мой долг очевиден. Вы можете представлять опасность для окружающих, и вы, безусловно, представляете опасность для себя самой. А теперь, с вашего позволения, я приглашу доктора Мейхью. Сегодня утром я сообщил ему о вновь открывшихся обстоятельствах, но он должен лично осмотреть вас.
— Я не сумасшедшая! — выкрикнула я, когда доктор Стрейкер встал со стула. — Спросите Фре… мистера Мордаунта, он мне верит.
— Не верит, а верил, мисс Эштон. Мистер Мордаунт… легко поддается убеждению. И сейчас он получил полезный урок.
Проведенный доктором Мейхью осмотр заключался в том, что он пару раз хмыкнул, внимательно разглядывая мой язык, пробормотал: «Угу-угу… крайне возбуждена… представляет опасность для себя самой и для окружающих… вне всякого сомнения», а потом взял документ и писчее перо, протянутые доктором Стрейкером, поставил свою подпись и удалился.
— Ну вот, мисс Эштон, — промолвил доктор Стрейкер. — Мы еще пару дней подержим вас здесь в лазарете, просто на всякий случай, а потом переведем вас в одно из женских отделений. Я знаю, это трудно, но все-таки постарайтесь поменьше думать. Ходжес принесет вам успокоительное, а утром я вас проведаю.
Я с головой погрузилась в бездну отчаяния, и к действительности меня вернули тяжелые шаги Ходжес и звон ключей.
— Ну-ну, мисс Эштон, так дело не пойдет. Я принесла вам чаю, хлеба с маслом и замечательное снотворное.
За окном было еще совсем светло, но я предположила, что день уже клонится к вечеру.
— Сколько сейчас времени? — безнадежно спросила я.
— Час пополудни. А ну-ка, сядьте и попейте чаю, а потом можете поспать вволю.
Чтобы она до меня не дотрагивалась, я послушно села. Ходжес поставила мне на колени кроватный поднос и ушла.
При одном виде пищи меня затошнило, и я взяла стакан с мутной жидкостью, стоявший рядом с чашкой чая. Восемь часов блаженного забытья… а потом? Я застыла с поднесенным ко рту стаканом. Сквозь туман отчаяния и ужаса смутно проступила единственная мысль: «Если тебя переведут в другое отделение, ты уже никогда не сбежишь отсюда».
А если я не буду есть, у меня не останется сил для побега. Я поставила стакан на поднос и через тошноту принялась жевать хлеб и запивать чаем, пытаясь собраться с остатками мыслей. Почему я здесь оказалась, было выше моего понимания; главное теперь — сбежать отсюда в ближайшие два дня (хотя это наверняка невозможно), добраться до Гришем-Ярд (но как? ведь у меня нет денег) и встретиться лицом к лицу с женщиной (хотя едва ли она существует на самом деле), укравшей мою жизнь.
Рассказ про Люсию Эрден казался не просто странным, а до абсурда неправдоподобным. Нет, доктор Стрейкер все выдумал для каких-то своих целей (каких именно, я даже представить боялась), а значит, мне тем более нужно уносить отсюда ноги.
Но он знает про бювар и брошь.
Я не помнила, говорила ли доктору про бювар, но была уверена, что не описывала брошь сколь-либо подробно ни ему, ни Белле.
Но вот Фредерику — описывала.
Значит… мне даже думать не следует о том, что это значит.
Побег. Я могу вылить снотворное в ночной горшок и, когда Ходжес придет за подносом, притвориться спящей или сонной. Это даст мне несколько часов. И избавиться от снотворного надо сейчас же, пока Ходжес не вернулась.
Через полминуты я снова сидела в кровати, запихивая в себя остатки хлеба и прислушиваясь, не раздадутся ли шаги в коридоре.
Побег. Я уже знала, что оконная решетка очень прочная, но будь у меня какой-нибудь инструмент, возможно, мне удалось бы ее расшатать и вынуть.
Или дверь. Замок можно открыть согнутой шляпной булавкой, — во всяком случае, я о таком читала, но никогда прежде не пробовала этого делать, вдобавок за этим замком будет еще один, и еще один, и еще…
Я точно помнила: когда Ходжес вошла с подносом, она оставила дверь открытой, с ключом в замке.
Если я положу под одеяло свернутую валиком одежду, чтобы казалось, будто я там сплю, а сама спрячусь за дверью, возможно, мне удастся проскользнуть мимо Ходжес, захлопнуть дверь, быстро повернуть ключ в замке и убежать. Но дверь открывается вплотную к боковой стене; Ходжес сразу почувствует, что я за ней стою. И даже если она подойдет к кровати, не заметив меня, здесь слишком мало места, чтобы прошмыгнуть мимо нее. Нет, она непременно меня схватит.
А если ударить Ходжес чем-нибудь по голове, чтоб ненадолго оглушить? Можно попробовать отломать ножку стула, но достаточно ли она тяжелая? И с какой силой бить? А вдруг я случайно ее убью?
В коридоре послышались грузные шаги. Я откинулась на подушки лицом к двери и полуприкрыла глаза. Ключ повернулся в замке с резким тугим скрежетом; дверь распахнулась, и вошла Ходжес. Связка ключей осталась болтаться под замком.
— Ну вот, так-то лучше, верно? Теперь спите себе крепким сном. Я загляну к вам попозже, а вечером принесу ужин и еще чуток хлорала.
Постаравшись принять отупелый сонный вид, я сквозь ресницы наблюдала, как Ходжес поворачивается и ставит поднос на пол в коридоре, прежде чем закрыть дверь. Нет, проскользнуть мимо нее даже труднее, чем я представляла, практически невозможно. А судя по тяжкому скрежету замка, обычной булавкой его не отомкнуть, даже если бы я знала, как это делается.
Значит, остается окно. Как только шаги Ходжес стихли в отдалении, я вскочила с кровати и обследовала решетку — судя по всему, глубоко вделанную в каменную кладку. Как я ни тянула, как ни дергала, решетка даже не шелохнулась. Может, получится выбить ее стулом? Нет, скорее всего, я просто сломаю стул, за что непременно буду наказана.
Кувшин и тазик на умывальной тумбе оловянные — проку от них никакого. Я повернулась к платяному шкафу. У боковой стенки там стоял на попа пустой чемодан, а на нем покоилась шляпная картонка.
В нее я мельком заглянула еще в первый день. Сейчас же я достала и осмотрела капор — светло-голубой, с кремовой отделкой, — но не нашла ни единой шляпной булавки. Я уже собиралась положить капор на место, когда вдруг заметила карман во внутренней обивке, над самым дном картонки. Под шелковой тканью отчетливо вырисовывался маленький прямоугольный предмет.
Внезапно задрожавшими пальцами я извлекла из кармана знакомую бархатную коробочку, нажала на застежку — и увидела свою брошь в виде стрекозы, целую и невредимую.
В кармане лежало еще что-то — какой-то мешочек, тихо звякнувший, когда я до него дотронулась: коричневый бархатный кошелек с завязками, в котором оказалось пять золотых соверенов.
Не знаю, сколько времени я просидела на корточках, тупо уставившись на свою брошь и стиснув в руке кошелек так крепко, словно он мог вырваться и улететь прочь. Наконец меня осенило: а вдруг и бювар тоже здесь? Однако больше в картонке ничего не было. Я вытащила чемодан из шкафа и тщательно ощупала внутреннюю обивку, но не нашла ничего, кроме нескольких нитей корпии.
Я застонала от разочарования, ругая себя на чем свет стоит. Если бы только, если бы только я догадалась заглянуть в картонку раньше, а не сейчас, когда уже слишком поздно.
«Пусть она вернет бювар с брошью…» Доктор Стрейкер отнимет их у меня, если увидит.
Я засунула кошелек в карман дорожного платья, убрала в шкаф чемодан с шляпной картонкой и, чтобы согреться, залезла под одеяло, по-прежнему держа в руке открытый футляр с брошью. Рубины рдели, как капли крови.
Золотая булавка, хоть и острая, длиной не более двух дюймов. Ходжес отмахнется от нее одной своей мясистой рукой, а другой схватит меня за шиворот и поднимет в воздух.
Я мысленно представила эти маленькие алчные глазки с многозначительным прищуром, и в голове у меня начал зарождаться план.
Хуже всего будет, если она вдруг окажется честным человеком и отдаст брошь доктору Стрейкеру.
Я долго сидела неподвижно, обдумывая свои дальнейшие действия. Потом встала и надела платье, решив, что вероятность успеха возрастет, коли я встречу свою надсмотрщицу полностью одетой. Я положила дорожный плащ с капором в изножье кровати, вынула из кошелька два соверена и сунула в карман плаща. После этого мне ничего не оставалось, кроме как расхаживать взад-вперед по комнате, зябко поеживаясь, да молиться, чтобы Ходжес зашла ко мне до наступления темноты.
