Камилла Гребе - На льду
Она подошла к окну в кухне, открыла его и выкинула банку.
Через секунду раздался звук разбитого стекла внизу на асфальте.
– Нет, – заорала я. – Нет, нет, нет!
– Да, – сказала мама. – Я тебе покажу, что на самом деле важно. Это просто была чертова банка. Поняла? Просто вещь.
Но я ее не слушала. Я бежала в прихожую, к входной двери, открыла ее и бросилась вниз по ступенькам.
Осколки стекла сверкали на черном асфальте. Я осторожно ставила ноги, чтобы не порезаться. Потом начала шарить руками по мокрому асфальту, но находила только сухие листья.
– Здесь, Эмма…
Я обернулась. Папа сидел рядом на корточках с вытянутой вперед рукой. На ладони у него лежала веточка. Куколка по-прежнему висела на своем месте и сияла в лунном свете.
– Он псих, – качает головой Ольга, от чего тяжелые серьги позвякивают. Мы складываем джинсы. Бьёрне не видно, но мы знаем, что он здесь и может в любую секунду застукать нас за болтовней. Мы как зебры в саванне. Знаем, что хищник где-то рядом, но не знаем, где именно.
– Но что мне делать?
Ольга снова качает головой, словно не знает, что сказать в такой странной ситуации. Потом подтягивает потертые джинсы на бедрах.
– Он делает тебе предложение. Потом исчезает. Кто он? Теперь ты можешь сказать.
Я могла бы, но боюсь. Если я скажу Ольге, об этом узнают все. И тогда проблемы будут не только у Йеспера, но и у меня. Что, например, скажет Бьёрне, когда узнает, что я спала с директором?
– Он…никто…просто иногда мелькает на страницах газет. В любом случае, если он решил со мной расстаться, о’кей, но пусть вернет деньги.
Ольга не отвечает, тянется за джинсами, которые почти падают на пол. Но вовремя подхватывает их и аккуратно складывает.
– Какие деньги? – спрашивает она спокойно, и я понимаю, что не рассказывала ей о деньгах.
– Он одолжил у меня сто тысяч, чтобы заплатить рабочим.
– Что? Ты с ума сошла? Ты одолжила ему сто тысяч крон? И?
Я пожала плечами.
– Пойдем? – Ольга хватает меня за руку и тянет в чулан.
Внезапно перед нами возникает Бьёрне. Выражение его лица не обещает ничего хорошего. Он упирает руки в бока и сверлит нас взглядом. Я замечаю, что он отращивает бородку. Острый подбородок покрыт жидкой рыжей щетиной.
– И куда это вы собрались?
– Перерыв, – коротко отвечает Ольга и сжимает губы в тонкую линию.
В этот момент из подсобки выходит Манур. Она собирает длинные темные волосы в узел на затылке.
– Последишь за кассой? – спрашивает Ольга.
– Конечно.
В глазах у нее любопытство, но самое главное, что Бьёрне на этот раз решает не лезть, поворачивается и уходит в мужской отдел. Ольга втаскивает меня в комнату для персонала и усаживает на один из белых стульев.
– Он козел, – бормочу я. – Ты слышала, что они уволили девушку из магазина в торговом центре «Ринген» за то, что она брала слишком много отпуска по уходу за ребенком? Малышу три года. Её не было девять дней. Но, естественно, они сказали, что у магазина было слишком мало покупателей, чтобы профсоюз не вякал. Но Ольга не слушает. Она ищет что-то в стопке журналов на полке в углу.
– Ты пыталась с ним связаться? – спрашивает она, перебирая журналы.
– Звонила, писала эсэмэс. Он не отвечает.
– А домой ходила?
Я вспоминаю визит на Капельгрэнд. Мужчина с конским хвостом и банкой пива в руках, равнодушие на его лице, незнакомая мебель.
Ольга отложила журналы и смотрит на меня с тревогой в глазах.
– Да, я ездила туда.
– И?
– Там живет другой человек. Вся мебель пропала. Ольга возвращается к журналам.
– Что ты делаешь?
– Ищу одну вещь. Зачем ты одолжила ему денег?
– Не знаю. У меня были деньги дома, а ему нужно было заплатить рабочим.
– У тебя дома были сто тысяч?
– Да.
– Прости, но это просто безумие. Он что-нибудь еще у тебя брал?
– Нет, – отвечаю я, но думаю о картине Рагнара Сандберга. Йеспер единственный знал о том, что она у меня есть. Кроме мамы, разумеется, но она в могиле.
– Нашла, – говорит Ольга, показывая мне журнал о жизни знаменитостей с кучей картинок. Она медленно листает журнал, проглядывая рубрики. Находит то, что искала, и демонстрирует мне. Это статья «Твой парень психопат?».
– Твой парень психопат, – сообщает она, проводя ногтем по строчкам в статье, как будто читает шрифт Брейля.
– Что там пишут?
Она откашливается, стучит ногтем по странице.
– Вначале психопаты стараются очаровать женщину, но быстро показывают свое истинное «я» – эгоцентричное и властное. Психопатам не свойственна эмпатия. Им плевать на твои чувства и потребности. Они лгут, воруют, предают, не испытывая угрызений совести. Все, чего они хотят, это манипулировать женщиной в своих целях.
Я обдумываю услышанное. Со мной Йеспер был нежным, добрым и обходительным. Но он меня бросил. И украл картину. И деньги возвращать явно не собирается. Возможно, Ольга права.
– Там пишут, что надо делать в такой ситуации? Ольга кивает и зачитывает последний абзац:
– «Тебе нужно скрыться как можно скорее. Психопаты не меняются», – вот что они пишут.
Она кладет руку мне на плечо, смотрит на меня полными тревоги светлыми глазами. Мне хочется плакать. Но я не разрешаю себе погрузиться в отчаяние. Я хочу знать правду.
– Я не понимаю, – говорю я. – У него полно денег. Он… знаменит. Зачем рисковать всем этим ради ста тысяч крон?
– Может, его интересуют не деньги, – протягивает Ольга.
– А что тогда?
– Может, он просто хочет тебя унизить? Опустить тебя, понимаешь?
Я стою дома в ванной и смотрю на себя в зеркало. Длинные темно-рыжие волосы мокрыми прядями лежат на плечах и груди. Грудь, которой я всегда стесняюсь, набухла, каждое прикосновение к ней болезненно. Я медленно тянусь вперед и протираю запотевшее зеркало. Веснушки ярко видны на бледной коже в искусственном свете лампы. Я плотнее заворачиваюсь в зеленое полотенце и выхожу в прихожую. На полу перед входной дверью лежат три письма.
Одно из моего банка. Одно из службы приставов и одно без имени отправителя. Я поднимаю письма и пытаюсь засунуть в банку со счетами. Я их даже не вскрываю. Теперь банка не закрывается. Я понимаю, что долго так продолжаться не может, что рано или поздно счета надо оплатить. Но как? У меня нет сбережений, нет ценных бумаг, нет ничего, что можно продать. Мне не у кого одолжить. Ни у кого из моих друзей нет лишних денег. И семьи у меня тоже нет.
Йеспер моя семья, думаю я. Знаю, это звучит нелепо, но он был самым близким мне человеком до того, как исчез.
Я вспоминаю наш последний вечер. Мы поссорились. Причина все та же. Я спрашивала, сколько еще мы будем скрывать наши отношения. Я сказала, что хочу открыто ходить в кино и в рестораны. Он был зол, сказал, что на работе выдался ужасный день. Мы шли под дождем, и я помню, что решила, что с меня хватит. Дождь превратил улицу Ётгатан в блестящее черное зеркало, в котором отражались фонари и освещенные витрины. У меня был зонтик, но Йесперу я его не предложила. Он этого даже не заметил. Шел рядом, говорил на повышенных тонах и активно жестикулировал.
– Но это не моя вина, не так ли? Я уже давно прошу тебя найти другую работу. Ты ищешь? Нет. Что в этом такого сложного? Почему я всегда должен всё решать?
Мы повернули на Хёгбергсгатан. Йеспер всем своим видом демонстрировал, как он возмущен. Остаток пути до Капельгрэнд мы шли молча. Перед дверью в подъезд я сказала:
– Мне нужна дата.
Я положила руку на тяжелую латунную ручку и продолжила:
– Наши отношения похожи на роман с женатым. Назови дату. День, когда ты официально признаешь меня.
Мы вошли внутрь. Йеспер достал связку ключей и сказал:
– Что значит признаю? Ты же не африканское государство, чтобы тебя признавать. И у меня нет никого, кроме тебя. Я только просил тебя подождать, прежде чем рассказывать другим о наших отношениях.
Мы вошли в квартиру. В прихожей было темно, но свет никто не стал зажигать. Я скинула сапоги, бросила куртку в угол.
– И когда наступит этот момент? Ты все время откладываешь, все время врешь.
– Ты с ума сошла? Я никогда тебе не лгал. Никогда, – закричал он и швырнул куртку в стену.
Она шлепнулась на столик, отчего ваза, которую слепила из глины его мама, упала на пол и разбилась вдребезги.
– Да, ты лжешь мне, ты меня используешь.
– Использую? Каким образом?
– Все на твоих условиях. Ты думаешь, что можешь вот так прийти и взять все, что хочешь и когда хочешь. Мое тело, мои чувства. Ты считаешь меня своей собственностью.
Он стоял неподвижно лицом к окну. Свет от неоновой вывески на доме напротив окрашивал его лицо и волосы в сине-розовый цвет. Я видела капельки от дождя у него на лбу.
– А это не так? – спросил он таким тоном, как будто это было чем-то само собой разумеющимся.
От удивления я не нашлась с ответом.
– Что ты имеешь в виду? – едва слышно прошептала я.
