311. Повесть - Лоренц Алекс

В «Горстроймашснабе» Илье дали должность коммерческого директора. Казалось бы, солидно. Но цены росли как на дрожжах, денег едва хватало, а бывало и так, что получку два-три месяца задерживали. Вечерами после работы приходилось таксовать – если силы оставались.

У генерального была секретарша – Нинка. Двадцать шесть лет, самый сок. Миловидная, стройная шатенка. Незамужняя. Общительная, кокетливая. Илья ей сразу приглянулся. Попался на крючок. Дальше – бурный роман, тайные встречи.

Дома становилось всё противнее. Не первой свежести супруга, подростковые выкрутасы старшей дочки, капризы младшей, постылый быт. Илья всё чаще наведывался к Нинке, а Светка будто бы не замечала. Любящая женщина всегда за километр чует измену, а тут… полное безразличие.

Последней каплей стал поздний вечер сентября, когда четырнадцатилетняя Кристина, возвращаясь в подвыпившей компании сверстников со школьной дискотеки, расцарапала лицо патрульному и загремела в отделение.

Повезло, что пострадавший мент оказался мужик свойский, понимающий. Пошёл навстречу, как говорится. Постояли с Ильёй на крыльце, покурили, пожали друг другу руки. Разошлись с миром.

Домой Илья возвращался с твёрдым намерением назавтра съехать к Нинке. «Это не моя жизнь», – снова и снова прокручивалось в голове.

Нинка оказалась хороша для тайных встреч, но не для совместного быта. Вместе в четырёх стенах пара не протянула и полгода. Шарм улетучился, словно и не было его. Не срослось. Пришлось съехать к матери. А вскоре умерла её сестра, тётка Люба. Сама бездетная, она завещала приватизированную квартиру ближайшей родственнице, а та сразу отписала своему сыну.

Брянск город хоть и не густонаселенный, но сильно размазанный: районы-кварталы разбросаны, много частного сектора, жилые массивы прорежены оврагами, лесополосами, ветшающими дачными посёлками, пустырями, болотами. Триста одиннадцатого квартала Илья толком не знал – тётку навещал до неприличия редко, а больше ему тут появляться до сих пор было незачем.

– Надо бы как-нибудь осмотреться, – подумал он вслух, глядя в окно. Прислушался к мерной дроби дождя по отливу и добавил: – Когда посуше будет.

Разобрал вещи. Повесил в ванной полотенца на крючки, положил в шкафчик электробритву, под зеркало – разлохмаченную зубную щётку, на раковину – мыльницу с буроватым куском мыла. Отправился на кухню поставить чайник. По белой в царапинах поверхности стола побежал таракан. Крупный. Спинка поблёскивает.

С тараканами вообще беда. Пока Илья прибирался и выносил хлам, вымел целое кладбище сухих трупиков. Придётся принять меры – намазать в углах и под раковиной мелками или положить отраву в отверстие дымохода.

Чиркнул спичкой. Под пузатым зелёным чайником вспыхнуло синее пламя. Встал у окна, глядя в тесный, грязный, мокрый двор. Засосало под ложечкой.

– А вот пожрать мы и не купили, – посетовал он. – Ничего нету, кроме чая. Холодильник пустой, хлебница пустая… Надо бы в магазин.

Он выключил газ – зашумевший было чайник нехотя стих.

Взял зонт, сигареты и кошелёк, обулся. Запер дверь на верхний замок. Снизу хлопнула дверь подъезда, послышались неторопливые шаркающие шаги. Наверняка опять дядь Володя. Каждый день с утра пораньше куда-то уходит, причём явно не на работу, а возвращается под вечер сильно под мухой.

Впервые Илья встретил дядь Володю, когда был маленьким и они с матерью пришли к тётке в гости. Сосед запомнился высоким, статным милиционером, грудь колесом, форма с иголочки. Белозубо улыбался, говорил: «Привет, солдат». Подмигивал, трепал мальчугана по волосам.

Это же самое «Привет, солдат» Илья услышал, когда приехал прибраться в тёткиной квартире. Услышал от сгорбленного, небритого алкоголика в затрапезной одежде. Только благодаря этой фразе и сообразил, кто перед ним. Разглядел сильно покоробленные, но всё же отдалённо знакомые черты. Но как дядь Володя спустя столько лет сумел сходу узнать сорокалетнего Илью, которого видел лишь пару раз совсем ребёнком? Загадка. Может быть, профессиональная привычка – милиционер всё-таки. И явно не из низших чинов. Наверное, в лучшие свои годы был в «органах» на хорошем счету.

Перекинулись парой слов. Илья вскользь упомянул, что переезжает сюда. «О-о-о-о-о-о, так мы теперь сосе-е-е-е-еди!» – обрадовался дядь Володя. А Илья подумал: наверняка мелочь в долг клянчить будет.

– Оп-па! – улыбнулся редкими почернелыми зубами пожилой пьяница. – Привет, солдат. Переехал-таки?

– Здрасьте. Переехал, – сдержанно кивнул тот.

– Ну, поздравляю, поздравляю. – Дядь Володя схватил Илью за кисть правой руки, принялся яростно трясти. Его ладонь была мокрая от дождя, как и он весь. – Новый жилец в нашем, так сказать, дружном улье!

– Спасибо, – поблагодарил Илья, с трудом высвободившись.

– Когда новоселье-то справлять думаешь? Меня позовёшь, а?! – Бывший мент подмигнул мутным глазом.

– Не сегодня, – отрезал Илья, спускаясь по ступенькам.

– Ну ты заходи, не стесняйся, – говорил вслед дядь Володя, перегнувшись через перила. – Помогу чем смогу.

– Ага.

«Интересно, чем же это ты мне можешь помочь?» – подумал Илья. Лучше б, конечно, без таких приставучих соседей, но ничего не поделаешь.

К универсаму и шоссе вела узкая прямая улочка, на которую с обеих сторон напирали дворы, заборы, трансформаторные будки. Вдоль шоссе пьяной шеренгой выстроились разноцветные ларьки с вкусностями, газировками, китайскими игрушками, сигаретами, презервативами. Универсам «Заря» занимал почти весь первый этаж пятиподъездного дома напротив. Если б не ларьки, магазин смотрел бы своими широченными витринными окнами на одну из главных городских улиц, Красноармейскую. Маленький угол с отдельным входом отгрызло от «Зари» кафе «Астория», пришедшее на смену советскому детскому кафетерию. Судя по уродливой вывеске и обшарпанному крыльцу – местечко для клиентов вроде дядь Володи.

Илья побегал от разных отделов к кассе и обратно, потолкался в очередях. Купил соль, сахар, полбуханки чёрного, полбатона белого, триста граммов сливочного масла, четыреста докторской, пельмени, несколько неказистых огурцов да пачку чая со слоном про запас. Подумал-подумал и решил, что новоселье неплохо бы обмыть. Как-никак ещё два дня отгула в запасе, завтра никуда не надо. Взял в довесок бутылку «Столичной». Сначала опасался, что будет многовато на одного, но потом разумно рассудил: никто ж не заставляет выпивать всё до капли; что останется – в холодильнике постоит, не пропадёт.

Пока вернулся домой, пока сварил пельмени – дело к вечеру: в такую беспросветно-дождливую погоду сумерки даже в разгар лета приходят рано. Выложил дымящиеся пельмени в эмалированную миску, отрезал хороший ломоть масла, размазал вилкой. Поднялся аппетитный, густой сливочно-мясной дух. Отрезал кус хлеба потолще. Пристроил в ту же миску сбоку.

Перед креслом в комнате поставил табуретку, постелил сверху прошлогодний лист «Брянской правды», что нашёл на холодильнике. Поставил миску. Рядом – вспотевшую после морозилки бутылку и только что хорошо вымытую стопку. Положил вилку.

Полюбовался немного и сказал:

– Какой натюрморт-то, а! Благодать!

Включил телевизор. Уселся, набулькал с горкой в стопку.

– Ну, с успешным переселением народов!

Опрокинул, удовлетворённо крякнул. Поморщился, занюхал хлебом. Положил в рот пельмень, стал не спеша пережёвывать, смакуя.

– Переселение уродов…

По ящику крутили местные новости. Вторая программа. Антенна ловила всего две – первую и вторую. Надо исправить, отметил он про себя. Давно уже привык и к НТВ, и к «Культуре»…

В новостях рассказывали о банде рецидивистов, что окопалась в лесах одного из отдалённых областных районов и кошмарила тамошних фермеров. Потом – про когда-то крупный приграничный посёлок Святск, где из-за чернобыльской радиации и отселения осталось три калеки жителей. Потом заиграла попсовая песня, стилизованная под народную. Её сопровождал видеоряд, снятый где-то под Брянском, на берегах Десны: упитанная тётка в свободной холщовой рубахе, с венком из зелени на голове вальяжно расхаживает по летнему лугу, оглаживает пухлыми ладонями то свои крутые бёдра, то колосящиеся дикие травы. Следом – вечерние городские пейзажи под долгую томную «Lily Was Here» – звуковое соитие гитары Дэйва Стюарта с саксофоном Кэнди Далфер.