Бентли Литтл, Глория - Бентли Литтл
Но разумно ли было этого ожидать? Если посмотреть на это с практической точки зрения, то куда должна была пойти ее мать? Это же был ее дом. Неужели она просто покинет помещение, выйдя вместе с остальной толпой, чтобы... что? Бродить по улицам? Казалось гораздо более вероятным, что Глория проснется и обнаружит, что ее мать вернулась в свою спальню, лежит на своей кровати или даже убирает дом после ухода гостей (скорбящих!). Вероятность того, что она уйдет так же, как и пришла, была, по мнению Глории, очень и очень мала.
Она проснулась в затемненной комнате, не заметив как вообще заснула. Она не помнила момента когда задремала и сколько уже прошло времени. Последнее воспоминание было о том, как она мысленно перечисляла возможные варианты возвращения матери, что, вероятно, означало, что сон одолел ее мгновенно, как человека, которому ввели анестезию перед операцией. При том стрессе, который она пережила, такая реакция была вполне естественной и ожидаемой, но все же она смущала, и Глория приподнялась в постели, гадая, все ли ушли.
Мама! Где сейчас ее мать?!
Вот в чем был главный вопрос. Она надеялась, что весь этот инцидент был следствием ее переутомленного, измученного, перегруженного мозга, и что его никогда не было, но через частично открытый дверной проем спальни она услышала отчетливый и безошибочный голос своей матери, разговаривающей с Бенджамином и мальчиками. Это был голос из прошлого, более молодая версия, которую она забыла, но которая с ревом вернулась из каких-то далеких уголков ее памяти. Внезапно Глория перестала быть уверенной, что помнит голос своей матери, с которым она жила последние десять лет, голос, который она слышала всего пять дней назад в больнице.
На мгновение она замерла, подслушивая. Ее семья общалась, как ни в чем не бывало. Они вчетвером обсуждали... ужин! Глория была уверена, что еды осталось много, но Брэдли жаловался, что хочет "Тако Белл", а Лукас ответил, что хочет "Дель Тако".
Ее мать рассмеялась, неожиданно громким и неуместно буйным смехом, который она помнила с детства, и впервые после возвращения матери Глория почувствовала приступ грусти и тоски.
— Домашние тако лучше любого фастфуда, — сказала ее мать. — И к тому же полезнее! Я приготовлю тебе свои знаменитые тако из индейки с пико де галло!
— Спасибо, Нора, — сказал Бенджамин. — Мы очень ценим это.
Глория задавалась вопросом, раскрыла ли ее мать свою личность, или Бенджамин сам догадался, кто она такая? Ведь теперь Бенджамин не только знал ее имя, но и, похоже, вписал ее в семью так, как не смог бы сделать ни один незнакомец за столь короткий промежуток времени.
Глория встала с кровати. Разве ее семья не должна была испугаться воскресших родственников? Свекровь ее мужа, умершая бабушка детей, вернулась к жизни в виде более молодой версии самой себя. Разве это не заслуживает большей реакции, чем пассивное принятие? Встряхнув головой, словно прогоняя навязчивый сон, она вышла на кухню. Все четверо стояли в центре комнаты, перед раковиной: муж и сыновья — слева, напротив матери — справа.
Бенджамин заметил ее, как только она переступила порог кухни.
— Милая, как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Чувствуешь? Я чувствую себя хорошо. Очень хорошо.
— Я просто имел в виду, что после твоего приступа...
— Приступа? — переспросила она, раздраженная, как всегда, его снисходительностью. — У меня не было приступа. Я просто...
Ее мать повернулась, чтобы посмотреть на нее, и, как и прежде, встретила взгляд Глории своими сильно накрашенными глазами, покачивая своей слишком причесанной головой.
Бенджамин и мальчики не знали, кто она такая. Это стало очевидным.
Был ли это рефлекс, естественная покорная реакция ребенка на указание родителя, или что-то другое заставило Глорию прерваться на полуслове? В любом случае, она оставила свою оборонительную позу, и Бенджамин решил не продолжать разговор в таком ключе.
— Нора любезно вызвалась приготовить нам ужин, — сказал он, сменив тему. — Я не был уверен, когда ты проснешься, и знал, что ты не будешь в настроении готовить, когда проснешься поэтому когда она предложила остаться и приготовить нам тако, я согласился. Я знаю, что у нас еще много остатков с вечеринки, — быстро добавил он, — но Нора уже завернула их и убрала, а кроме того, ты знаешь, что мальчики не любят запеканки. Я подумал, что ближайшие несколько дней мы сможем сами есть их на обед и дать детям что-нибудь другое. Более... более детское.
Глория кивнула в знак согласия, хотя на самом деле ее не волновала еда. Ее беспокоил тот факт, что Бенджамин не узнал свою свекровь (мальчиков она могла понять). Глория была не единственной, кто мог ее видеть, но, видимо, она была единственной, кто знал, кто она на самом деле такая. Что это означало? Мысль о том, что ее семья с такой готовностью пригласила в свою жизнь незнакомца — причудливо выглядящего в стиле ретро — тоже смущала. Они не были такими людьми, не в обычных условиях, и это заставило ее задуматься о том, могла ли ее мать оказывать какое-то влияние на Бенджамина и мальчиков. Может гипноз или внушение? Есть над чем подумать.
Что будет делать ее мать после ужина? — задалась она вопросом. У женщины не было дома. Это ее дом. Вернее, был. Планировала ли она переехать обратно? Было ли это ее намерением? Или она собиралась жить дальше после того, как приготовит еду? Глория сомневалась, что у ее матери были деньги, и у нее точно не было кредитных карт, потому что Бенджамин благоразумно аннулировал их после ее смерти. Неужели ей придется скитаться по улицам бездомной? Или она попытается устроиться на работу и найти себе жилье в мотеле с длительным проживанием? Хотя, если рассуждать реалистично, ее мать не может устроиться на работу, потому что у нее не было ни номера социального страхования, ни действительного удостоверения личности.
Головная боль вернулась к Глории. Она смотрела, как ее мать подошла и открыла дверцу холодильника, и что-то в этом визуальном ракурсе подтолкнуло ее в путешествие по волнам памяти. Она вдруг вспомнила, что уже
