Поцелуй через стекло (СИ) - Воронина Алина

Он думал о том, как миллионы нервных клеток с бесчисленными соединениями, которые составляли «Я» умершей, перешли в то, что называют прах. И нам, всё ещё живым, остаётся только гадать, как эта грубая материя, этот кусок мяса в черепушке способен был порождать целый мир. Кто приблизился к этой разгадке? Хотя бы чуть-чуть?

Эх, на несвоевременные мысли наводит изоляция. И как ему не достаёт рабочего кабинета с его лепниной на потолке, венецианскими окнами со старинными шпингалетами и настоящим паркетом. Один сторож охраняет сейчас покой того бывшего купеческого особняка. Наверное, обойдя этажи, заглянув во все закутки, он возвращается в свою каморку под массивной лестницей и включает телевизор. Единственную отраду. А за окном вестибюля тем временем покачивается пышная дубовая крона.

Когда онлайновые новостные сайты похоронили большинство городских газет, «Вести Мирного» уцелели. Правда, пришлось привести в жертву часть штатных сотрудников. Да и выходила газета нынче раз в неделю и меньшим тиражом. К моменту пандемии в распоряжении редактора была сотрудница отдела рекламы и бухгалтер. Всё остальное Вилен Владимирович взял на себя. Таким образом карантин мало повлиял на функционирование редакции. Сменилась лишь её дислокация. Редактор работал дома. Единственное, что угнетало его, так это невозможность покинуть квартиру.

И вот в этой новой ситуации обнаружилось, что в его распоряжении масса времени- и не просто минут, часов, а дней. А к ним Вилен Владимирович привык относиться с почтением. Ещё с тех пор, как посмотрел фильм «Сказка о потерянном времени». Уже в юности его интриговала способность Времени идти с разной скоростью. Зрелого Вилена огорчали разрушения, которые годы наносили телам близких. А совсем недавно, он задумался о том, что есть прошлое. И что такое будущее? Не иллюзия ли? Тем не менее сильнее всего оказалось убеждение, что с каждым выдохом время превращается в неизменное прошлое. И он принял решение заглянуть в него снова.

Глава 2

Профайлинг по-московски

Семьдесят гектаров, утопающих в зелени. На них — сорок коттеджей буржуазии, получившей доступ к государственному пирогу в окаянные 90-ые и нарастившей капиталы в тучные нулевые. Понятное дело, что глазки видеокамер виднеются по всему периметру и напоминают хищных птиц.

Данный охраняемый периметр, за которым проживали Дамировы, унаследовал название от рабочего посёлка «Красные кирпичики», к которому присоседился в 90-ые.

— Ну и хорошо, что кирпичики, а не булыжники! — шутили первые поселенцы.

Размежевание с аборигенами началось с названия улиц: «Радужная», «Солнечная», «Счастливая». А чтобы не проезжать по «Колхозной», «Коллективной», а уж тем более через «Рабочий порядок», проложили объездное шоссе.

И прямиком- на Москву!

Изначально коттеджный посёлок «Красные кирпичики» задумывался как этакая витрина роскоши. Но позднее заказчики аппетиты свои поумерили: не то наступило время, чтобы кичиться деньгами, пускаясь во все тяжкие.

Обиталищем наследника Дамировых была мансарда с наклонными слуховыми окошками и с так называемым французским окном, выходившим на закрытый балкон, вмещавшим два плетёных из ротанга кресла, столик и ряд цветочных горшков.

Пока Лука проводил время в творческих муках, его папа и мама уединились в их общем рабочем кабинете.

— Ты засыпал нашу помощницу вопросами, — заметила София.

— Хотел узнать, когда она врёт, а когда говорит правду.

— Каким образом?

— Следил за её глазами, — ответил он, не отрывая глаз от монитора своего компьютера.

— И что тебе сообщило это зеркало души? — поинтересовалась Софья, не отрывая взгляда от монитора своего компьютера.

— Дело в том, что наш мозг состоит из двух полушарий, — сообщил Гумер, проигнорировав иронию в голосе жены.

— А Волга впадает в Каспийское море! — усмехнулась супруга.

— Правое отвечает за долгосрочную память, — продолжил муж как ни в чём ни бывало, — левое- за творчество. Когда человеку задают вопрос, глаза смещаются в сторону полушария, которое он задействует в данный момент.

Взгляд самого Гумера в этот момент был по-прежнему сфокусирован на мониторе: оглядываться на жену не было нужды. Он ощущал её настрой спинным мозгом, а потому продолжил, только в убыстрённом темпе:

— Если человек говорит правду, его глаза движутся вправо, если лжёт-влево.

— И каков результат тестирования? — Женская ручка опустила мышку. А муж, отзеркалив, повторил жест.

— При ответе она смотрела на меня в упор. Пустой, безличный взгляд статуи.

— И каков окончательный вывод?

— Наивная, невинная и оттого опасная.

София ударила ручками о подлокотники своего кресла, так что звякнуло обручальное колечко, и резко поднялась.

— Давай-ка по кофейку! — предложил муж, и уловив согласие жены по движению мастерски оформленных бровей, прибавил: — Я распоряжусь!

Спустя считанные минуты в дверной проём выдвинулся поднос с кофейником, сливочником и двумя чашками.

Лицо у подавальщицы — самое заурядное: глазки — маленькие, без яркой окантовки — ни тебе ресниц, ни бровей. Но смотрят на мир с любопытством.

Дамировы поблагодарили девушку, и та молча удалась.

— Ну а эта аляповатая татуировка! — произнесла София, пренебрежительно поджав губы. — Как тебе?

— Все мы носим на теле стигматы, хотя и разные, — пробормотал супруг.

— Что? Стигматы?

— Не бери в голову. Это всего лишь цитата.

— Откуда? — не отставала София.

— Из какой — то рукописи.

Слово подействовало как звук побудки в солдатской казарме. София обратилась к рабочему компьютеру. После сокращения штатов «Библиофила» она выполняла редакторскую работу.

После кофе-брейка пара трудилась, не разгибая спин. Затем отправилась на обязательную прогулку, которая состояла в нарезании кругов по приусадебному участку. При этом женщина время от времени закатывала глаза. Словно советовалась с небом. А потом заявила:

— К тому же она не москвичка!

— А разве большинство москвичей, включая и нас с тобой, не из понаехавших? И кто, помимо Юрия Долгорукого, не лимита?

София лишь театрально закатила глазки, а когда глазные яблоки вернулись на место, объявила:

— Полагаю, тебе всё стоит выяснить на месте.

Его родители смотрят на меня, как сканер кассира на цифровой код товара. А вот у их сыночка другой взгляд. На его радаре меня просто не было. Сначала. Теперь что-то меняется.

Моя говорильня, похоже, раскрывает мальчику глаза на жизнь за окнами. Правда, сам он втирает мне другое. «Я писатель. А они коллекционируют истории». Зачем? — «Чтобы кроить из них собственные».

Ну да, нехай сочиняет. «Нехай» — это от тёти Лэси — беженки с Украины. Она жила в нашей общаге. А потом уехала в Москву. Это благодаря ей я устроилась в клининговую компанию. Хорошая тётка. На память о ней остались некоторые высказывания, типа: «Холера те в бок!» Это из её детства. Кажется, в 1970 года её семья пережила холеру. Но точно дату не помню. Цифры запоминаю хуже, чем выражения. Это ещё доктор Борис Львович Шехтман заметил. А вот на память о докторе я храню слово «нейропластичность». Кажется, это и про меня говорилось. Впрочем, какая теперь разница?

Сегодня мне удалось разговорить молодого хозяина. «Ты везунчик. И даже не догадываешься об этом!» На что он ответил банальным: «У каждого свои проблемы!» — «Интересно, какие?» — «Как бы ты себя ощущала, если бы… перестала расти в детстве?» — «Не знаю. Расскажи. Теперь твой черёд».

Из моего рукава выбилась нитка. Я принялась накручивать её на указательный палец. Лука поднялся и достал ножницы, чтобы обрезать её. А потом стал рассказывать:

«Мои ровесники взрослели, а я оставался пухлощёким киндером. За целый год не подрос даже на сантиметр. Меня отправили к эндокринологу. Потом взяли кучу анализов. Короче, обнаружили недостаток гормонов. Из-за этого мой пубертатный период откладывался, а в университете принимали за вундеркинда, досрочно окончившего школу. Девушки видели во мне только плюшевого мишку. Да, я был напрочь лишён тестостерона. Иногда меня принимали за девочку».