Альдо Пазетти - Рассказы

— Я перешел сейчас, а не прежде!

— Если сейчас, то посмотрите, свет-то красный! — торжествующе воскликнул полицейский, тоже указывая на светофор. — Граждане, засвидетельствуйте.

— По правде говоря, — заявил господин с окладистой бородой, — сейчас свет желтый.

— Видите?! — обрадовался Сканка. — Свидетель утверждает, что свет желтый.

— Но, когда вы переходили, он был красный!

— А по-моему, зеленый.

— Ваше мнение меня не интересует, — теряя терпение, отрезал Журини. — Я при исполнении.

— Ну и что? Полицейский при исполнении вполне может быть дальтоником.

— Не забывайтесь!

— А что я такого сказал?

— Вы употребляете недопустимые выражения. Граждане, будьте свидетелями.

— Но это же термин.

— А что он означает?

— Недостаток зрения.

— Значит, по-вашему, у меня больные глаза?! Гнусная клевета! — с угрозой воскликнул Журини.

— Почему клевета? Я же только сказал, что такое возможно. Разве это преступление — быть дальтоником?

— К вашему сведению, я абсолютно здоров — с тысячи метров в муху попаду. Вы хотите подмочить мою репутацию!

Вокруг уже собралась толпа. Народ от души веселился, а на проезжей части тем временем образовалась пробка. Светофор работал нормально, но никто уже не обращал на него внимания. Регулировщик Журини был поглощен спором со Сканкой Канклером.

— До свиданья, — сказал Сканка. — Я тороплюсь.

— Сначала сообщите свои данные.

— А вы прежде наденьте белые перчатки.

— Зачем?

— Так предписано правилами.

Толпа прибывала. Многие водители, остановив машины на обочине, подходили узнать, что происходит. Движение на главном перекрестке города, там, где улица Аустерлица пересекает улицу Ватерлоо, совершенно застопорилось.

— Следуйте за мной в участок, — сказал полицейский Журини.

— Я буду жаловаться.

— Тогда пойдемте сразу в суд!

— Нет, к Великому герцогу.

Стоявший с краю человек спросил соседа:

— Это что, политический спор?

— Похоже.

— Он из Новых?

— Да нет, из Старых.

— Тогда смерть им!

— Кому, Старым или Новым?

— По мне, так все равно.

— Но ведь свое-то мнение надо иметь.

— А вы сами за кого?

— Я благонамеренный гражданин.

— Я тоже!

Теперь уже полгорода скопилось на перекрестке, и ни туда, ни сюда. Подходившие сзади напирали на стоявших у перекрестка, а передние стремились выбраться из толпы, и в результате никто не двигался. С большим трудом вперед протиснулся барон Орбайс, Главный церемониймейстер — его машина тоже попала в затор.

— Прикажите очистить перекресток, — взмолился кто-то из горожан. — Мы тут задохнемся.

— Спокойно, спокойно! — ответил Орбайс. — Я не уполномочен. Надо сделать запрос в Парламенте!

— А может, лучше запросить народ, он весь тут собрался!

— Это не предусмотрено законом.

К Орбайсу из людского месива пробился граф Цурлино, Главный камергер. Он еле держался на ногах.

— Барон, барон, — прошептал он, — это бунт.

— Скорее, просто митинг.

— А в чем причина волнений?

— Думаю, высокие цены на хлеб.

— Давайте сообщим, что цены будут понижены, только бы они разошлись. Ведь дышать невозможно.

— Я и сам буквально задыхаюсь. Но нельзя. Решение принимает Парламент.

— Мы здесь долго не протянем.

— Отпустите нас, — крикнул кто-то из толпы.

— Да кто вас держит? — пробурчал барон Орбайс. — Но подайте сначала письменное прошение.

Людское море уже подступило к стенам домов и черной громадой закрывало обе длиннющие улицы. Журини и Сканка, очутившиеся в самом центре этого чудовищного людского сборища, от ужаса затаили дыхание.

— Простите, барон, — обратился к Орбайсу Цурлино. — Не будете ли вы столь любезны почесать мне нос? Я даже рукой пошевелить не могу.

— Я хотел просить вас о том же одолжении, — вздохнув, ответил Орбайс. — Мы тут все как сельди в бочке!

— Но не может же это продолжаться вечно?!

— Ну, как сказать. У нас с вами в запасе уйма времени.

— Да, но они нас раздавят.

— Никогда, граф!

— Почему вы так уверены, дорогой барон?

— Слишком уж они боятся.

— Чего?

— Всего. И потом, разве вы не видите, дорогой граф, у них ни руки, ни мозги не работают. Собственно, они даже рады оставаться огромной безмолвной толпой. Смотрите! Многие уже спят стоя, как лошади. Что ж, тем лучше.

И в самом деле, благонамеренные граждане постепенно начали привыкать к столь необычной ситуации. И никто не отважился спросить, почему все сбились в кучу. Лишь светофор продолжал ритмично ронять слезу за слезой: красную, зеленую, желтую.

ТРЕБУЕТСЯ КАРАТЕЛЬ

Командир взвода был человек остроумный и находчивый. На этот раз вместо обычного «пли» он скомандовал:

— Кто без греха, пли!

Солдаты остолбенели. Они уже приникли глазом к мушке, указательным пальцем слегка прижали спусковой крючок. В такой миг естественного напряжения человек способен не задумываясь, механически выполнить приказ. Но стрелки были приучены к строжайшей дисциплине и даже не пошевелились.

Наконец один из них поднял голову и спросил:

— А если у кого-то из нас есть грехи?

— Пусть не стреляет, — с добродушной усмешкой ответил командир.

— Даже если грех всего один?

— Даже если один.

Солдат вздохнул и, опустив винтовку, сказал:

— Один у меня есть.

Он пошел прочь с мрачного двора, обогнул крепостную стену, и в лицо ему ударили лучи солнца.

Остальные солдаты взвода по-прежнему стояли в ряд и держали ружья на изготовку. Впрочем, если присмотреться, то видно было, что ружья слегка подрагивают. Казалось, они вдруг стали страшно тяжелыми. Может, так оно и было. Но больше всего солдат смущали странные мысли, зародившиеся в мозгу. Вдруг они, как по команде, что-то зашептали, точно читая молитву.

Потом один за другим опустили ружья, и каждый воскликнул:

— У меня тоже есть грех, хоть один, да есть!

Поставив ружья в пирамиды, они, строго соблюдая строй, покинули плац.

Осужденный, у которого на глазах была черная шелковая повязка, запротестовал:

— Ничего не понимаю. Если вы так и не решитесь, я сам умру от страха.

Командир отечески успокоил его:

— Потерпите еще немного. — Затем, изящно отсалютовав трибуналу саблей, объявил: — Мне нужны запасные каратели.

Члены трибунала, вспотевшие в своих сюртуках и цилиндрах, втайне проклинали этого кретина. Какого черта он отдал этот идиотский приказ! Правил не знает? Но открыто своего негодования не выказали. А выказали лишь полнейшую растерянность в самых вежливых выражениях. Запасных карателей пока нет. Исполнение смертного приговора пришлось отложить.

Все время, пока его снова вели в тюрьму, осужденный возмущался. Ему не давала покоя мания преследования, и он то и дело тоскливо повторял:

— Господи, карателей никак не найдут! Такое только со мной может случиться!

Конвойные утешали его:

— Не волнуйтесь. Вот увидите, все уладится.

Но осужденный никак не мог успокоиться.

Внезапно он стукнул себя кулаком по лбу.

— А рюмка коньяку!

— Мы вам дадим другую.

— Ну а последняя сигарета?

— Не бойтесь, и сигарета будет.

— Это не по правилам. Значит, я выкурил не последнюю, а предпоследнюю сигарету.

Вызвали стрелков второго взвода. Ни один не явился. Тогда объявили призыв всех карателей в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет. Тот же результат. По городу разнесся слух о том, что произошло на плацу для расстрелов. Все говорили:

— Раз другие не стреляют по этой причине, такая же причина есть и у меня. — И не стеснялись признаваться в этом.

Были объявлены состязания, конкурсы с вручением премий.

— Слыханное ли дело премии за такое давать! — возмутился кто-то из граждан.

Но и премии не помогли. Все каратели словно повывелись. Положа руку на сердце, каждый у себя хоть мелкий грешок, да находил. Пусть старый, мимолетный, но грех. А время шло.

И тогда совет мудрецов отправился к осужденному и после церемонной преамбулы приступил к делу:

— Вы за собой какие-нибудь грехи знаете?

Осужденный долго думал и наконец ответил:

— Нет, честно говоря, не припомню.

Мудрецы решили ему помочь.

— Поразмыслите хорошенько. Ни единого греха не припомните? Ну хоть маленького…

Осужденный порылся в памяти и отрицательно покачал головой.

— Нет, — упрямо повторил он, — даже маленького не нахожу.

Посланцы сокрушенно развели руками и с упреком воскликнули: