Томас Харрис - Черное воскресенье
В последующие полчаса Али расспрашивал ее о самых интимных подробностях поведения американца. Когда это кончилось, Далии показалось, что в комнате стоит запашок. Ей вспомнился лагерь палестинских беженцев в Тире. Восьми лет от роду Далии пришлось складывать простыни — на них ночью стонали ее мать и человек, который принес им поесть.
Теперь допрос повел Фазиль. У него были грубые умелые руки механика с затвердевшими кончиками пальцев. Он подался вперед и поставил перед собой маленький рюкзачок.
— Этот американец когда-нибудь имел дело со взрывчатыми веществами?
— Только с минами и гранатами. Но он составил подробнейший проект, в котором, похоже, есть смысл, — отвечала Далиа.
— Так кажется тебе, товарищ. Возможно потому, что ты состоишь с ним в столь близких отношениях. Мы еще поглядим, сколько смысла в этом проекте.
В этот миг она пожалела, что американца нет с ними, что они не могут слышать, как он, медленно растягивая слова, постепенно раскладывает свой страшный проект по полочкам, сводя его к ряду четко и ясно поставленных задач и предлагая решение каждой из них.
Далиа глубоко вздохнула и заговорила о технических проблемах, которые надо разрешить, чтобы разом убить 80 тысяч человек, включая и нового президента Соединенных Штатов, убить на глазах у всей нации.
— Единственное ограничение — вес. Мы вынуждены будем обойтись шестью сотнями килограммов пластика. Дайте мне, пожалуйста, сигарету, бумагу и ручку.
Склонившись над столом, она нарисовала кривую линию, похожую на лук. Внутри этой "линии, чуть выше, она вывела вторую, таких же очертаний, но поменьше.
— Вот мишень, — объяснила Далиа, указывая на большую кривую. Потом перо переместилось к меньшей. — Используется принцип заряда определенной конфигурации. Он...
— Да, да, — сердито перебил Фазиль. — Наподобие большой мины Клеймора. С этим ясно. Какова будет плотность толпы?
— Они будут сидеть плечом к плечу, безо всякого прикрытия со стороны вот этой кривой. Я должна знать, может ли пластик...
— Товарищ Наджир скажет тебе, что ты должна знать, а чего не должна, — высокопарно заявил Фазиль.
Далиа невозмутимо продолжала:
— Я должна знать, будет ли взрывчатка, которую товарищ Ладжир сочтет нужным передать мне, расфасованными пластиковыми бомбами для уничтожения личного состава со стальной шрапнелью, как в мине Клеймора. Мне нужно, чтобы весь вес приходился на пластик. Сами контейнеры и шрапнель такого типа не годятся.
— Почему?
— Из-за тяжести, разумеется, — Далиа начинала тяготиться Фазилем.
— Но как же без шрапнели, товарищ? Если ты рассчитываешь на одну ударную волну, позволь сообщить тебе...
— Нет уж, товарищ, позволь мне кое-что тебе сообщить. Мне нужна твоя помощь, и я ее получу. Я не стану корчить из себя знатока, равного тебе. Тут не соревнования, и революция не терпит ревности.
— Скажи ей все, что она желает знать! — твердо приказал Наджир.
Фазиль тотчас же сказал:
— Пластик не будет начинен шрапнелью. Но что вы тогда используете?
— Снаружи заряда будет покрытие из нескольких слоев винтовочных пуль калибра сто семьдесят семь. Американец считает, что угол поражения по вертикали составит сто пятьдесят градусов, а горизонтальная арка — двести шестьдесят. Получается, что в среднем на каждого человека в зоне поражения приходится по три с половиной пули.
Глаза Фазиля расширились. Ему доводилось видеть американскую мину Клеймора размером со школьный учебник, которая выкосила широченную просеку в рядах наступающих солдат, а заодно и всю траву вокруг. А Далиа предлагает взорвать тысячу таких мин разом.
— Какой будет детонатор?
— Электрокапсюль с двенадцативольтной батареей, встроенной в бомбу. Система продублирована, есть автономная батарея и запал.
— Это все, — сказал техник. — Я закончил.
Далиа взглянула на него. Фазиль улыбался — то ли от удовольствия, то ли из страха перед Хафезом Наджиром — этого она сказать не могла. Что было бы, знай Фазиль о том, что большая кривая представляла стадион Тьюлейн, где 12 января будут сыграны первые 21 минута матча за бейсбольный суперкубок?
* * *Далиа прождала в соседней комнате целый час. Когда ее вновь вызвали в кабинет Наджира, она застала командира «Черного Сентября» в одиночестве. Сейчас она все узнает.
В комнате горела только настольная лампа. Наджир, откинувший голову и прижавшийся затылком к стене, был окутан саваном мрака, но руки его оставались в круге света. Он поигрывал черным кинжалом коммандос. Когда он заговорил, голос его звучал очень тихо.
— Сделай это, Далиа. Убей их столько, сколько сможешь.
Внезапно он подался вперед, к свету, и улыбнулся так, словно вдруг почувствовал облегчение. Белые зубы сверкнули на фоне смуглой кожи. Казалось, он был почти весел. Наджир открыл маленький кофр техника и извлек оттуда статуэтку. Это была фигурка Мадонны, похожая на те, что выставляют в витринах лавочек, торгующих церковной утварью. Краска на ней была яркая и наложили ее явно в спешке.
— Взгляни на эту штуковину, — сказал он.
Далиа повертела фигурку в руках. Та весила примерно полкило и на ощупь была явно не гипсовой. По бокам виднелись тонкие рубцы, как будто фигурку не отлили, а отштамповали в форме. С нижней стороны подставки было написано: «Сделано на Тайване».
— Пластик, — объяснил Наджир. — Такой же, как американский СИ-4, только сделан далеко на востоке. В некоторых отношениях он лучше СИ-4. Во-первых, мощнее и мощность достигается за счет лишь очень незначительного снижения стабильности. Во-вторых, при нагревании выше пятидесяти градусов по Цельсию он становится очень податливым. Через две недели двенадцать сотен таких фигурок прибудут в Нью-Йорк на борту сухогруза «Летиция». В грузовой декларации будет указано, что их везут транзитом с Тайваня. Заказчик, человек по имени Музи, заберет их прямо с причала, после чего ты позаботишься о том, чтобы он не болтал.
Наджир встал и потянулся.
— Ты славно потрудилась, товарищ Далиа, и путь твой был долог. Сейчас ты отдохнешь вместе со мной.
У Наджира была просторная квартира, почти без мебели, на верхнем этаже дома 18 по Рю Вердан. Такая же, как у Фазиля и Али, живших на других этажах этого дома.
Далиа сидела на краю кровати в спальне Наджира и держала на коленях небольшой магнитофон. Наджир приказал ей подготовить пленку для бейрутского радио, которая пойдет в эфир после террористического акта. Далиа была обнажена, и Наджир, следивший за ней с кушетки, заметил, что она, говоря в микрофон, возбуждается все сильнее и сильнее.
"Граждане Америки, — вещала женщина, — сегодня палестинские борцы за свободу обрушили мощный удар в самое сердце вашей страны. Вы пережили этот кошмар по милости торговцев смертью, ваших же соотечественников, снабжающих оружием израильских живодеров. Ваши вожди оставались глухи к гласу бездомных. Ваши вожди закрывали глаза на зверства евреев в Палестине и сами вершили злодеяния в Юго-Восточной Азии. Стрелковое оружие, военные самолеты, сотни миллионов долларов — все это рекой течет из вашей страны в руки поджигателей войны, а тем временем миллионы ваших же сограждан голодают. Нельзя же обездоливать собственный народ!
Слушайте, американцы. Мы хотим побрататься с вами. Свержение грязных негодяев, которые правят вами, — ваш долг. А посему за каждого араба, погибшего от руки израильтянина, от рук арабов будет погибать американец. Разрушение еврейскими бандитами любой мусульманской или христианской святыни будет караться разрушением американских домов. — Лицо Далии раскраснелось, соски грудей затвердели. Она продолжала: — Надеемся, что нам не придется зайти еще дальше в нашей жестокости. Выбор за вами. Мы надеемся, что нам больше не придется отмечать начало каждого нового года кровопролитием и причинением страданий. Салям-алейкум".
Наджир стоял перед ней, и она протянула к нему руки как раз в тот миг, когда его халат соскользнул на пол.
* * *В двух милях от комнаты, в которой меж смятых простыней лежали слитые воедино Далиа и Наджир, по волнам Средиземного моря тихо скользило маленькое израильское суденышко.
Оно легло в дрейф в тысяче метров к югу от Голубиного грота, и с борта выбросили плот. На него спустились двенадцать вооруженных мужчин. Они были в обыкновенных костюмах и при галстуках, сшитыми руками русских, французов и арабов. На ногах — туфли на рифленых подошвах. Ни у кого не было никаких документов, но у всех были суровые лица. И они уже не впервые наведывались в Ливан.
В свете месяца вода была дымчато-серой, поверхность моря слегка рябилась от теплого ветерка с суши. Восемь человек гребли, далеко откидываясь назад, чтобы гребки получались как можно длиннее. Так они прошли четыреста метров и очутились возле песчаного пляжа Рю Вердан. Было одиннадцать минут пятого, до рассвета оставалось 23 минуты, а через 17 минут город должна была окутать первая синяя предрассветная мгла. Пришельцы молча втащили плот на песок, прикрыли его холстиной песочного цвета и быстро зашагали по пляжу к Рю Рамлет-эль-Байда, где их ждали четверо мужчин с четырьмя автомобилями, контуры которых проступали на фоне огней туристских гостиниц на севере.
