Говард Фаст - Синтия

— Тогда пусть он отправляется, сами знаете, куда.

— Дудки, Харви. Если бы речь шла о вас, о маленькой страховочке по поводу вашей жизни, мы бы могли предложить вам отправиться, сами знаете, куда. Но с Брендоном этот номер не пройдёт. Вы помните, сколько мы имеем с него в год?

— Помню.

— Поэтому, Харви, мы не в состоянии посоветовать ему отправиться туда, куда вы рекомендуете.

— Да, но, чёрт побери, мне что-то не верится, что можно всерьёз надеяться слупить с Брендона выкуп в несколько миллионов. Как это можно сделать?

— Ох, Харви, Харви, вы отстаёте от жизни. Если девицу похитили с целью получения выкупа, она может оказаться в Африке, а Э. К. Брендону позвонят из Бразилии и попросят положить денежки в швейцарский банк на некий анонимный счёт. Поверьте, есть разные способы…

— Вы хотите сказать, что готовы удвоить страховку?

— Боюсь, что да.

— И вы думаете, у нас после этого есть шансы?

— Мы не букмекерская контора, Харви. Мы третья по величине страховая компания в мире и мы стараемся. Но не в этом дело. Мы можем потерять два миллиона, а глядишь, и целых три. Что бы мы ни думали, что бы мы ни гадали, но деньги это деньги.

— А как насчёт полиции?

— Нет, Э. К. Брендон на этот счёт был вполне решителен. На этой стадии никакой полиции. И мы с ним солидарны.

— Где же в таком случае моё место? — поинтересовался я.

— Бросьте, Харви. Вы прекрасно знаете, чего я от вас хочу. Мне нужно, чтобы вы отыскали девицу. Если её похитили, заплатите выкуп похитителям. Если она жива, доставьте её обратно. Если она померла, подтвердите это. Нам это обойдётся в миллион, если вы докажете, что её никто и не думал похищать.

— У вас мягкое сердце, мистер Хантер.

— Я готов пропустить мимо ушей эту фразу, Харви. Учитывая особые обстоятельства.

— Я имею в виду не только ваше отношение к дочери Брендона, но и ко мне, мистер Хантер. — Вы платите мне аж две сотни в неделю и время от времени скармливаете ещё крошки…

— Двадцать пять тысяч по делу Сарбина, по-вашему, крошки?

— Ну да. Я слишком долго ждал этих денег. Слесарь-водопроводчик зарабатывает и то больше. А вам от меня не надо, в сущности, ничего, мистер Хантер. Ни-че-го! Если, конечно, не считать такого пустячка, как «Харви, мальчик, пойди и найди девочку. Если её похитили, расплатись с похитителями, а если она померла, то достань свидетельство о смерти». Ох уж этот мальчуган-скаут Харви Крим! На вас работают шестнадцать оперативников и сто одиннадцать расследователей, но вам нужен именно малыш Харви. С глазу на глаз, без свидетелей. Никаких полицейских, никаких частных детективов, только Харви…

Во время этой долгой тирады я не спускал глаз с Хантера, и хотя у него разок и дёрнулось веко, он не вспылил, не сорвался с цепи, а надо сказать, что взбесить Алекса Хантера проще простого. Поэтому я понял, что к отступлению путь отрезан. Бессмысленная, невообразимая работа, но с ней связано много симпатичных зелёных бумажек.

— Это тонкое дело, Харви.

— Вы хотите сказать, что я всю дорогу буду играть в жмурки с законом?

— Ничего подобного я не говорил.

— Но разве не вы сказали: заплатите похитителям?

— Между нами говоря, Харви, я не верю, что девицу умыкнули, похитили и вообще причинили ей какой-то вред. Мне кажется, ей по горло надоел её старик, и она просто послала его подальше.

— Тогда почему бы нам не оставить их в покое?

— Потому что вероятность того, что фирме придётся раскошеливаться на миллион-другой, а глядишь и на все три, требует немедленных действий. Тут нельзя полагаться на авось.

— Сколько лет крошке?

— Двадцать.

— В колледже учится?

— Проучилась два с половиной года. Потом ушла.

— Жила дома?

— С января да. Когда бросила колледж.

— Предположим, мне придётся платить выкуп. Каким образом?

— Наличными.

— Сколько?

— Столько, сколько это будет стоить. Это вам решать. Но чем больше вы сэкономите, тем большей любовью воспылает к вам компания.

— Всё это пустые разговоры. Мне нужны деньги.

Хантер внимательно посмотрел на меня. Глаза его сузились.

— Как прикажете понимать, Харви, фразу: «Мне нужны деньги»?

— Очень просто. Если деньги нужны для дела, то я должен иметь возможность пустить их в ход в любой момент. Выкуп с тебя требуют сразу же, а не завтра и не когда пройдёт чек. Деньги на бочку и сию же минуту!

— Какую же сумму вы имеете в виду, Харви?

— Я полагаю, что синица в руках лучше журавля в небе. Миллион, два — это всё фикция. А вот сто тысяч в портфеле — это нечто ощутимое. Это деньги.

Хантер обдумал сказанное и молча поглядел на меня. В его холодных голубых глазах было желание убивать. Наконец он сказал:

— Если я правильно понял вас, Харви, вы хотите, чтобы фирма дала вам новенький сверкающий портфель, а в нём сто тысяч долларов. Я верно излагаю суть?

— В общем-то, да.

— А как вы будете отчитываться за деньги?

— Никак.

— Никак?

— Никак.

— Пойдите проспитесь, Харви.

— Видите ли, мистер Хантер. Если мне удастся выкупить девицу, это хорошо. Если я просто верну её домой папочке, деньги останутся неизрасходованными. А если она ухе на том свете, деньги опять-таки останутся неизрасходованными. Вот ухе два месяца, мистер Хантер, вы гоняете меня по каким-то пустякам — жульничество с мехами, кража драгоценностей. Меня так и подмывает сказать вам, что мне всё это осточертело. Мне не нравится работать на вас и мне не нравитесь вы!

— Послушайте, Харви…

— Успею, мистер Хантер. Меня от вас тошнит. Почему, чёрт возьми, вам меня не уволить? Вам же этого страшно хочется. Вы ведь об этом просто мечтаете!

— Почему вы так считаете, Харви?

— Сейчас объясню. Потому что начальство сказало вам: либо вы тушите пожар, либо ваша песенка спета. И ещё потому, что Э. К. Брендон сказал вам: если хоть слово о случившемся попадает в газеты, он прекращает отношения с вашей фирмой. И ещё потому, что за такие гроши на вас работают лишь бедолаги, готовые брать то, что им кидают. — Например, я. Но теперь я загнал вас в угол.

Хантер кисло улыбнулся и сказал:

— Ну и сукин сын вы, Харви. Что у вас на уме?

— Деньги.

— А поконкретней?

— Предлагаю вам рискнуть. Я хочу сто тысяч долларов. Если придётся платить выкуп, то это сделаю я. А остаток будет принадлежать мне.

— А вдруг никакого киднэппинга нет и в помине? Вдруг девушке взбрело в голову взять и уйти от папочки?

— Очень может быть.

— И сто тысяч остаются тогда у вас?

— Именно.

— Идите к дьяволу, Харви.

Я встал и спросил, значит ли это, что я уволен.

— Теперь увольняют и берут на работу там, наверху. Вы их любимчик, Харви. Но предположим, что её всё-таки похитили и похитители захотят получить больше, чем сто тысяч долларов? Что тогда?

— Тогда я ещё раз к вам обращусь.

— Надеюсь, они вас всё-таки уволят, — сказал Хантер. — Вы удивительный, невообразимый нахал. И я сильно сомневаюсь, что вы так уж смекалисты.

Я пошёл в свой офис, размышляя, не дал ли я маху. Дело было слишком уж непростым, и никто не знал, чем всё это может обернуться.

— Ну что там, вундеркинд? — спросила Мейзи Гилман, наш главный аналитик. — Что гложет твоё несчастное сердце?

Она сидит в комнате с Харри Хопкинсом, ещё одним расследователем, и мной. Мейзи — пожилая довольно уродливая толстуха, которая знает всех на свете. Я спросил её о Э. К. Брендоне.

— У него денег больше, чем у Рокфеллера.

— Сколько же у нас специалистов по Рокфеллеру и его финансовому положению?

— Я не подозревала, что ты республиканец, Харви! Брендон — богач, как и подобает настоящему техасцу. Его отец был тот самый Брендон из фирмы «Брендон ойл». Его отослали в Гарвард, и затем обосновался на Уолл-стрите. Но по-прежнему держал руку на пульсе техасского бизнеса. Благодаря ему мы ведём дела с техасским бизнесом, и можешь себе представить, Харви, что значит для нью-йоркской фирмы обслуживать этих далласцев. С ними, конечно, нужно держать ухо востро, но вотчина старика Брендона — Западный Техас, а там не больно жалуют новоиспечённых техасских страховых королей.

— У тебя длинный язык, и я тебя обожаю, — сказал я. Тут и позвонил телефон на моём столе. Это звонил Смедли. Человек сверху. Он был одним из главных вице-президентов. Он работал с кадрами. Он говорит мягко, с отеческими интонациями. На сей раз он тихо и кротко поведал о том, как жаль, что мы с Алексом Хантером плохо ладим в то время, как у каждого из нас не характер, а золото. Может быть, нам — то есть мне и Смедли — есть смысл потолковать и сгладить острые углы. Это не было для меня новостью. Такие тихие беседы не раз случались в прошлом. Я пошёл наверх.

Смедли встретил меня улыбкой. Это был седой человек среднего роста в очках в стальной оправе. В нём чувствовалась та неосязаемая деловитость, которой пропитаны все, кто имеет отношение к страховому бизнесу. Он начал с того, что уведомил меня о том, что моя личность бывала и не раз предметом дискуссий на совещаниях по кадрам.