Дэвид Хьюсон - Вилла загадок
– Замечательно, – осуждающе глядя на Лайэн, проворчал Бобби. – Замечательно!
Стараясь подавить рыдания, она молча глотала слезы.
– Не делай этого, Лайэн. Только не сегодня. Сейчас ты не в Канкуне и не сможешь позвонить животному, которого называешь своим отцом, чтобы он приехал и выбил из меня мозги только потому, что у тебя головная боль или что-нибудь в этом роде.
Жаловаться старику явно не стоило, и она прекрасно это понимала. Однако Бобби сам напросился. В Канкуне он переступил границу дозволенного и должен был об этом знать.
– Бобби... – прорыдала она.
Он молча смотрел из окна на серую реку и лениво кружащую по ней пену.
– Ну?
– Я чувствую запах бензина, – сказала она, слезы на щеках мгновенно высохли. – А ты?
– Господи! – ахнул он и, быстро отстегнув ремень безопасности жены, рывком распахнул дверцу машины.
Лайэн невольно улыбнулась. Первым делом он бросился спасать ее, даже не расстегнув свой собственный ремень.
– Бобби...
Он вытолкнул ее наружу.
– Ради Бога, выходи! Тупая безмозглая сука...
Убедившись, что она в безопасности, Бобби Декстер повернулся, сбросил на землю лежавшие на заднем сиденье вещи и сам выкатился из перекошенной машины. Он был настолько пьян, что не устоял на ногах и упал на четвереньки, больно ударившись локтями о холодную, твердую землю, и громко выругался.
С трудом поднявшись на ноги, он собрал вещи и еще раз убедился, что жена находится на вполне безопасном расстоянии. Стиснув руки за спиной, словно школьница, ожидающая указаний, она смотрела на него с другой стороны дороги, метрах в десяти от умирающего "клио".
– Ты как, в порядке? – подойдя, спросил Бобби.
"Кажется, он и вправду беспокоится, – подумала Лайэн. – Это уже что-то".
– Конечно. – Она перестала плакать, чему он, к счастью, обрадовался.
Машина издала звук, похожий на вздох. Из-под капота вырвался тонкий язычок пламени и начал подбираться к ветровому стеклу.
– А теперь, – усмехнулся Бобби, – я скажу, что действительно мне нравится в этих арендованных машинах. С ними может твориться вот такое прямо у тебя на глазах, а ты просто стоишь в сторонке и любуешься представлением. Жаль, что я не взял что-нибудь посолиднее.
Набежавший ветер раздувал пламя. Перевалив через крышу, огонь проскользнул в окно и принялся пожирать сиденья, на которых всего минуту назад сидели Бобби и Лайэн Декстеры. Затем пламя вдруг загудело и охватило весь "рено", который тут же исчез в облаке черного дыма.
Схватившись за руку мужа, Лайэн молча наблюдала за спектаклем. Бобби прав – это проблема "Эйвис". Именно для этого они и существуют, именно поэтому и назначают такие сумасшедшие цены.
– И что мы теперь будем делать, Бобби? – поинтересовалась она и с облегчением увидела, что муж улыбается, впервые за последние часы чувствуя себя вполне довольным.
Он поднял металлоискатель, который взял напрокат неподалеку от гостиницы в Риме.
– Вот зачем мы сюда приехали, – заявил Бобби Декстер. – Папочка отправляется на охоту.
Лайэн робко засмеялась и тут же испуганно замолчала, не зная, правильно ли поступила. Правда, это все равно не имело значения – Бобби ее не слушал. С наушниками на голове, он уже двигался к реке, по этой странной, болотистой почве, которая, казалось, в любой момент могла провалиться под ногами. И очень скоро Бобби Декстер тоже вдруг рассмеялся, должно быть, услышав какой-то отчетливый сигнал. Лайэн поспешила к мужу. Сейчас они находились в двадцати футах от воды. Вокруг на целые мили не было ни одной живой души. Все, что они здесь найдут, будет принадлежать только им.
– Слышишь?
Она поднесла к уху один из наушников. Тот отчаянно пищал, словно какая-то детская игрушка.
– Гребаный Том Йоргенсен! – сплюнул Бобби. Когда он так говорил, Лайэн не осмеливалась смотреть ему в глаза. – Я еще проучу этого толстого мерзавца! Дай-ка мне инструменты.
* * *Он сидел в маленьком кафе, расположенном неподалеку от полицейского участка, когда туда вошла Барбара Мартелли. Черная форма сидела на ней безукоризненно, в руке она держала мотоциклетный шлем, светлые пряди волос покачивались на ходу.
– Ник! – удивилась она. – Ты что, вышел на работу?
– Первый день, – зачем-то взглянув на часы, ответил он. – Решил вот показаться.
– А!
– Как у тебя дела?
– Прекрасно. У меня всегда все прекрасно. А у тебя?
Он сделал глоток маккьято[5].
– Тоже.
– Хочу тебе напомнить, что полицейские не ходят в это кафе.
– Тогда почему ты здесь?
Она засмеялась. Барбара Мартелли была примерно одного с ним роста и с такой фигурой, что все в участке на нее засматривались, а копна светлых волос никак не желала влезать в маленький черный шлем. Ее лицо вовсе не походило на лицо полицейского – слишком привлекательное, слишком приветливое. С таким лицом нужно работать на телевидении – давать прогноз погоды или вести какое-нибудь шоу. Вместо этого Барбара носилась по Риму на своем большом мотоцикле, выписывая штрафные квитанции с таким очаровательным видом, что некоторые водители специально превышали скорость, увидев ее неподалеку.
В прежние дни, до того злополучного ранения, после которого ему пришлось долго сражаться с демонами, Нику иногда казалось, что она к нему неравнодушна. Кое-кто подстрекал его назначить свидание Барбаре – при условии, что потом он все расскажет. Этого так и не случилось – она была слишком идеальной. С легкостью сдавала любые экзамены по вождению машины или мотоцикла. Умела найти подход к людям, в результате чего нередко получала весьма деликатные поручения. В общем, Барбара Мартелли была слишком хороша, чтобы ее домогаться.
– Иногда человеку хочется куда-то спрятаться. Кажется, именно это с тобой и происходит. Если так, то ты немного спешишь. Когда хочешь услышать гонг, возвращайся на ринг.
– Я просто пил кофе, – пробормотал он.
– И сколько уже прошло?
– Шесть месяцев. – Шесть долгих месяцев медленного выздоровления после ранения и последовавшего за ним посттравматического синдрома. Иногда Ник думал, что вряд ли пошел бы на это, если бы знал о последствиях.
Барбара смотрела на него с искренним сочувствием. Чем больше он об этом думал, тем больше ему казалось, что она самая привлекательная женщина в полицейском участке. Странно, что он до сих пор так никуда ее и не пригласил. Правда, нельзя сказать, что он желал каких-то далеко идущих отношений. Просто она была хорошим товарищем, располагала к общению, но, по сути дела, он ее не знал.
– Ты ведь хочешь вернуться? А разве не Фальконе толкнул тебя на это?
– Нет. То есть я хочу сказать, что не могу думать ни о чем другом. А ты?
– Я тоже.
– Такая вот у нас у всех ситуация, – проговорил Ник. – Нет особого выбора.
Тон, которым он это сказал, ему не слишком понравился. Что в нем слышалось? Раздражение? Жалость к себе? В свои двадцать восемь лет он никогда еще так не говорил. Он сильно изменился после так называемого дела Денни, когда необъяснимое стечение обстоятельств стоило жизни его напарнице, Люке Росси, и едва не унесло его собственную жизнь. Этот новый Ник Коста больше не бегал, бешено размахивая руками, по тротуарам Кампо деи Фьори, когда ему требовалось освежить голову. Продав свою крошечную квартирку на Виколо дель Болонья, он переехал в дом, принадлежавший покойному отцу, – старый деревенский дом возле древней Аппиевой дороги, в котором прошло его детство. Физические раны по большей части затянулись, душевные время от времени все еще напоминали о себе.
Нику Косте по-прежнему недоставало сдержанного юмора и тонкой проницательности Люки Росси, которых он за краткое время их совместной работы так и не успел как следует оценить. Он знал, что стал теперь совсем другим – холодным скептиком. Фальконе, буквально вытащивший его из инвалидной коляски, назвал бы это прагматизмом.
Сам Фальконе – суровый, преданный своему делу инспектор – считал такую трансформацию неизбежной. Вероятно, он был прав. Коста, ненавидевший прежде цинизм и пораженчество, призывавшие довольствоваться минимумом, потому что альтернативой являлось полное фиаско, все еще был в этом не уверен. Ему не хотелось поступаться принципами ради того, чтобы вписаться в жестокую реальность. В этом он напоминал отца – упрямого, несгибаемого политика-коммуниста, благодаря своей честности нажившего себе больше врагов, чем другие наживают благодаря лживости.
Опустив маленькую чашку, Барбара Мартелли о чем-то размышляла. Она казалась немного смущенной, словно что-то скрывала.
– Я знаю, что ты имеешь в виду.
– Знаешь?
– Насчет выбора.
По лицу Барбары пробежала тень, и Ник вдруг подумал, что ее внешность не всегда ей помогает. Иногда создает проблемы. Люди судят о ней по наружности, а ее подлинная суть остается незамеченной.
